Стриптиз-клуб «Аллигатор»

– Какого рода вопрос? – поинтересовался я, когда у меня выпали единица и двойка.

– Личного свойства, – объяснил Джин и сразу выкинул две тройки. – Для начала ответь: откуда ты родом и чем занимался твой папаша?

– Это уже два вопроса, – возразил я.

– У меня выпал дубль, – заметил Джин.

– Я родился в местечке под названием Сент-Муди, которое находится в графстве под названием Корнуолл, которое является составной частью Англии, а мой отец был трактористом.

Я бросил кости, и у меня выпало две единицы.

– Когда все это кончится?

Джин сделал глоток из бутылки с диетической кола-колой, достал сигарету из пачки «Мальборо-Лайт».

– На День труда, в первый понедельник сентября, – сказал он, закуривая.

Увидев, что у меня выпала шестерка и единица, Джин вскинул брови.

– Я собираюсь разбить тебя в пух и прах, – сообщил он, выкинув пятерку и четверку и таким образом заблокировав две мои шашки.

Я вынужден был пропустить целых два хода, но неожиданно у меня выпали две шестерки.

– Почему бы тебе не выпить? У меня такой вот вопрос.

Джин смерил меня подозрительным взглядом, ища подвоха в моем невинном вопросе, а потом пожал плечами.

– Можно и выпить, – улыбнулся он. – Твой ход.

Я свинтил пробку с бутылки местного бурбона и налил нам по полной.

Следующий бросок у меня оказался удачным, но до победы было еще далеко. Джин умело сопротивлялся, и моим шашкам оставалось лишь топтаться на месте, как британцам во время высадки в Нормандии. Даже дубли, которые мне выпадали, почти ничего не меняли.

Джин был во всех отношениях военной косточкой. Его отца, оказывается, убили в Корее, а мать была школьной учительницей. Спустя пару десятилетий, в 1966 году, он записался в морскую пехоту с целью преодолеть шок, невроз, если угодно, вызванный трагической гибелью отца. Он, по его словам, дважды совершал вылазку к лаосской границе в качестве командира взвода во время какой-то разведывательной операции, включая выброску парашютного десанта. Третью вылазку он совершил уже в качестве командира роты, а в 1974 году в чине майора он был с почетом уволен на пенсию. В итоге он приобрел кучу наград и нежелательных воспоминаний – так он выразился. О Вьетнаме он вообще говорить не любил.

Потом удача мне изменила, и настал мой черед «исповедоваться». Вешать лапшу на уши Джину мне всегда было легко, но, оказавшись в плену условностей игры, я отвечал на его вопросы без утайки. Я признался в том, что являюсь отцом мальчугана, которого оставил спустя три недели после того, как ему исполнилось восемь лет. В качестве оправдания я заметил, что ребенку гораздо лучше расти вовсе без отца, чем иметь отцом такого охламона, как я. А когда я сказал, что какое-то время работал учителем, он лишь руками развел.

Джин ненавидел детей и этого не скрывал.

– Скребаные высерки, – процедил он сквозь зубы. – Видеть их не могу! А уж когда они хнычут, я и вовсе зверею. Н-да!.. Нет ничего легче, чем поиметь ребенка!

Поиметь… Идиотское какое-то слово! Я поинтересовался, какой смысл он вкладывает в это слово, но его внимание снова привлекла игра.

Хотя дубли ему больше не выпадали, он расставил шашки для следующей партии, несмотря на то что выиграл. Следующий дубль выпал мне. По этому случаю я плеснул виски, ему и мне, на два пальца.

Мысли у меня к этому времени куда-то слиняли.

– Ты республиканец или демократ? – вякнул я, не подозревая, куда заведет нас этот вопрос.

– Я не пацан какой-нибудь, я вполне сформировавшаяся личность. – Джин усмехнулся. – Политика – это средство, при помощи которого всякого рода деятели занимаются манипуляцией общественным сознанием. Я не из тех, кто поддается на уговоры, обещания, не имеющие под собой никакой экономической основы. Политический стеб – это для инфантилов, а я человек здравомыслящий. На всякие посулы я не ведусь. Я знаю четко, что мне надо, и развести меня никому не удастся.

Четверка и тройка слегка озадачили его. Он закурил, затянулся и, отправив белую шашку в мои владения, продолжил:

– Всякие чиновники гонят туфту, когда стебаются по поводу благосостояния, охраны здоровья и окружающей среды, а сами в это время набивают себе карманы. Уж лучше бы помалкивали! Мне плевать на «Дженерал моторс», «Форд», «Боинг» и «Майкрософт», и я не верю ни единому слову из того, что слышу по каналам Эй-би-си, Си-эн-эн и «Фокс». Когда-то Ленин сказал, мол, каждому – по потребности, от каждого – по его вере в справедливость властей. Может, я его слова переврал, но за смысл ручаюсь. – Он потер лоб, будто задумался, а затем осушил свой бокал. – Думаешь, во время выборов твой голос в поддержку демократа либо республиканца изменит хоть на йоту твою скверную жизнь?

– Откуда мне знать? – Я пожал плечами. – Я никогда не голосовал.

– Неужели? – Он вскинул брови. – А почему?

Я хотел было сказать, что никогда не голосовал, потому как уверен, что любой, кто добивается общественного признания, руководствуется лишь собственными интересами и поэтому никогда не станет бескорыстно действовать на пользу другим, но передумал.

– Просто никто и никогда не смог убедить меня в том, что мне непременно нужно голосовать, – произнес я после паузы.

– Никто и никогда его, видите ли, не убедил. – Джин покачал головой. – Ты просто подсознательно понимал, что все это фигня! Все это политиканство не будет стоить выеденного яйца, когда Иисус вернется! Это уж точно! – Увидев, какое у меня сделалось выражение лица, он хохотнул. – Успокойся, командир! Иисус не вернется. Его тело римляне изрубили на куски, а куски закопали в разных частях империи. Пилату мученик был на фиг не нужен! В наши дни подобное случается сплошь и рядом. Когда-нибудь я расскажу тебе такое, что сразу многое поймешь. А пока у тебя есть только я, и я выведу тебя из дикой пустыни без всякого глаза вопиющего.

Я разлил остатки виски по бокалам.

– Ну, вздрогнем! – поднял я свой бокал.

Джин поднял свой бокал и растянул рот в улыбке. Глаза у него мерцали странным блеском. Я смотрел ему в глаза до тех пор, пока блеск их не начал меня раздражать, а когда я отвел взгляд, он еще улыбался.

– За нас, – предложил он тост торжественным тоном.

– За нас, – произнес я весьма сдержанно.

На рассвете меня разбудил лай какого-то пса, озверевшего, надо думать, от выхлопных газов. Я спустил ноги на пол и обалдел – оказывается, я спал обутый и в брюках. Покачиваясь, я поплелся в совмещенный санузел – мочевой пузырь у меня, похоже, раздулся, как анаконда, заглотнувшая свинью. Я рванул дверь, но она не поддалась.

– Джин, закругляйся, мне нужно отлить! – крикнул я.

– Отстань! – простонал он.

Я прислушался. Звуки, раздававшиеся за дверью, никаких сомнений не вызывали – Джина выворачивало наизнанку. Кажется, это надолго, сообразил я и поспешил на улицу.

Жарища, духотища и придорожный смрад убедили меня, что до платной парковки я не дотяну, пришлось нырнуть в кусты на задворках нашего «бунгало», где я и облегчился.

Между тем ошалевший пес выдавал собачьи непристойности проносившимся мимо машинам. Зарулив на парковку, я купил в автомате банку ледяной кока-колы, осушил ее в три глотка, рыгнул и купил еще парочку.