Студенты

Карташев подождал немного и нагнал приятеля уже на следующем квартале.

–  Лорд...

Шацкий радостно и в то же время пытливо остановился перед Карташевым: видел ли он или нет? Карташев старался сделать самое невинное лицо, но что-то было, и оба приятеля залились вдруг веселым смехом. Затем, взявшись за руки, они пошли рядом, не обращая внимания на глядевших на них прохожих.

–  Лорд, погода мне кажется особенно хорошей...

–  Не правда ли, граф? Хотя, впрочем, холодно... ладожский лед идет.

Карташев сделал гримасу.

–  Да, но пледы нашей Шотландии, лорд...

Карташев заглянул в смеющееся, румяное от холода лицо Шацкого.

Они прошли еще несколько шагов.

–  Лорд, вы, конечно, гуляли?

–  Как вам сказать? Да-а...

–  Хорошая вещь это - прогулка, лорд. Но иногда под видом прогулки происходят ужасные вещи... Вы знаете нашу Шотландию, лорд: убить, например, человека, снять с него ботинки...

Шацкий смущенно хохотал.

–  Это не убийство, граф Артур... вы ошиблись... это - нищета...

–  А! В таком случае это ничего, лорд. Лучшие роды впадают в нищету, и можно старые ботинки продавать с таким достоинством, какому позавидуют короли...

Они подходили к дому. Шацкий перестал смеяться.

–  Не говори только, пожалуйста, Ларио, что я продал его ботинки, а то убьет... я обещал заложить только, но нигде их не берут или дают двадцать копеек.

–  Ларио не на уроке разве?

–  Какой там урок? Уже прогнали... с городовым... Иди ко мне, я только куплю к чаю.

Шацкий пошел в лавочку, а Карташев поднялся к нему в квартиру.

В комнате у Шацкого на полу в одном нижнем грязном белье ползал Ларио, внимательно высматривая что-то под кроватью.

Увидав Карташева, Ларио смущенно поднялся, прищурился и поздоровался.

–  Ты что это? - спросил, раздеваясь, Карташев.

–  Понимаешь, курить хочется черт знает как...

–  Окурков ищешь?

–  Да уж нет ни одного.

–  Плохо.

–  Совсем плохо... Вот Миша пошел, может, ботинки мои заложит.

–  Заложил... сейчас придет.

–  Заложил! - встрепенулся озабоченно Ларио, - как бы не пропал теперь с деньгами?

–  Сейчас придет.

–  Вот, как видишь, всего меня заложил. И сам в одеяле ходит днем, а вечером в салопе горничной.

–  А что ж твой урок?

Ларио только рукой махнул.

В коридоре раздался резкий крик Шацкого:

–  Самовар?!

Шацкий вошел, бросил чай, сахар, колбасу и хлеб на стол, сбросил одеяло и выжидательно посмотрел на Ларио.

–  Нет, Миша, прежде всего покурить.

Шацкий не спеша вынул пачку папирос и бросил их Ларио, процедив сквозь зубы:

–  У-у, животное...

Ларио жадно закурил папиросу.

–  А-а, - затягивался он с наслаждением, выпуская дым.

Шацкий, присев, отломил себе кусок хлеба и колбасы и принялся с аппетитом есть.

Ларио, накурившись, тоже начал есть, а за ним и Карташев.

Подали самовар.

Утолив голод, Шацкий вдруг побледнел и, на вопрос Карташева о причине, с капризной тоской в голосе ответил:

–  Опять живот...

–  Зачем же ты ешь колбасу?

Шацкий не удостоил ответом и, угрюмо сгорбившись, побрел к своей кровати.

–  Что, Миша, аль издыхать взаправду собрался? - спросил Ларио, впавший было уже в свое молчаливое настроение после еды.

Шацкий лежал молча.

–  Что ж, родные так-таки ничего и не посылают? - спросил Карташев.

Он подождал ответа и задал другой вопрос:

–  Что же вы дальше будете делать?

–  Понимаешь... - смущенно заговорил вдруг Ларио, - и урочишко, как на смех, сорвался... И ему плохо, и у меня ничего.

–  У меня есть Георгиевский крест отца, альбом, заложите...

–  Нет, - быстро поднялся Шацкий, - ты спроси этого подлеца, как его выгнали.

–  Животик прошел, Миша? - спросил повеселевшим голосом Ларио.

–  Животное, - ответил ему Шацкий и пересел к дивану.

Ларио любовно смотрел на него.

–  Говори, что ты наделал...

Перебиваемый Шацким, Ларио смущенно, скороговоркой рассказал Карташеву запутанную историю своего изгнания.

–  Понимаешь... паршивый капитанишка, то есть черт знает что с этой бедной нянюшкой сделал... А тут как раз я дрызнул...

–  Нет, постой, как дрызнул?

Ларио пустил свое "го-го-го".

–  Ну, понимаешь, уехали они в театр... ну, дети там спать легли, а Шурка... пришла, значит...

–  В семейный дом?

Ларио покоробил вопрос Карташева.

–  В этот самый семейный дом и в эту самую даже, можно сказать, спальню...

–  Ну, ну, дальше, - перебил Шацкий.

–  Что ж дальше? За пивом послали... угостили кухарку: женщина бегала, она и рассказала нам все. Пошли к няньке: сидит в кухне и плачет. Верно? спрашиваем. Верно. Шурка говорит: "Ну, так я ему, подлецу, все глаза выцарапаю". Ну, а я говорю: "Врешь, я ему выцарапаю, уж коли так". Ну, еще дрызнули... Выпроводил я Шурку, а то ведь действительно, думаю, скандал сделает...

–  А сам убить хотел, - перебил Шацкий.

–  И убил бы подлеца! - вспыхнул вдруг Ларио.

Карташев с недоверием и страхом смотрел на загоревшиеся глаза Ларио.

–  Он и сейчас его убил бы, - проговорил Шацкий, - а что было неделю тому назад.

–  Убил бы, убил, Миша...

–  У, животное! Вот с этаким в одной комнате и живи. Ты и меня убьешь когда-нибудь?

–  Тебя за что убивать, - равнодушно ответил Ларио.

–  Ну, что ж дальше было? - перебил Карташев.

–  Ну, вот, Шурка ушла, а я думаю: выпью еще пива, может, засну. Не тут-то было... пятнадцать бутылок выпил: не пьян, спать не хочу, а во мне вот все так и дрожит - убить его, подлеца, и конец... дух захватывает, и свет не мил, если не убью. Пошел на кухню, говорю: "А что, у вас кухонный нож каков?" - "Вам зачем?" - спрашивает кухарка. "Свинью зарезать". Взял нож, попробовал, говорю: "Годится..." Да этак на кухарку и посмотрел. Та так сразу и побелела: по-ня-ла! Нянюшка в слезы... "Не плачь", спать ее отправил к детям, взял нож и хожу себе перед лестницей, жду, когда приедут они из театра... Похожу, похожу, выпью пива и опять на часы...