Стрелок

– Дурак, – устало махнул рукой Александр и несколько секунд мрачно смотрел на постапокалиптический пейзаж, достойный кисти Верещагина. – Ты точно цел?

Как оказалось, не совсем. Две пули бронежилет все же словил. Одна прошла вскользь, не пробив защиту, вторая пробила, но попала очень удачно. Для Павла удачно, разумеется, содрала кожу на боку, и этим все ограничилось. Даже крови почти не было. Еще раз высказав напарнику все, что думает о его умственных способностях, Александр устало помассировал виски и поинтересовался: напарник хоть раненых-то добил? Поинтересовался между делом, уверенный, что уж этим-то Павел озаботился, и матерно выругался, узнав, что тот даже не подумал доделать работу.

К счастью, ничего страшного не произошло. Среди полицаев живых оказалось всего трое, и все они маскировались под убитых. Двое просто без сознания валялись, а третий, тот самый, которому в начале боя разворотило бедро, показывал чудеса самообладания, ухитрившись и терпеть боль, и зажимать рану, и при этом молча лежать, со стороны ничем не отличаясь от трупа. Впрочем, когда он заметил, что победители зачищают поле боя, достреливая раненых, и направляются к нему, попытался добраться до своего оружия. Движения полицая, правда, были рваными и замедленными, поэтому Павел, находившийся совсем рядом, вне его поля зрения, просто двинул лежащего ногой в простреленное бедро. Полицай взвыл и закатил глаза, потеряв сознание. Александр лишь поморщился, на месте напарника он бы просто выстрелил, а этот умник еще и перевязывать будущий труп взялся. Вон, тратит на него стерильный бинт. На кой, спрашивается?

Кроме полицая, живым оказался и офицер. Пуля в живот при нынешнем развитии медицины, точнее, ее полном отсутствии в этих местах, чаще всего верная смерть. Но пуля в живот редко убивает сразу, и фриц еще жил – лежал, скрючившись, медленно истекая кровью, без сознания, даже не застонал, когда Александр пнул его в бок. Однако, когда он поднял свой ТТ, Павел перехватил его руку:

– Оставь.

– Почему? – сказать, что Александр удивился, значит ничего не сказать.

Павел лишь ухмыльнулся в ответ:

– А я с ним поговорить хочу. И вон с тем хмырем тоже.

– С одноногим?

– Ну да. Понимаешь, он ведь выругался, когда потянулся за винтовкой.

– И что?

– Я в детстве жил во Львове. Недолго, года два, с родителями. Потом им… пришлось уехать.

– Почему?

– Ну, когда страна развалилась, началось… всякое. Мои родители – русские, отец работал в органах. Словом, оставаться там нам было небезопасно.

– Все это интересно, но при чем здесь этот урод?

– Он выругался по-украински, причем именно на западенском суржике. Вот мне и стало интересно с ним пообщаться. И с этим вот тоже.

– Ладно, говори. Сам за собой приберешься?

– Приберусь, – вздохнул Павел. Вот ведь чистоплюй, наверняка хотел, чтобы грязную работу за него сделали, но возразить не рискнул. Ну, хоть что-то, прогресс понемногу чувствуется.

Пока напарник занимался разговорами (лишней сентиментальностью, равно как и уважением к правам козлов, судя по тому, как завыл приведенный в чувство полицай, он не страдал), Александр направился к конюшне. Подошел, уже по привычке повел носом – ну да, не керосин – бензин. Полыхнуло бы так, что мало не покажется. Ногами попробовал раскидать подпирающие двери бревнышки. Хрен там, это с холма они казались чуть ли не прутиками, а по мере приближения их габариты увеличились последовательно до жердей, а потом и до бревен. Пришлось упереться руками и ногами и малость поднапрячься, с хеканьем выворачивая тяжелые подпорки. Только после этого удалось открыть двери.

Стоявшие за ними шарахнулись в непритворном испуге. Их было много, наверное, больше двухсот человек, набитых в небольшом помещении, как сельди в бочке, и они смотрели на вошедшего из темноты. В воздухе висело ощущение ужаса, физически ощутимое и давящее, подобно колоссальному прессу. И давление это было настолько велико, что даже Александр, не привыкший нервничать по поводу чужой смерти, почувствовал себя не в своей тарелке.

– Ну, чего встали? Выходите уж, – хрипло буркнул он, шагнув в сторону. Как оказалось, весьма дальновидно: толпа внезапно колыхнулась, а потом, словно река, прорвавшая хлипкую плотину, хлынула наружу, сметая все на своем пути. Люди мчались вперед, не разбирая дороги, не глядя под ноги, втаптывая в кровавую грязь и попавшийся под ноги мусор, и тела полицаев. Александр на миг испугался, что они сомнут и Павла, но он, к счастью, оказался чуть в стороне от обезумевших беглецов.

Несколько секунд спустя все пространство вокруг них очистилось так, будто и не было здесь никого. Павел еще минут пять разговаривал с пленными, потом встал. Дважды хлестко ударил пистолет, и бледный аспирант подошел к Александру. Тот в первый момент решил, что парень побледнел от того, что вынужден был добивать раненых, но первые же слова развеяли это подозрение. Павла колотило от ненависти и отвращения.

– Ты понимаешь, – говорил он полчаса спустя, когда они, кинув на грудь по хорошему глотку найденного в ближайшей избе ядреного деревенского самогона, раскидывали ветки, которыми для маскировки был завален мотоцикл, – я бы понял, если бы это оказались немцы. Им ведь такими вещами, если нашим историкам верить, просто на роду написано заниматься. А на самом деле они, козлы, не слишком сами эти дела жалуют – брезгуют, вот и посылают сюда хохлов с Западной Украины. Ну, те и рады стараться, выслуживаются, уроды. Я краем уха слышал в свое время, будто их немецкая пропаганда объявила не славянами, а побочной ветвью арийской расы. Не верил, а ведь, похоже, так и есть…

– Ну, один-то немец все-таки здесь был, – резонно заметил абсолютно не опьяневший, в отличие от напарника, Александр.

– Да какой он немец? Эстонец он, сволота чухонская…

Большая часть речи напарника была абсолютно непечатной, но и без этого Александр полностью разделял его мнение по данному вопросу. Он, конечно, и раньше слышал о заигрывании немцев с разномастными националистами, но одно дело слышать, а другое – столкнуться с ними так вот, вживую. И ведь, что погано, возможно, их и не так много было, кто теперь сосчитает, но о народе большинство обывателей судит именно по таким вот ублюдкам. И, честно говоря, Александр не был исключением.

А еще Павел узнал, каким образом карательный отряд оказался здесь так быстро. Оказывается, у немцев, которых диверсанты из параллельного мира ударно истребили, существовала самая обычная телефонная связь. Когда никто не ответил на вызов, фрицы с редкостной оперативностью послали в деревню грузовик с солдатами в сопровождении бронетранспортера – борьба с партизанами велась здесь на полном серьезе. А после того как группа быстрого реагирования обнаружила, что случилось с гарнизоном, немцы тут же вызвали по телефону зондеркоманду, благо она квартировала неподалеку. Ну, западенцам к грязным делам не привыкать, сели на подводы и прикатили. Что характерно, немцы моментально уехали, не хотели мараться, да и нервы, наверное, берегли.

Когда мотоцикл, треща и плюясь синим дымом (ох, не тот немецкий автопром, что после войны, не тот), пронесся по улице, деревня напоминала развороченный муравейник. Народ бегал туда-сюда, как в задницу ужаленный, спешно грузя нехитрый скарб на телеги, хозяйственно прихватизировав и те, на которых прикатила зондеркоманда. Многие вооружились винтовками, с которыми раньше бегали полицаи. Какой-то дед, зычным и ничуть не старческим голосом руководивший погрузкой, щеголял с автоматом и изъятым у офицера «вальтером», подвешенным на немецкий манер – на пузе. В общем, селяне намерены были использовать предоставленный им шанс остаться в живых, хотя на проезжавших мимо диверсантов все равно смотрели косо. Все правильно, не появись они, никто не устроил бы геноцид в отдельно взятой деревне. Жили бы люди относительно спокойно… какое-то время. Какое? Да хрен его знает, так далеко вперед народ смотреть в общем-то не приучен, а возмутители спокойствия, виновники, в их глазах, всего этого бардака – вот они. Благо недовольство не перешло в фазу открытой враждебности, и то, как подозревал Александр, потому, что в памяти местных еще свежа была картина, походя сотворенных ими кучи трупов и моря крови. Ну и ладно, главное, уехать получилось мирно. Что же до благодарности за спасение, так, во-первых, ее все равно не дождешься, а во-вторых, она диверсантам на фиг не нужна.

Дальнейший путь был прост, они катили по дороге, ни с кем не пересекаясь. С топливом проблем не было, у запасливых полицаев нашлось еще три канистры, более чем достаточно. Так они, доливая периодически бензобак, ехали до тех пор, пока не добрались до тракта. Места были знакомые до одури, через пару километров напарникам попались искореженные останки бронетехники, которую они сами же и пожгли в первый свой визит сюда. Никто не стал эвакуировать обугленные стальные остовы, их просто спихнули с дороги, и теперь груды металла ржавели в кювете, служа наглядной иллюстрацией к тезису об изменчивости жизни.