Структура и динамика психического (сборник)

469 После приведенного здесь примера, вероятно, легко прийти к мысли, что функцию сновидений следовало бы понимать именно как «моральную'». Это выглядит особенно убедительно в случае только что приведенного примера, однако если мы припомним формулу, согласно которой сновидения содержат всегда сублиминальные материалы, то уже нельзя говорить об одной только «моральной» функции. Следует обратить внимание на то, что именно сновидения людей, ведущих себя морально безупречно, выносят на свет божий материалы, которые должно охарактеризовать как «аморальные» в обыденном смысле этого слова. Очень характерно, что Св. Августин радовался, что Бог не возлагает на него ответственности за его сновидения. Бессознательное есть то, что в данный момент неведомо, и потому неудивительно, что сновидение привносит в соответствующую психологическую ситуацию все те аспекты, которые были бы существенными при ее рассмотрении с совершенно иной точки зрения. Очевидно, что эта функция сновидения обеспечивает психологическую настройку, компенсацию, абсолютно необходимую для сбалансированного, упорядоченного действия. Существенным условием процесса сознательного размышления является умение ясно представлять себе по возможности различные аспекты и последствия какой-то проблемы для того, чтобы суметь найти правильное решение. Точно так же этот процесс автоматически продолжается в более или менее бессознательных состояниях сна, где, как это представляется на данный момент согласно опыту, все те же самые аспекты, которые днем не были достаточно учтены или которым вовсе не было воздано должное, обрушиваются на спящего, хотя бы и в виде намеков.

470 Что же касается символизма сновидений, вызвавшего большую дискуссию, то его оценка значительно расходится в зависимости от того, с каузальной или финальной точки зрения они рассматриваются. Фрейдовский каузальный способ рассмотрения исходит из представления о влечении, то есть о вытесненном желании сновидения. Это влечение всегда является относительно простым и элементарным, хотя может быть завуалировано самыми разнообразными способами. Так, в вышеприведенном примере молодому человеку с равным успехом могло бы присниться, что он открывает ключом дверцу, что он летит на аэроплане, что он целует свою мать и т. д. С этой точки зрения все подобные образы могли бы иметь одно и то же значение. Узость позиции фрейдовской школы – если обобщить все примеры – привела к тому, что почти все удлиненные предметы в сновидении объясняются ею как фаллические, а все округлые или полые предметы – как женские символы.

471 При финальном способе рассмотрения все образы сновидения имеют внутреннюю собственную значимость. Если, к примеру, молодому человеку вместо сцены с яблоком приснилось бы, что он открывает ключом дверцу, то обнаружился бы – соответственно измененному образу сновидения – существенно иной ассоциативный материал, который дополнил бы сознательную ситуацию совершенно иным образом, нежели материал, связанный со срыванием яблок. С этой точки зрения вся полнота смысла сновидения кроется именно в разнообразии символических выражений, а отнюдь не в их однозначности. Каузальный способ рассмотрения, согласно своей природе, приводит к однозначному, то есть к жесткому, пониманию значения символа. Финальный способ рассмотрения, напротив, усматривает в изменяющемся образе сновидения выражение некой динамической психологической ситуации. Он не признает никакого жесткого значения символа. С этой точки зрения образы сновидения важны сами по себе, потому что именно они несут то значение, ради которого вообще появляются в сновидении. Если мы остановимся на приведенном выше примере, то увидим, что с финальной точки зрения символ сновидения по своему значению представляет собой скорее притчу; он не пытается завуалировать что-либо, а скорее поучает. Сцена с яблоком отчетливо напоминает о чувстве вины и одновременно отсылает к деянию наших прародителей.

472 В зависимости от точки зрения на способы толкования сновидений мы достигаем, как явственно видно, совершенно различного понимания их смысла. Теперь зададимся вопросом: какое понимание лучше и правильнее? В конце концов, для нас, терапевтов, практической, а не теоретической необходимостью является какое-то истолкование смысла сновидения. Если мы хотим лечить наших пациентов, то мы должны – по совершенно конкретным причинам – стараться овладеть средством, которое давало бы нам возможность действенно обучать больного. Из приведенного выше примера совершенно определенно явствует, что сбор материала к сновидению породил вопрос, который вполне пригоден для того, чтобы открыть молодому человеку глаза на многие вещи, мимо которых он прежде проходил не задумываясь. Однако, проходя мимо всего этого, он уходил и от самого себя, потому что – как и всякий другой человек – он обладает моральными стандартами и моральной потребностью. Пытаясь жить, не принимая во внимание это обстоятельство, он живет односторонне и несовершенно, так сказать, нескоординированно, что для психологического функционирования имеет те же последствия, что и односторонняя и несовершенная диета для тела. Для того чтобы взрастить индивидуальность в ее полноте и самостоятельности, нам необходимо привести к созреванию все те функции, которые до сих пор либо чересчур неразвиты, либо вовсе не достигли уровня сознательного расцвета. Для осуществления этой цели мы должны – по терапевтическим причинам – рассмотреть все те бессознательные содержания, которые поставляют нам материалы сновидений. Поэтому совершенно ясно, что именно финальный способ рассмотрения оказывается на практике более полезным с точки зрения индивидуального развития.

473 Научному мировоззрению нашего времени, строго каузалистическому, каузальное рассмотрение психического много симпатичнее и ближе по духу. То же касается естественнонаучного объяснения психологии сновидений, где о фрейдовском каузальном методе говорится достаточно много. Однако я вынужден оспаривать его безусловное преимущество, потому что психику нельзя понимать только лишь каузально, требуется также и финальное рассмотрение. Только объединение обеих точек зрения – что на сегодняшний день пока неосуществимо в подобающей в научном смысле мере из-за имеющих место аномальных трудностей как теоретического, так и практического характера – в состоянии обеспечить нам наиболее полное постижение природы сновидения.

474 Теперь я хотел бы вкратце обсудить более широкие проблемы психологии сновидений, которые имеют свой вес в общей теории сновидений. Прежде всего, это вопрос классификации сновидений. Я не хотел бы слишком завышать как в практическом, так и теоретическом отношении его значение. Ежегодно я анализирую от 1500 до 2000 сновидений, и, имея такой опыт, я, по всей видимости, могу утверждать, что типичные сновидения действительно существуют. Однако они встречаются не столь часто, и при финальном способе рассмотрения они отчасти теряют ту значимость, которая придается им при каузальном истолковании на основе фиксированного значения символов. Мне кажется, что типичные мотивы в сновидениях крайне важны, потому что именно они позволяют проводить сравнение с мифологическими мотивами. Многие мифологические мотивы, в установлении которых несомненная заслуга принадлежит Фробениусу, обнаруживают себя также в сновидениях многих людей и часто имеют в точности то же самое значение. Хотя я не могу здесь рассмотреть этот вопрос более полно, я бы хотел подчеркнуть, что сравнение типичных мотивов сновидений с мифологическими мотивами наводит на предположение – уже высказанное Ницше, – что тот вид мышления, который имеет место в сновидении, следует понимать как филогенетически более древний вид мышления вообще. То, что я имею в виду, лучше всего демонстрирует – не требуя других многочисленных примеров – рассмотренное нами выше сновидение. Как мы помним, в нем присутствовала сцена с яблоками в качестве некоего типичного представления эротической вины. Выражаемая таким способом мысль, вероятно, должна была бы звучать так: «Я поступаю неправильно, действуя таким образом». Характерно, что сновидение почти никогда не выражается столь логически и абстрактно, а всегда на языке притчи или сравнения. Это своеобразие выражения есть одновременно характерная черта языков первобытных племен, цветистые обороты речи которых нас всегда поражают. Если мы вспомним памятники древней литературы, то обнаружим там в форме притч и сравнений выражение того, что сегодня мы тщимся сформулировать с помощью абстракций. Даже такой философ, как Платон, не чурался выражать некоторые основополагающие идеи путем притч.

475 Подобно тому как наше тело несет в себе следы своего филогенетического развития, хранит их и человеческий разум. Поэтому нет ничего удивительного в том, что образный язык наших сновидений есть пережиток архаической формы нашей мысли.

476 Так и кража яблок в нашем примере есть один из типичных мотивов сновидения, который вновь и вновь возвращается в самых различных вариациях во многих снах. Этот образ является хорошо известным мифологическим мотивом, который встречается не только в библейском повествовании о рае, но, помимо этого, и в бесчисленных мифах и сказках всех времен и народов. Это один из тех универсальных человеческих символов, которые могут вновь и вновь автохтонно являться каждому и в любое время. Таким образом, психология сновидений открывает нам путь ко всеобщей сравнительной психологии, от которой мы можем надеяться получить такое же понимание развития и структуры человеческой психики, каким одарила нас сравнительная анатомия в отношении человеческого тела².

477 Итак, сновидение сообщает нам образным языком, то есть в чувственно-конкретной форме, те мысли, суждения, воззрения, директивы и тенденции, которые оказались бессознательными либо по причине вытеснения, или просто по неведению. Именно потому, что сновидения являются содержаниями бессознательного, да и само сновидение – производное бессознательных процессов, оно содержит в себе изображения именно этих самых бессознательных содержаний. Это не отображение бессознательных содержаний вообще, а только определенных содержаний, именно тех, которые ассоциативно связаны между собой и соответствуют сознательной ситуации данного момента. Я считаю данную констатацию чрезвычайно важной в практическом отношении. Если мы хотим правильно истолковать некое сновидение, то мы должны быть хорошо осведомлены о сознательной ситуации данного момента, то есть представлять себе, какой материал эта сознательная ситуация констеллировала в бессознательном. Без этого знания невозможно правильно и исчерпывающе растолковать сновидение – если, конечно, не брать в расчет случайных совпадений. Для иллюстрации сказанного я хотел бы привести пример.

478 Как-то ко мне на консультацию пришел один человек. Он объяснил, что имеет разнообразные интересы и в том числе очень интересуется психоанализом – но с литературной точки зрения. Как он сказал, он совершенно здоров и потому его никак нельзя рассматривать в качестве пациента. Психология интересует его лишь с познавательной точки зрения. Он достаточно состоятелен и к тому же имеет много свободного времени, чтобы заниматься всем чем угодно. Он хочет со мной познакомиться для того, чтоб я посвятил его в теоретические тайны психоанализа. Он при этом допускал, что мне, возможно, будет весьма скучно заниматься с совершенно нормальным человеком, потому что я нахожу «сдвинутых» людей гораздо более интересными для себя. За несколько дней до этого он написал мне с просьбой назначить конкретную дату встречи. В ходе нашего разговора мы вскоре подошли вплотную к вопросу о сновидениях. Я решился спросить его, видел ли он ночью накануне визита ко мне какое-нибудь сновидение. Он ответил утвердительно и рассказал следующее: «Я в какой-то пустой комнате. Некто похожий на медсестру встречает меня и хочет принудить сесть за стол, на котором стоит бутылка простокваши, которую мне предстоит выпить. Я же хочу видеть д-ра Юнга, но сестра говорит мне, что я в госпитале и что у д-ра Юнга нет времени меня принять».

479 Уже из манифестного содержания сновидения явствует, что ожидание визита ко мне как-то констеллировало его бессознательное. Он сообщил мне следующие ассоциации. К пустой комнате: «Что-то вроде холодной приемной, какая бывает в официальном учреждении или в больничном приемном покое. Я никогда не был в больнице в качестве пациента». К медсестре: «Она выглядела отвратительно, ее глаза косили. Мне приходит на ум одна картежная гадалка и хиромантка, которую я как-то посетил с тем, чтобы она мне предсказала будущее. Я тогда болел, и за мной ухаживала одна дьяконесса». К бутылке простокваши: «Простокваша – что-то тошнотворное; я не могу ее пить. Моя жена всегда пьет простоквашу, за что я над ней издеваюсь, потому что она одержима идеей, будто постоянно нужно что-то делать для своего здоровья. Сейчас мне пришла в голову мысль, что однажды я был в санатории – по причине проблем с нервами – и там я должен был пить простоквашу».

480 На этом месте я перебил его не вполне учтивым вопросом: исчез ли с тех пор его невроз полностью? Он попытался уйти от ответа, но, в конце концов, был вынужден признаться, что все еще страдает неврозом и что, собственно говоря, жена уже давным-давно уговаривала его проконсультироваться у меня. Однако он вовсе не чувствует себя таким уж нервозным, чтобы была необходимость консультироваться у меня, он ведь совсем не помешанный, а я лечу только сумасшедших. Его просто интересовали мои психологические теории, и он решил со мной познакомиться и т. д.