Стрежень (= Юноша и машина)

Проходит не больше минуты, как от белого борта парохода отделяется ярко раскрашенная шлюпка, хорошо видная на темной реке. Шлюпка пересекает реку, идет не на песок, а немного в сторону, но рыбаков не обманешь- учитывая снос, речники берут немного выше. Разбирающий невод Степка Верхоланцев бросает его, бежит сломя голову к дяде Истигнею, сидящему на выборочной машине. Степка испуганно шепчет на ухо старику: "К нам!.. Из-за Ульяна!..."

У шлюпки сильный подвесной мотор. Он поднимает за кормой бурун зеленой воды; у берега шлюпка делает изящный, плавный поворот, и уже виден сидящий за рулем капитан "Рабочего". С ним матрос и первый помощник. Идет дождище, завывает ветер, а капитан и помощник словно из другого царства: на них отлакированные дождем плащи, на фуражках потемневшие, но свежие чехлы. Шлюпка белая, голубая, розовая, на маленьком флагштоке вьется яркий флаг. Праздником, торжественностью парада веет на рыбаков от быстрой шлюпки.

С радушной улыбкой подходит к кромке берега бригадир Николай Михайлович Стрельников. Он и важен и приветлив, строг, и радостен. С гостями он всегда такой и разговаривает с ними только на темы, касающиеся дел всесоюзных, масштабных, наизначительнейших: о международном положении, о значении рыбы в питании человечества.

– Милости просим!
– приветствует он речников.
– Просим проходить.

– Что будет, что будет?..
– шепчет Степка дяде Истигнею.

Старик тоже, видимо, не знает, что будет, - рассматривает обский плес, хмурится, моргает часто, нервно.

Повариха обмирает.

– О господи! Гости приехали, а уха-то еще не ставлена.

Речники, здороваясь, обходят рыбаков. Капитан - прямой, негнущийся, вылощенный - руку жмет сильно, долго; веселый помощник только прикасается пальцами, торопясь от одного к другому, похохатывает: "Здорово, мужики, здорово! Хо-хо! Осетринкой угощать будете! Хо-хо!" Одновременно с этим помощник шарит глазами по людям, кого-то ищет; не найдя, косится на землянку, даже смотрит на далекий тальник и на небольшое дощатое сооружение, похожее на скворечник.

И капитан тоже шарит взглядом - кого-то ищет.

– Проходите под навес! Присаживайтесь!
– дипломатничает Николай Михайлович.

Речники проходят, садятся, вынимают коробки папирос; они знают, что в нарымском крае нет лучшего средства вызвать у собеседника откровенность, чем угостить его папиросой. У речников папиросы хорошие: у капитана "Казбек", у помощника "Любительские". Николай Михайлович выбирает "Казбек", прикуривает от спички капитана; дядя Истигней молча отказывается - хлопает себя по карману, дескать, курю самосад. Старик старается казаться спокойным, движется замедленно, но Степка понимает, что он взволнован.

– С каким грузом идете?
– спрашивает Николай Михайлович.
– Где брали рыбу? Говорят, холодильники в трюмах устанавливаете.

– Устанавливаем, - отвечает капитан.

– Это хорошо! У нас теперь с перевозками рыбы вопрос большой стоит перед речниками, - продолжает бригадир.
– Систематически увеличиваем вылов рыбы. Печать сообщает, что на нашем песке начался важный почин. Читали, товарищи?

– Читали!
– отвечает капитан.

– Вопрос, который стоит перед речниками, - есть вопрос государственной важности. Через него мы сможем обеспечить тружеников города рыбой. Так я говорю, товарищи?

– Так, правильно!
– отвечает капитан, оглядываясь.
– Товарищи, обращается он ко всем рыбакам, - мы приехали попроведать Ульяна Тихого. Где он? Может быть, выходной у него сегодня? Вы не по скользящему графику работаете?

Рыбаки молчат. Нет, они не работают по скользящему графику. Нет, не выходной сегодня Ульян Тихий. Должен был выйти на песок, но отчего-то не вышел. Бог знает, что с ним! Беда, если запьянствовал, хорошо, если просто-напросто проспал, даже если заболел - и то легче. Наталья Колотовкина зло мнет в руках тальниковую ветку, срывает листья; дядя Истигней опускает голову, а Степка чуть дышит.

– Где же Тихий, товарищи? Не уволился ли?

Нет, не уволился с Карташевского стрежевого песка Ульян Тихий. Еще вчера утром работал радостно, старательно; бросился в лодку, чтобы убрать с пути невода карчу, нырял в ледяную воду; позавчера притащил из магазина в общежитие продукты, заготовил на неделю, чтобы по утрам приходить на работу сытым.

– Может, в землянке отсыпается?
– шутит помощник капитана.
– Знаю Ульяна - спать здоров!

Однако Ульяна нет и в землянке, куда ушла тетка Анисья, чтобы хоть копченой рыбой угостить речников.

– Где Ульян, мужики?
– спрашивает помощник капитана.
– Что молчите?

– Ульян Тихий задержался на берегу по важному вопросу, - говорит наконец бригадир, сминая в пальцах обжигающую папиросу.
– Поручение ему поручено.

– Жалко!
– печалится капитан.
– Очень хотелось его увидеть. Вы хоть расскажите о нем. Как работает, как живет?

– Часом не женился?
– подхватывает помощник, кивая на Викторию и Наталью.
– Если у вас все девушки такие, то нет ли у вас для меня работенки?

– Работенка найдется!
– говорит дядя Истинней и протягивает руку к Оби.
– Кажется, едет Ульян!

Все, кто есть, поворачиваются к реке. Наступает тишина, в которой слышно, как о крышу навеса настойчиво, упрямо стучит дождь. Ульян действительно едет. Легкая лодчонка - обласок - подпрыгивает на крупной волне, проваливается, порой серая пена скрывает Ульяна, и кажется, что его смыло, но через секунду обласок опять показывается. Ульян гребет неровно, сбивчиво. Вот он, сделав еще несколько гребков, бросает весло на дно, лодчонку подхватывает волна, приподнимает и с тихим шорохом мягко выбрасывает на берег. Волна откатывается, и обласок остается на песке.

Ульян не вылезает из обласка - голова опущена, руки раскинуты. Проходит несколько секунд, и Ульян делает попытку подняться - упирается руками в борта, но не может оторвать тела. Передохнув, делает вторую попытку.

– Батюшки!...
– разносится в тишине приглушенный вскрик тетки Анисьи.

Еле держась на ногах, качаясь, то медленно, то вдруг бросаясь вперед, чтобы сохранить равновесие, Ульян идет к навесу. Глаза налиты кровью, лицо черное, небритое, опухшее. В пяти метрах от навеса останавливается, тупо оглядывает рыбаков, будто никого не узнает, только Викторию Перелыгину узнал.

– А, ты, здорово!
– Покачивается, закрывает веки.
– Ну гляди, гляди! Гляди на пьяного Ульяна!
– И вдруг бросается на нее, нет, не бросается, а просто теряет равновесие и потому бежит вперед, чтобы не подкосились ноги.

Водочным перегаром, луком и еще чем-то неприятным, острым пахнет от Ульяна. Виктория морщится.

– Уберите его!
– испуганно кричит она. Ульян открывает глаза, хрипит:

– Правильно, уберите меня! Уберите пьяницу и сволочь Ульяна Тихого! Уберите, он в тюрьме сидел!