Ступени

Юрий Дмитриевич замолчал. Он был так возбужден, что, едва усевшись на стул, сразу же вскочил, начал расстегивать ворот рубашки.

– То, что ты говорил, интересно, хоть и спорно, - сказал Григорий Алексеевич, - но ты успокойся, выпей чаю... Ты не спишь ночами, я слышу, как ты ходишь, когда просыпаюсь... Тебе надо бы отдохнуть... Ты обрушился здесь на лозунги, но лозунг есть мысль, оформившаяся в догму... Мысль же всякого человека конечна, имеет рождение и смерть, то есть догму, как всякое живое существо. Не оканчиваются догмой лишь мысли бесплодных мечтателей. Всякий прогресс есть движение от одной догмы к другой... Впрочем, давай пить чай...

Папа Исай между тем вздремнул, разморенный чаем и жарой. Он опустил голову на грудь, и портрет Толстого легонько постукивал о край стола. Юрий Дмитриевич подвинул к себе стакан чаю и зачерпнул варенья из вазочки, однако сразу же вскочил и, уронив варенье на скатерть, торопливо пошел в свою комнату. Зина не спала, сидела, по-детски подобрав под себя ступни, и смотрела на стену. Лицо ее несколько порозовело.

– Мне домой пора, - сказала Зина, - я неловко себя чувствую перед вами... Вы такой занятый человек... Вы на профессора похожи...

– Нет, я не профессор, - сказал Юрий Дмитриевич, - я врач, доктор... Я обязан был вам помочь...

– Вы верующий?
– спросила Зина.

И вдруг Юрий Дмитриевич понял, что сейчас, стоя перед этой наивной девушкой в дешеве-нькой кофточке, он должен уяснить для себя какие-то очень важные понятия. Причем наивность этой девушки не давала ему возможности воспользоваться своим опытом, ответить что-либо, солгать или легко сказать одну из кажущихся правд, не порывшись в своем нутре.

– Я верить хочу, - сказал он после нескольких минут молчания, - но Бога ведь нет, девчушка... Нет, дорогая ты моя... Потому что веками человек так жаждал его, так мечтал о нем, как можно жаждать и мечтать лишь о том, что никогда не существовало и существовать не может...

Он сказал это с такой страстью, с такой болью, что девушка посмотрела ему в лицо и вдруг поняла его и поверила ему.

– Нету, - сказала она как-то жалобно, по-птичьи вытянув шею, - и не может... Никогда не будет.
– Слезы лились у нее из глаз, пока она раздумывала, но это не были слезы протеста и вообще не был плач, больше не из-за чего было протестовать и не из-за чего плакать.

– Я пошутил, - испуганно сказал Юрий Дмитриевич, - я верующий... Я в церковь хожу...

Он приблизился к девушке, прикоснулся к ее волосам, и в этот момент она словно пришла в себя от шока, оттолкнула Юрия Дмитриевича, вскочила с искаженным ужасом лицом и ударила Юрия Дмитриевича кулачком в плечо, довольно больно по мускулу. Второй рукой она сбила его очки. Юрий Дмитриевич начал прикрывать лицо руками, невольно присел, сморщился, зацепив столик с вазой. Ваза грохнула, осколки заскользили по полу.

Григорий Алексеевич вбежал в комнату и несколько секунд оторопело стоял на пороге. Потом он кинулся к девушке, схватил ее за плечи и оттолкнул.

– Что?
– крикнул он удивленно и испуганно.
– Что здесь происходит... Что?..

– Это я виноват, - морщась, потирая ушибленное плечо и шаря на полу очки, сказал Юрий Дмитриевич, - я совершил безобразный поступок...

В комнату как-то бочком втиснулся заспанный старичок. Он сладко позевывал и крестил рот.

– Папа Исай, - с плачем сказала Зина и обняла его, - папа Исай, идемте отсюда... Быстрее идемте... Бежим быстрее...

– Да, вам пора, - торопливо говорил Григорий Алексеевич.
– Юрий, я на пару слов... Пойдем, пойдем на кухню... Он взял Юрия Дмитриевича за плечи и повел на кухню.

– Юрий, - сказал Григорий Алексеевич, - звонила Нина...

– Да, - сказал Юрий Дмитриевич, - и что же...

– Она хочет видеть тебя...

– Хорошо, - сказал Юрий Дмитриевич, - как-нибудь позже... Позже увидит... сейчас я спешу... Надо проводить...

– Они уже ушли, - сказал Григорий Алексеевич, - зачем тебе эти юродивые... Это не просто верующая, это фанатичка... Тебе не кажется, что всё это может иметь неприятный резонанс?.. Ты человек, уважаемый в обществе... Печатаешь статьи в медицинских журналах...

– Ах, оставь, - сказал Юрий Дмитриевич, с беспокойством поглядывая через плечо Григория Алексеевича на дверь, - при чем тут медицинский журнал... Ты ведь видишь, я спешу, я занят... у меня гости...

– Юрий, - сказал Григорий Алексеевич, - ты болен... И я обязан... как твой друг... как человек, который любит тебя... и Нину... Я не пущу тебя... и немедленно звоню Буху...

– Я не позволю себя опекать, - крикнул Юрий Дмитриевич так громко, что в груди у него заболело, - я перееду в гостиницу...

– Я не пущу тебя, - сказал Григорий Алексеевич, - хочешь драться со мной... устроить коммунальный скандал...

– Гриша, - сказал Юрий Дмитриевич неожиданно тихо, - пойми, мне надо... пойми... Я спать не буду... Я перед этой девушкой подлость совершил... Может, я и нездоров... Я сам пойду к Буху... Вот закончу дела и - на юг... Отдохнуть надо... Хочешь, вместе поедем...

– Ладно, - сказал Григорий Алексеевич, - что с тобой делать... Только умойся... Посмот-ри, какой дикий вид у тебя...

– Некогда, - сказал Юрий Дмитриевич.
– Они уйдут... Исчезнут... Он торопливо пригла-дил волосы, выскочил на лестничную площадку и не стал ждать лифта, бегом пустился вниз. Он пробежал три лестничных пролета и на площадке второго этажа столкнулся с Зиной, едва не сбив ее с ног.

– Простите, - оторопело и обрадованно сказал он, - я вас искал... Как хорошо, что я не поехал лифтом... Какая удача...

Зина посмотрела на него и вдруг наклонилась, прижалась губами к его руке, а затем опустилась и поцеловала его ноги, обе пыльные сандалеты...

– Что вы делаете!
– растерянно крикнул Юрий Дмитриевич.
– Ради Бога, встаньте, ради Бога...

Сверху загоготали. Этажом выше свешивались через перила две расплывшиеся физиономии. Юрий Дмитриевич так и не понял, мужские ли, женские ли.

– Эй вы, низкопоклонники, - за руб оближите мне босоножки!

А вторая запела:

– Что случилось, что случилось, кто-то чей-то выбил зуб...

– Вы мерзавцы, - крикнул Юрий Дмитриевич.

– Он ругается, - сказала одна физиономия, - он морщится... По-моему, у него начались желудочные беспорядки...

– Не видишь, он вооруженный ненормальный, - сказала вторая физиономия, - он сейчас петушком закричит, он сейчас гармошкой заплачет...

– Более всего страшись отмщения злодейству людскому, - тихо сказала Зина.
– Я винова-та перед вами, и перед этими людьми, и перед всеми... Я усомнилась в Господе... Помрачение нашло... Я вам боль причинила и искупить хочу... Я служить вам буду... Я ноги вам мыть буду и пить воду ту...

– Что вы, - сказал Юрий Дмитриевич, - это я перед вами... Вы простите... Пойдемте вниз, я вас домой отвезу. У подъезда их ждал папа Исай.