Ступень Четвертая. Часть вторая

Вломились они все в операционную, из которой мы так и не ушли, и Глазьев-старший сразу начал качать права:

— Ярослав Кириллович, мне сказали, что вы объясните, что происходит. Почему я не могу забрать сына, который пострадал в результате действий вашего клана?

Наезды нужно пресекать сразу, поэтому я ответил:

— Мы сделали все, чтобы никто не пострадал, но тупости вашего сына мы не учли. Если бы он не притащил пистолет на встречу, ничего бы этого не случилось, потому что магию мы заблокировали.

— Я хочу получить хоть какое-то вразумительное объяснение, — продолжал он наезжать.

— В результате того, что ваш сын стрелял и почти убил Новикова, возникла довольно странная ситуация. Мы вам сейчас покажем, потому что объяснить очень сложно. И пусть девушка пройдет в комнату отдыха целителей, здесь ей делать нечего.

Глазьев сжал губы, но повернулся к нанятой сиделке и кивнул. Она усадила пациента на стул и вышла, аккуратно прикрыв за собой дверь. Далеко она не ушла, осталась в коридоре и сейчас прислушивалась к тому, что происходит у нас. Но я защиту врубил сразу, после чего потерял интерес к тому, что происходит снаружи.

— Ярослав, ты сказал, что нашли руну? — тем временем спросил император, заинтересованно изучавший тело Новикова.

— Она видна только под заклинанием, — пояснил я и сразу проявил.

— Если это то, что вы хотели показать, — зло сказал Глазьев, — то я не понимаю, зачем нужно было тащить сюда и меня, и моего пострадавшего сына.

— Одну минуту, Егор Дмитриевич, вы сейчас все поймете. Тимофей, сними сон.

Тело Новикова какое-то время еще лежало со счастливой улыбкой, которая не пропала, даже когда он приоткрыл глаза и увидел нашу компанию. Наверное, Роман Глазьев никогда не радовался отцу так, как сейчас. Разве что в далеком-далеком детстве, когда он еще был совсем маленьким и был способен на чистые чувства?

— Папа, я так и знал, что ты придешь. — Он зарыдал, увидел свое тело на стульчике и истерично завопил: — Это же я! Верните меня немедленно в меня! Я не хочу это!

Он с отвращением проводил руками по новиковскому телу, как будто хотел его снять. Но тело не костюм — по желанию не меняется.

— Это что? — с посеревшим лицом спросил Глазьев. — Это дурацкая шутка?

— К сожалению, нет, Егор Дмитриевич, — веско ответил император. — Преступник, с которым связался ваш сын, умеет менять тела. Вполне возможно, что ваш сын согласился ему помочь в уплату за тот артефакт, который был ему вручен, но не рассчитывал, что обмен будет однократным.

Вот что значит опыт. Мне никогда не удалось бы так искусно смешать правду с недомолвками, чтобы пострадавший стал чуть ли не главным преступником. Хотя то, что Роман пострадал, не делало его невинной овечкой — именно он планировал убить отца и именно он стрелял в Новикова.

— Чем вы докажете, что там Роман? — Глазьев не торопился признавать Новикова сыном. — Это чушь! Не бывает таких возможностей. Это происки против нашего клана. Зачем только я вас послушал, Дмитрий Максимович, и приехал сюда?

Глазьев зло посмотрел, но не на Ефремова, а на меня, в уверенности, что причина — именно я. Ефремов же выглядел потрясенным и ничего не понимающим. На мой взгляд, переигрывал — Дмитрий Максимович ни за что бы не достиг таких командных высот, не имей он мозгов. За последние несколько часов через него прошло столько информации, что вид Глазьева в Новикове для него точно не стал сюрпризом.

— Папа, ты не можешь меня тут оставить, — тем временем разорялся младший Глазьев. — Это все из-за Елисеева. Это он виноват, что так случилось. Это его месть мне. Это вообще был он под личиной, я только сейчас понял.

Если учесть, что Роман был как раз в том теле, в которое он стрелял и в подмене которого сейчас обвинял меня, звучало это смешно. Скептические усмешки появились не только на лице императора и Ефремова, но и Глазьева-старшего.

— Роман, я могу обидеться и ничего не делать, — бросил я. — В конце концов, Мальцевы будут счастливы получить Новикова и задать пару вопросов. Игнат Мефодьевич у меня интересовался, когда им выдадут тело. А тут внезапно нечаянная радость — тело говорящее. Его и допросить можно, и попытать.

Новиковское тело задрожало, а находящийся в нем Глазьев затрясся, сел на столе, обняв колени руками, и уставился на отца прямо-таки с собачьей преданностью.

На лице Егора Дмитриевича проявились сомнения. Он посмотрел на тело Новикова, потом на тело Романа, безучастно сидящее на стульчике, и потряс головой. Представил ли он, как душа и тело объединяются, или решил, что ну на фиг, проще нового наследника завести, чем валандаться с проблемным старым? Знал это только сам Егор Дмитриевич.

Во время этого представления единственный, кто занимался делом, — это Тимофей. Который как остановился рядом с телом младшего Глазьева, так и изучал его внимательнейшим образом. В процессе изучения он все больше и больше хмурился.

— Тимофей, нашел что-то? — не выдержал я.

— В том-то и дело, что нет, — недовольно ответил он. — На первый взгляд, все выглядит в точности, как у тех пациентов, которых я смотрел в психиатрической клинике.

— А на второй?

— А на второй мне что-то не нравится. Но я не могу понять что.

Его сомнения могли быть следствием обычной перестраховки, но все же я не стал бы их отбрасывать как нечто ненужное. Если ему что-то не нравится — это уже повод забеспокоиться.

— А капсулы такой же, как у Головина нет?

— Даже близко ничего нет, — виновато вздохнул Тимофей. — Может, я себя просто накручиваю в связи с тем, что происходит?

И тут я вспомнил, что появился прекрасный слепок ауры, взятый на месте переселения. С учетом этого слепка я и активировал заклинание, переданное нам по обмену от магов Дамиана. Оно завибрировало и начало неуверенно вертеться между телами Глазьева и Новикова, как будто не могло понять, кто из них более достоин вселения Накреха. Я засомневался, правильно ли внес поправку на ауру, но явной ошибки не обнаружил. Не мог же Накрех размазаться по обоим телам? Или это как раз говорит о том, что он развалился?

— Похоже, у нас осталось два тела и одна душа? — уточнил император.

— Похоже, — согласился я. — Только я понятия не имею, как засунуть оставшуюся душу в правильное тело.

Прозвучавший после этого смех Глазьева-старшего был неожиданным и совсем не соответствовал ситуации. Окончательно нервы поехали?

— Вы меня за идиота считаете? Думаете, я поверю, что мой сын — вот это скулящее убожество?

Он ткнул в сторону тела Новикова. Роман, который там находился, дернулся и простонал: