Студенты

Ларио перебил сам себя и своим обыкновенным добродушным голосом сказал:

–  Черт его знает, совсем ошалел и убил бы, если б не случай!

–  Хороший случай, - фыркнул пренебрежительно Шацкий.

–  Какой случай?

–  Думаю: дай я пойду и поцелую в лоб невинную честную, опороченную девушку... И пошел в детскую... Пошел в детскую, лежит она в кроватке... Невинные младенцы кругом... Мой ученик... пять образков над его кроваткой... Ну, подошел я к бедной девочке; вижу, - притворяется, что спит, а сама дрожит. Наклонился я, этакий братский поцелуй ей в лоб...

–  Глава пятая: поцелуй разбойника, - вставил Шацкий.

–  Врешь, Миша: чистый, святой поцелуй... Она плачет... сам плачу... жалко... Девочка совсем ведь еще... В это время кухарка и успела, подлая, сбегать к дворнику... Вышел я опять на свой пост, заглянул я в кухню: сидит. Я говорю ей: "Ты не бойся!" Она говорит: "Да мне что ж бояться, когда душенька моя ни в чем не повинна". - "Верно", - говорю. "Да вы бы, говорит, сударь, тоже бы оставили это дело". - "Ну, нет, говорю, за такие советы ответить можешь и ты, потому что я и пьян, может быть, и сам не знаю, что могу сделать". Замолчала, как в рот воды набрала, и не смотрит. Постоял я и ушел. Тут вот немножко уже не помню. Помню, какой-то разговор с ней на лестнице был. Вдруг звонок... смотрю: дверь внизу отворяется... один городовой, другой, пристав... а сзади капитанишка с женой. Пристав уговаривать меня начал, а я кричу ему: "Кто подойдет - убью!" Вдруг сзади, чувствую, схватило меня несколько человек, спереди городовые подоспели, пристав на меня... отняли нож... барыня подскочила да за волосы меня, а сама визжит благим матом. Отцепили ее, а капитанишка, белый как стена, - знает, мерзавец, в чем дело, - урезонивает ее: брось, брось! Ну, тут я не выдержал и говорю: "Сударыня, вот вы все о чертях беспокоитесь, а не видите, что с чертом живете". Он как заерзает: "Ведите его в участок, ведите в участок". "В участок я, говорю, пойду, а вы все-таки, господин, - подлец, с нянюшкой вашей подлость сделали". Мадам: "Ах!" А он кричит ей: "Да не верь же ты ему, видишь - сумасшедший".

–  Ну?

–  Ну, го-го-го. Я ему этаким дьяволом расхохотался в глаза. А тут меня тащить стали...

–  На другой день, - перебил его Шацкий, - сплю я, стучат в дверь: полицейский. "Господина Ларио знаете?" - "Знаю!" - "Сидит за покушение на убийство в Василеостровской части". Поехали, сидит. "Можете удостоверить личность этого господина?" - "Могу". - "Можете взять на поруки?" "Могу..." - "Извольте". И вот... как видишь... привез его. "Я, говорит, все-таки паршивого капитанишку убью". Что ж мне с ним делать? Раздевайся...

Ларио, прищурившись, смеялся.

–  Теперь вот он смеется, а неделю тому назад... И главное - на вид бык, а нервы, как у бабы... Познакомился я и с капитаном и с женой - очень милые люди. Ездил вещи этого подлеца брать.

–  А что ж жена, по-прежнему, осталась с мужем? - спросил Карташев.

–  Конечно.

–  И нянька там?

–  И нянька. Капитан расхваливает и его, одно, говорит, несчастье: сумасшедший. Ну, и я, конечно: "Да, да, сумасшедший". Очень, очень приличное семейство. Отказались от обвинения: сам капитан уладил в полиции все дело. Ну, вот...

Шацкий отбросил руку по направлению Ларио.

Ларио в это время, пригнувшись, перебирался с дивана на кресло и оттуда на кровать. Добравшись до кровати, он свернулся в клубочек и сказал:

–  Хорошо, Миша.

–  Шурочку бы еще?

–  Что ж, не мешало бы.

–  Что наконец выйдет из этого господина? - спросил Шацкий.

–  Дурак ты, Миша, - ответил равнодушно Ларио, - ничего не выйдет...

–  И как же тебя опять рекомендовать?

–  Порекомендуй меня, Миша, к честным людям в ничего не бойся...

–  К Марцынкевичу тебя только и рекомендовать.

–  С удовольствием, Миша.

Ларио стал вертеться и рычать.

–  То есть зверь, а не человек.

–  Го-го-го!

–  Нет, этот человек... и катар... и экзамены... все это убьет меня...

–  Опять животик заболел, Миша? Не падай духом: все перемелется, мука будет...

Шацкий положил голову на руку в смотрел опять уныло и расстроенно в пол.

–  Зачем ты в самом деле отравляешь себя, - сказал Карташев, - ешь колбасу?..

–  Что ж мне есть больше? - капризно, с детским раздражением спросил Шацкий, - и на колбасу нет денег.

–  А твои экзамены как?

–  Что ж экзамены? Я и сам не знаю, как их в этой обстановке выдерживаю.

–  А ты, Ларио, не держишь совсем?

–  Совсем... - Он поднялся с кровати и вдруг закипятился. - Странно даже задавать такие вопросы: что ж я, в подштанниках, что ли, пойду их держать? Он же заложил все.

–  Я виноват...

–  Тебя никто не винит, но факт... лекций нет, одежи нет, жрать нечего... - Ларио опять лег, повернулся к стене и добавил: - И самое лучшее, если ничего нельзя переделать, нечего и сил тратить: спокойной ночи.

Немного погодя по ровному дыханию Ларио ясно было, что он действительно заснул.

В окно смотрели какие-то однообразные, серые, унылые, точно преждевременные сумерки.

–  Пора домой, - тихо сказал Карташев, нарушая молчание.

Шацкий поднял голову.

–  Ну что ж, едем, - устало ответил он, - если крест и альбом даешь... Завтра опять экзамен: на всю ночь засяду.

–  Ну, однако, ты совсем так сорвешь себя.

Шацкий фыркнул.

–  Не в этом счастье, мой друг... Пожалуй, салоп лучше надеть...

Он ушел в кухню и возвратился в салопе горничной.

Грусть его маленького больного лица еще сильнее подчеркивалась его комичной, высокой фигурой в женском пальто.

Карташеву хотелось сострить, но он не решился.

–  Идем, - позвал Шацкий.

Они молча спустились на улицу.

Проходя мимо освещенного подъезда главной лестницы того дома, где жили Шацкий и Ларио, Шацкий остановился перед стоявшим у подъезда швейцаром.

–  Ну что? - спросил он швейцара.

–  Не говорил еще. Да уж не беспокойтесь, - что можно будет, сделаем, ответил швейцар.

–  Вы уж, пожалуйста...

–  В чем дело? - спросил Карташев, когда они отошли.

–  Дельце одно... Петьку, подлеца, пристраиваю. Одно семейство за границу собирается, - вот я и хочу Петьку с ними послать.

–  Как же ты его пристроишь?

–  А вот через швейцара... Очень милый человек... познакомился с ним и узнал...

–  Как же это ты познакомился с ним?

–  Мой друг, что ты допрос снимаешь? - быстро ответил Шацкий, - знаешь, и деньги есть. Этот Ларио... он меня окончательно убивает... А если бы еще знал, что я продаю его вещи... Ведь все наново покупать придется: какой это процент? И на него же идет...

–  Отчего же ты продаешь?

–  Да потому, что в кассе мало дают... Я и свои все вещи продал.

–  Главное, и я ничего не имею... Может быть, впрочем, я буду скоро иметь...

И Карташев рассказал о своем писании и о своей снесенной в редакцию рукописи.

–  Все деньги тебе...

–  Merci, - улыбнулся Шацкий.

–  Ты не шути, Миша, а вдруг...

–  Крест золотой?

–  Да, с эмалью.

–  Едем...

Приятели наняли извозчика и поехали.

–  Об деньгах и думать даже не стоит, - говорил на извозчике Карташев, все ведь это такие глупости...