Стрелок

Мелодичные слова, текучие, как вода, но острые, как нож, резали по живому, выдирая из разодранного горла не то крик, не то хрип. Стрелок сопротивлялся, но древние строки, смутно знакомые, парализовывали, воровали сознание, подчиняя.

Давно мечтала приручить волка, — пронеслось в его голове между строфами заклинания.

Стрелок увидел тонкие голубые нити, скручивающиеся вокруг ведьмы. Его собственная аура менялась, сливалась в чуждый рисунок с навязанной сутью. Нельзя! Разрази все гром! Аромат лотосов стал навязчивее, смешался с кровью, сроднился. Нет! Стрелок упрямо мотнул головой. Эта проклятая ведьма, ткущая смерч из нитей его души, не зря превращала его в человека. Она вытягивала из него звериную суть. Проклятье! Единственный выход — обратиться в волка! Стрелок зажмурился, потянулся за нитями в центр вихря. Боль выгнула его тело, хрустнула костями, брызнула кровью из пробитой груди. Ведьма зашипела от злости. На ее щеке вспыхнул алым перевернутый иероглиф. А волк уже рвался по следу Стрелка. Туда, где пахло мятой и морозом.

* * *

Макс.

Наше время.

Мирра кричала и металась на кровати. Макс сидел сверху, зажав ноги и руки, придавив ее своим весом.

Волки за окном рвали глотки на сотню голосов.

— Проклятье! — стонал он, вспоминая слова песни. Что-то такое он знал. Что-то, что успокаивало мятежную душу. Мама пела в детстве. А он как назло забыл слова. — Да что же это…

А Мирра выгибалась дугой, хрипела и твердила какую-то тарабарщину. Древний язык, давно забытый, некрасивый, грубый. Она с чем-то боролась. С чем-то жутким, что сидело в ней, сжигало изнутри. Кожа горела, по лицу катился пот, носом пошла кровь. По запястьям протянулись рыжие полосы — они вспыхивали и тут же чернели, оставляя шрамы, расписывая наново ее тело.

Не может быть! Она не могла выжить! Макс смотрел во все глаза и не верил тому, что видел. Демон рвал

ее кожу, огнем вытекая из вновь и вновь открывающихся ран. Он уже скалился Максу, насмехался, показывая свою силу и истинное обличье. Йемеси. Облик меняющий демон огня.

— Тварь! — прорычал Макс, сильнее сдавив брыкающуюся Мирру.

Вой за окном слился в одну протяжную ноту смерти. Звери молили уничтожить огненную тварь. Волкам невдомек, что убив демона Макс убьет и Мирру. А он не мог. Будь оно все проклято! И сил как назло совсем не осталось. По щеке потекла кровь. Лицо обжигало. Плевать! Вспомнить бы… Только бы вспомнить…

Слова давались с трудом. Демон ревел, метаясь в теле Мирры, убивая. Но Макс пел, хрипя и фальшивя. И мелодичные слова холодными каплями падали на обнаженное женское тело, ткали призрачный туман. И шрамы не кровили, и она больше не сгорала. А демон затаился, отпустил тело Мирры из своих когтей. Волки затихли. Макс перевел дыхание, а потом поцеловал.

Его губы сминали ее, сладко-горькие от крови. Язык сплетался в неистовом танце с ее настойчивым и неукротимым. А когда Макс оторвался, потому что стало тяжело дышать — Мирра распахнула глаза. Яркие, цвета весенней зелени с рыжими точками. От ушей вокруг шеи проступил золотой узор, расцветающий с каждым ударом сердца, как первые цветы.

— Прости… — прошептала она.

— Я люблю тебя, — улыбнулся Макс, провел пальцами по ее рыжим волосам. Выудил тонкую угольную прядь и стиснул зубы от злости. Он найдет способ убить тварь, что сидит в его женщине. И тогда она, наконец, перестанет от него бегать.

Он перевел взгляд на ее потрескавшиеся губы. Обжигающая волна прокатилась по телу, огненным клубком скатилась по животу в пах. И остро захотелось поцеловать эти губы снова, но уже так, чтобы до утра не вылезать из постели. Как минимум. Макс усмехнулся.

— Поцелуй меня, — попросила она едва слышно, коснувшись дрожащими пальцами его шрама на щеке.

И Макс поцеловал. Голубую жилку на ее шее, тонкие нити ее родового узора, ключицу. Коснулся губами

ее темного соска, слегка прикусил. Мирра застонала, выгнувшись ему навстречу. А он опускался все ниже, прокладывая дорожку из поцелуев по ее плоскому животу к ее плоти. Кончиком языка провел по клитору. Мирра вцепилась пальцами в его волосы. Раздвинула ноги, открывая Максу всю себя. Живую, настоящую и горячую. Макс хрипло застонал. Схватил Мирру за бедра и резким движением вошел в нее. Она закричала. Он оборвал ее крик долгим поцелуем.

Она коротко дышала и двигалась вместе с ним. Гибкая, влажная, она вся словно перетекала в нем, растворялась. И это сводило с ума. И Макс все жестче и глубже проникал в нее, присваивая, утверждая свое единоличное право на эту женщину. Где-то снова завыли волки. Лунный свет разлился по комнате, выхватив из полумрака огненно-зеленые глаза. Ведьмины глаза. И она обжигала его взглядом, прикосновениями. И что-то было не так в ее взгляде. Что-то настораживало…

Макс уже почти понял, но Мирра вдруг напряглась, обхватив его ногами, прижав к себе. И он забыл обо всем. Ногтями Мирра вонзилась в его спину и закричала, содрогаясь в волнах оргазма. Макс кончил одним резким толчком и перекатился на спину, уложив на себя Мирру. Она подняла голову и заглянула в его глаза.

А потом мир вспыхнул и рассыпался на лунные осколки. И где-то на грани сознания Макс услышал детский смех.

Часть 3. Чёрная волчица

Кира.

Весна полгода спустя.

В просторном светлом кабинете с видом на городской парк, витал горьковатый аромат туалетной воды, смешанный с запахом табака и кофе. Пахло Максом, хотя он давно не входил в мой офис. Даже странно, но я везде ощущала его присутствие.

За дверью на вешалке висела белая с позолотой трость ручной работы с рукоятью в виде волка. Эту аристократическую вещицу Максу подарил армейский друг — Глеб, кажется — когда Макса подстрелили во время очередной операции. Я хорошо помню тот день, когда он залихватски метнул трость на вешалку и с гордым видом, стараясь не показать мне, как ему больно, не хромая прошёл до своей машины почти пятьсот метров. Как мальчишка…

На улице в каждом мало-мальски похожем мужчине мне чудился Макс с его неизменным насмешливым выражением лиловых глаз.

Даже в собственной квартире, где мы провели ни одну бессонную ночь, ломая головы над делом Стрелка, повсюду были вещи Макса. На кухонном столе стояла его любимая большая жёлтая кружка, из которой он пил неимоверно горячий и ужасно сладкий кофе. Холодильник пестрил разноцветными записками, написанными его рукой. На подоконнике до сих пор лежала золотая зажигалка, подаренная мной, а пепельницу рядом заполняли сточенные до огрызков простые карандаши, какими всегда писал Макс.

Только фотографий не хватало. Фотографии… Что-то я уже слышала о каких-то снимках, причём недавно…

Звон посуды вернул меня в реальность. Глаза сфокусировались на разложенных на столе фотографиях, а память — на последнем разговоре. Примерно часа полтора назад ко мне в офис пришла Каролина с просьбой помочь ей найти Макса. Поначалу я была удивлена, ведь она уже приглашала меня в прокуратуру в качестве свидетеля. Несколько раз я отвечала на одни и те же вопросы: где, когда, при каких обстоятельствах я виделась с Максом последний раз и чем занималась последние полгода? В ответ все как по сценарию: с Максом виделись в ночь на семнадцатое ноября, говорили в основном о деле Стрелка. Потом я была в длительной командировке по делам Фонда, и подробный отчет Каролине предоставила, но вернулась сразу после новости о землетрясении. Работала на месте трагедии, помогала спасателям. От подполковника Бурого, командира спасательного отряда, к которому была прикреплена, и узнала, что меня разыскивают по делу об исчезновении Макса. Сразу приехала в прокуратуру. Все. Эту историю я и повторяла на каждом нашей встрече, как таблицу умножения.