Структуры господства, граждане и институты

В 1649 г. деятели английской революции XVII века констатировали: «„находя по горькому опыту, что господство корыстных интересов властно склоняет большинство людей, однажды облеченных властью, обращать ее на укрепление своего господства и к ущербу для нашей безопасности и свобод… что обычно люди, противодействуют очень слабо или вовсе не противодействуют. установлению произвольной и тиранической власти и ввержению всех дел в состояние анархии и беспорядка, если не установлены наказания за подобные пагубные преступления и деяния» [36] . Столетия спустя современные общества с разными демократическими формами правления продолжают накапливать этот в чем-то общий для всех и одновременно уникальный для каждого «горький опыт», который авторы одного из первых демократических манифестов Нового времени хотели оставить в прошлом. Суждение, что власть, перерожденная в господство в условиях народного правления, являет собой даже худшую форму власти, чем власть короля, подтверждается практикой граждан, которые с разной степенью успеха пытаются удерживать пристрастное к «корыстным интересам» представительное правление от использования полученной демократическим путем власти не для служения общему благу, но, напротив, для порождения новых форм угнетения и господства.

36

Соглашение свободного народа Англии, предложенное в качестве мирного средства несчастной нации подполковником Джоном Лильберном, мистером Уильямом Уольвином, мистером Томасом Принсом и мистером Ричардом Овертоном, узниками в лондонском Тоуэре, 1 мая 1649 г. // Хрестоматия по истории Нового времени стран Европы и Америки: в 2 кн. Кн. 1. Внутриполитическое развитие / сост. Д.В. Кузнецов. Благовещенск: Изд-во БГТГУ, 2010. С. 72, 75.

Общей тенденцией текущего всеохватного кризисного состояния представительных демократий является экстенсивное и интенсивное развитие социальных отношений господства, которые лишают формальные демократические институты и практики их примордиального содержания и формируют пространство неполитической власти.

Постоянные волны кризисов – ординарная ситуация для всех считающихся демократическими обществ вне зависимости от моделей демократического порядка. Однако, утверждает Д. Рансимен, угрозу демократии несет не столько хроническое кризисное состояние, сколько общие «родовые черты» демократических кризисов. Во-первых, они, к несчастью, не оказываются тем моментом истины, когда делается понятно, что же по-настоящему важно. Напротив, «демократические кризисы – это моменты предельной путаницы и неопределенности. Преимущества демократии не становятся яснее; они остаются перемешаны с ее недостатками» [37] . Пережив кризис благодаря адаптивности и гибкости демократической системы, «демократические общества становятся самоуверенными, а не мудрыми: демократии усваивают лишь то, что они могут пережить собственные ошибки» и, как следствие, «бредут от одного кризиса к другому, нащупывая свой путь впотьмах» ^[38] . Поэтому проблема демократий, волнующихся о перспективах своего выживания, «не в том, что они не слышат шепота, говорящего им об их смертности. Она в том, что они слышат его так часто, что не могут понять, когда принимать его всерьез» [39] .

37

Рансимен Д. Цит. соч. С.16.

38

Там же.

39

Там же. С.18.

С последней четверти ХХ века «шепот» перерастает в набат, сообщающий о беспрецедентности текущего кризиса растущей нелегитимности власти, социальной несправедливости, гражданском неравенстве, политической бедности. Логика развития капитализма привела к маркетизации всей некоммерческой деятельности общества, сделала его незащищенным от господства капитала. Инклюзивные и ориентированные на общее благо институты и практики деформированы или ослаблены.

Во всех считающихся демократическими обществах отношения господства развиваются вширь и вглубь, по вертикали и горизонтали, в иерархиях и сетях. Неуклонно увеличивается диспропорция политических, экономических, информационных ресурсов субъектов господства (властных элит) и его объектов (демоса). Под «прикрытием» формальных демократических институтов и практик группы и сети власть предержащих смастерили не одну «платформу 9 %» и мастерски проходят сквозь стены институциональных ограничений, виртуозно управляют общественным сознанием в своих корыстных интересах.

Богатейший арсенал политических технологий системно и целенаправленно используется для камуфляжа отношений господства и их интериоризации в процессах социализации. «Когда над нами осуществляют господство, мы либо лишаемся возможности формировать свои собственные перспективы (мы индоктринированы, нами манипулируют, мы социализируемся в состоянии подчиненных ролей или, если мы обладаем потенциалом власти над собой, нам мешают его реализовать (унижают, угрожают, заставляют замолчать)» [40] .

40

Republicanism and political theory / C. Laborde, J. Maynor (eds.) Oxford: Blackwell, 2008. P. 153–154.

Характер поражения социальной ткани модусом и этосом отношений господства побуждает задуматься о «мире», в котором (гегелевская) «диалектика “раба и господина” остановилась, в котором “раб” не хочет и не может даже бороться за власть (не говоря о том, чтобы взять ее), а “господин” уже не нуждается в “признании” “раба”…» [41]

Подходят ли представительные демократии к состоянию шмит-товского «серьезного случая»? Есть ли шансы у современного Давида (демократического гражданства и политики граждан) одолеть кажущегося непобедимым Голиафа (ресурсы и структурные отношения господства)?

41

Капустин Б. Рассуждения о «конце революции». М.: Изд-во Института Гайдара, 2019. С. 7.

Философская и теоретико-методологическая база современных концепций господства помогает демократическим обществам лучше понять себя. Интерес к изучению причин и проявлений экспансии отношений господства в считающихся демократическими обществах растет на различных аренах научного дискурса: моральной и политической философии, нормативной и критической политической теории, теоретико-эмпирических исследований.

Анализ отношений господства в критических теориях эмансипации

На развитие современного (поствеберианского) научного дискурса господства повлияли три «поворота». Постмодернистский поворот «ратифицировал» методологическую плюральность и небинарную логику исследования. Республиканский поворот) [42] вернул язык господства в современные политические дискуссии и «реанимировал» мышление о политике в терминах требований свободы как отсутствия господства (freedom as non-domination [43] . Инструментальный поворот в политической науке укрепил тенденцию развития теории господства: определять ценность концептуальных смыслов возможностью измерить их эмпирические значения.

42

Республиканским поворотом называют начавшийся в конце прошлого века новый и яркий этап развития долгой традиции романской ветви республиканизма (М.Т. Цицерон, Г. Саллюстий, Н. Маккиавели, Дж. Гаррингтон, Дж. Мэдисон, О. Сидней). Напомним, что с античных времен развиваются две ветви республиканской доктрины: афинская и римская. В современном республиканизме – неореспубликанизме – эти ветви принято обозначать как «гражданский гуманизм», «коммунитаризм» и «неоклассический», «неороманский», «инструментальный» республиканизм соответственно.

43

Петтит Ф. Республиканизм. Теория свободы и государственного правления. М.: Изд-во Института Гайдара, 2016. В русском издании хрестоматийной работы классика неороманской теории господства Ф. Петтита «Республиканизм. Теория свободы и государственного правления», термины «domination» и «non-domination» переведены как «доминирование» и «не-доминирование». Мы полагаем, что вариант перевода «господство» и «не-господство» более точно отражает коннотацию понятия «domination», под которым в Республиканском Риме понималось пребывание во власти господина (dominus). См. также: Pettit Ph. Three Mistakes about Democracy // Cilicia Journal of Philosophy. 2015. Vol. 1. Р. 1–13.

Указанные повороты еще более приблизили современный научный дискурс господства к чрезвычайно важному для его развития политико-философскому руслу. Речь идет о теоретическом дискурсе эмансипации.

Несколько слов о любопытных особенностях семантического развития понятия «эмансипация».

При самом общем подходе слово эмансипация (лат. emancipatio) означает освобождение от зависимости, угнетения, неравноправия [44] . Корни термина восходят к древнеримскому праву, в котором под эмансипацией понимался акт освобождения ребенка (patria potestas) от юридической власти отца (pater familias). Закрепленный еще в Законах двенадцати таблиц этот юридический акт был своего рода ритуалом инициации [45] . Он знаменовал обретение нового социального статуса – полноправного гражданина республики. После биологического рождения акт эмапсипации давал человеку второе, социальное, рождение. Он забирал индивида из-под власти отца (ex manus capere), наделяя статусом юридического лица. В своем изначальном юридическом предназначении акт эмансипации – один из механизмов воспроизводства существующего порядка, включая освященное законом и традициями социальное и правовое неравенство. Инициацию проходил член привилегированного социального класса, считающийся способным стать преемником собственности своего отца. Акт эмансипации выполнял консервативно-интеграционные функции. Он сохранял межпоколенческую преемственность элит, поддерживал существующий социальный и правовой порядок. В этом значении термин и акт «эмансипация» применялись не только в римском праве, но и в других правовых системах, например, в германском праве.

44

Толковый словарь русского языка [Текст]: 100000 слов, терминов и выражений: [новое издание] / Сергей Иванович Ожегов / под общ. ред. Л.И. Скворцова. 28-е изд., перераб. М.: Мир и образование, 2015 // URL:1%D0%B8%D0%BF%D0%B0%D1%86%D0%B8%D1%8F

45

Хрестоматия по истории Древнего мира. Т. III. Рим / под ред. акад. В.В. Струве. М., 1953. С. 21–33.

Итак, акт эмансипации изначально являл собой ограниченную временными рамками процедуру с завершенным результатом и четкими критериями состояния зависимости и освобождения от нее.

В Новое время обе характеристики изменились на прямо противоположные. Знаменем всех эмансипационных проектов просветителей была вера в способность Разума и научного прогресса освободить человека от сковывающих его догм, «расколдовать мир», переустроить общество. Фокусирование на процессе (само)освобождения индивидов, больших социальных групп и всего человечества размывало грань между субъектом и объектом просвещенческой эмансипации. Согласно мыслителям Просвещения, эмансипация есть закономерный эволюционный процесс освобождения «просветленного» человека посредством «рационализации» природы и общества.

Процессы господства и эмансипации: теоретические основания пессимистических и оптимистических сценариев

При самом общем подходе и с неизбежным упрощением можно выделить два «лагеря» в теоретическом дискурсе процессов господства и эмансипации. Первый представляют пессимисты: ученые, которые в результате своих исследований были вынуждены констатировать, что пациент (перспектива эмансипации человека и человечества в целом) мертв, в лучшем случае – скорее мертв, чем жив. Во втором лагере развивают свои теории в неодинаковой степени оптимистически настроенные прогрессисты, с разных теоретико-методологических позиций обосновывающие вывод, что пациент скорее жив, и, несмотря на экстерналии развития и далеко не линейное движение, «ключевой тенденцией современности является эмансипация человечества и обретение простыми людьми контроля над собственной жизнью» [46] .

46

Вельцель К., Инглхарт Р., Александер Э., Понарин Э. Распутывание связей между культурой и институтами на примере эмансипации человечества // Журнал социологии и социальной антропологии. 2012. № 4 (63). C. 12–43.

Пожалуй, наиболее системно и основательно просвещенческая эмансипация как «миф двадцатого столетия» была развенчана и препарирована с позиций марксистского метода научного исследования. Связь с ним в разной степени (и в многообразных переплетениях неомарксизма, гегельянства, фрейдизма и т. д.) сохраняет большинство теорий эмансипации и господства.

Грамши о политической власти, идейной гегемонии, эмансипации и господстве

Проблематику эмансипации, освобождения угнетенных классов от власти структур господства и угнетения исследовал итальянский теоретик-марксист Антонио Грамши [47] , выделявший в качестве центральной проблемы марксистского политического анализа «отношение между государством и гражданским обществом, то есть вмешательство государства (централизованной воли) для воспитания воспитателя, социальной среды вообще» [48] .

47

В последнее время к наследию Грамши, после некоторого периода забвения, связанного с утратой коммунистическим движением своих исторических позиций, стали вновь активно обращаться современные исследователи политики.

48

Грамши А. Тюремные тетради // Грамши А. Избранные произведения в трех томах. Т. 3. М.: Издательство иностранной литературы, 1959. С. 93.