Строговы

Матвей взглянул на Тимофея Залетного.

– Как, Тимофей?

– Я сам хотел пойти, товарищ командир.

– Нет, тебе нельзя. Надо вооруженных разведчиков на заставы выставить.

– Понятно.

– Я готов, Матюша! – Дед Фишка стоял в зипуне, в шапке, с ружьем на плече, готовый сию же секунду ринуться на любое дело.

Матвей сердито посмотрел на него, но не мог сдержать улыбки.

– Ладно уж… Иди! Но только знай: попадешься – и себя и нас погубишь.

Дед Фишка встряхнул ружье на плече, недовольно пробормотал:

– Ты тоже скажешь… Когда я попадался?

Они вышли. В раскрытуй дверь землянки ворвался порыв холодного ветра и загасил тускло мерцавший ночник.

Дед Фишка юркнул куда-то в темноту за высокие кедры и бесшумно исчез. Изумленный его поспешностью и ловкостью, Тимофей сказал:

– Что он, в темноте видит, что ли?

Матвей отозвался тихо:

– Кто его знает? Нам-то не суметь так. Шаримся вот, как щенята.

Они добрели до кухни, возле которой на сучке кедра висела железина, принесенная сюда кем-то из партизан-кузнецов, и Матвей ударил в нее деревянной колотушкой.

Люди еще не спали. С визгом и скрипом распахнулись двери землянок. С тревожным говором, в страшной суете партизаны бежали к месту сбора – на поляну.

Матвей прислушался, покачал головой:

– Орут-то как! Всех до единого из пулеметов покосить можно.

– Это всегда бывает так, необстрелянные, – спокойно проговорил Залетный. – По фронту знаю.

Матвеи промолчал. По тому, как под его ногами похрустывали сосновые шишки, собранные на растопку печей и костров, чувствовалось, что командир топчется, нервничает.

– Давай, Тимофей, высылай дозоры по всему кругу, – отдал он приказание глуховатым, слегка дрожащим голосом.

– Будет сделано, товарищ командир! – тотчас же отозвался Тимофей и скрылся в темноте.

Матвей постоял, послушал. Теперь говор людей переместился за лагерь, к поляне, на которой выстроились партизаны.

Матвей направился туда, стараясь думать спокойно и трезво: «Ну что ж, посмотрим, что выйдет. Когда-то должно же это случиться. По-хорошему-то нам бы надо первым начать. Опередили, гады…»

Выйдя на поляну, Матвей остановился. Говор не умолкал. Встревоженный, разноголосый, он струился неудержимо. Матвей насторожил слух. В одном месте кто-то крыл матерно такую жизнь, поминая царя и бога. В другом месте жалобный голос твердил:

– Сгинем, ребятушки, ни за понюх табаку сгинем!

От всего этого у Матвея защемило сердце.

«Войско! Еще никто ничего не знает, а умирать собрались!»

– Ну-ка, давай тише! Чего разгалделись?! – строго крикнул он, подходя ближе.

Партизаны узнали голос Матвея, притихли.

– Командиры взводов, ко мне! – уже спокойнее сказал он, чувствуя, что никто не выходит из его подчинения.

Командиры быстро собрались вокруг него. Матвей вполголоса сообщил им о кострах, пылающих в Еловой пади.

– Если это каратели, – сказал он, – надо на рассвете ждать нападения. Сейчас я послал узнать, что там за силы. Но велики ли, малы ли они, а уклоняться от боя нам нельзя. Как только разведка вернется, мы продвинемся дальше и, чуть посветлеет, начнем первые.

Командиры взводов одобрили план Матвея. Только один Калистрат Зотов робковато сказал:

– А стоит ли нам, Захарыч, самим на рожон лезть?

– Стоит, Калистрат. Они в тайге как слепые, а мы тут знаем все ходы и выходы. В этом главный наш козырь. Мы покружим их тут и будем бить там, где они нас не ждут. И оружие достанем! Ясно?

Командиры дали единодушный отпор Калистрату.

– Ну, все, – сказал Матвей, – разводите людей по своим местам, готовьте их к бою и ждите. В случае чего – я буду у своей землянки.

Он пошел берегом озера. Тут до землянки было немножко дальше, но зато дорога тянулась по гладкой, обтоптанной равнине и была ему хорошо знакома. Тайга шумела тягучим, ни на минуту не умолкающим шумом. Где-то поскрипывали качаемые ветром деревья. Темнота, сгустившаяся с вечера, начала понемногу рассеиваться, и на небе появились светлые пятна, озаренные холодным блеском далеких звезд.

Матвей шагал широко, быстро, беспокойные мысли теснились в его голове. Теперь, за какой-нибудь час до боя, когда многое было уже невозможно исправить, он с болью увидел, как еще плохо подготовлены партизаны к вооруженной борьбе.

«Надо б взводным сказать, чтоб связных послали. Потребуется что-нибудь передать – хоть сам беги», – думал Матвей.

Но едва заканчивалась одна мысль, как появлялась другая: «А будут раненые – что делать с ними? Куда девать их?»

Матвей дошел до штабной землянки и, занятый своими мыслями, присел на толстую кедровую колодину у входа.

В темноте раздались быстрые шаги. Подошел Тимофей Залетный, доложил:

– Людей расставил, товарищ командир. Теперь не то что человек – бурундук к нам не проскочит.

– Будем ждать. Садись, покурим, – предложил Матвей.

Они закурили и долго сидели молча.

Вдруг послышался хруст. Кто-то шел к ним, топча ногами осыпавшуюся сухую хвою. Они насторожились, взялись за ружья.

– Не дед ли Фишка? – прошептал Залетный.

Матвей ничего не ответил. Шагал кто-то неосторожно, тяжело. Старик ходил по-другому: легко, неслышно. Матвей знал его походку.

– Ты где, Захарыч? – остановившись, спросил человек из темноты.

– Это ты, Архип?

– Я, товарищ командир. Фу, язва, ни зги не видно!

– Ну, как у тебя дела?

– Плохо, товарищ командир. У меня во взводе кое-кто не хочет идти в бой.

– Почему?

– Не желаем, говорят, зря кровь проливать. До наших, дескать, хуторов далеко, а тайгу все равно не отстоишь.

– Во, Тимофей, видал? – возмущенно проговорил Матвей, сдерживаясь, чтобы не закричать: «Гони таких партизан к чертовой матери!»

– Ты побудь здесь, Тимофей, а я схожу туда сам, – сказал он и зашагал вместе с Архипом к партизанским землянкам.

Прошло не менее часа, прежде чем Тимофей Залетный снова услышал шаги Матвея.

– Что там? – спросил он.

– Сын ломовицкого мельника затесался. Он и мутит. Ну, да я еще до него доберусь.

– Тут есть гуси лапчатые! В партизаны пошли, а са… – Оборвав на полуслове, Тимофей схватил Матвея за руку. – Слышишь?

Матвей прислушался, сдерживая дыхание. С той стороны, откуда можно было ожидать приближения белых, доносился многоголосый говор.