Стычка стрелка Шарпа

Шарп замялся.

— Не уверен, что французы всё же придут? — догадалась испанка.

Шарп нехотя признался:

— Не уверен.

— Боишься выставить себя дураком?

— Если я подниму тревогу, а лягушатники не явятся, меня запрут в квартирмейстеры до скончания веков.

— Ричард, ты преувеличиваешь, — Тереза покачала головой, — Кто посмеет так поступить с тобой? Ты захватил Орла, прорвался через брешь в Бадахосе. Напиши депешу с требованием подкреплений. Напиши.

— Ты не понимаешь. Я могу захватить тысячу Орлов, и всё равно меня никогда не признают ровней. Какие бы эполеты ни красовались на моих плечах, для высокородных носов от меня всегда будет разить солдатом. Стоит мне допустить малейший промах, Тереза, и мне конец. Меня смешают с грязью, искренне полагая, что там мне самое место.

— Напиши письмо, — терпеливо повторила Тереза, — Как только появятся французы, я лично отвезу депешу в Саламанку. Первый же выстрел в холмах, и я поскачу. Тебе не придётся стоять насмерть, Ричард.

Предложение Терезы имело смысл, так что Шарп спустился в офицерскую столовую, зажёг свечу и разбудил прапорщика Хики. Юноша получил положенное сыну эсквайра образование и со словами обходился ловчее командира. «…У меня есть основания полагать, — писал Хики, — что колонна французов движется к укреплению, которым я имею честь командовать. Отразить нападение противника теми силами, что я располагаю, не представляется возможным, поэтому настоятельно прошу прислать мне дополнительные войска. Капитан Ричард Шарп.»

— Дату и время ставить? — уточнил Шарп у жены.

— Необязательно. Я скажу там, что ты торопился.

Хики, до предела смущённый присутствием Терезы (он спал в одной сорочке и одеться не успел), поправил сползшее с голых ног одеяло и робко подал голос:

— Французы, правда, придут, сэр?

— Считаю, да. А что? Страшно?

Ответил Хики не сразу:

— Да, сэр. Страшно.

— Зачем же в армию пошёл?

— В армию я пошёл, сэр, повинуясь воле моего батюшки.

— Твой отец хочет твоей смерти?

— Надеюсь, нет, сэр.

— Однажды я тоже был прапорщиком, Хики, — скривил губы Шарп, — …и получил хороший урок того, что значит быть прапорщиком.

— И что же это за урок, сэр?

— Жизнь прапорщика дешевле дешёвого, Хики. Дешевле дешёвого. Приятных снов.

Шарп и Тереза вернулись на стену.

— Ты жесток, Ричард, — упрекнула стрелка жена.

— Честен.

— Твоя жизнь тоже была дешевле дешёвого, когда ты был прапорщиком?

— Ещё дешевле. Потому и попёрся на тот чёртов утёс, на верную смерть… Сорвись я, никто бы не плакал.

А кому придётся переться на утёс завтра? И где именно будет этот утёс? Вопросы, вопросы… Не упустил ли чего Шарп? Явятся ли ублюдки? А, если явятся, удастся ли их остановить? Шарпа бил мандраж. Вроде всё было готово к встрече французов, но жила внутри тоскливая обречённость, будто он уже проиграл. Проиграл, ещё не вступив в бой.

Люди Терезы в четырёх километрах от Сан-Мигеля жарили на костре зайца. Они развели огонь среди оливковых деревьев в ложбине, предварительно удостоверившись, что пламя не видно с дороги, проходящей под их убежищем. Если на тракте покажут нос французы, партизаны заметят их первыми, и гром перестрелки послужит сигналом для британцев в форте.

Капитан Пеллетери не увидел костра. Зато он обратил внимание на бледный, слабенький отсвет, мерцающий на плоской поверхности уходящей вверх скалы. Жечь костёр в испанских горах могла позволить себе лишь одна категория местных жителей, — гверильясы. Пеллетери поднял руку, давая знак своим остановиться.

Костёр жгли слева от дороги, и капитан не сомневался, что кто-то из партизан наблюдает за трактом. Надо было искать другой путь. Справа капитан углядел глубокую расселину, пролегающую, похоже, до самой реки. С того склона, где горел огонь, расщелина не просматривалась.

Гусары Пеллетери обмотали тряпьём ножны сабель, дабы те не клацали о стремена. Со стуком копыт сделать было ничего нельзя. Пеллетери еле слышно сказал своим парням: «Идём медленно. Медленно и тихо».

Спешившись, они сторожко спустились в поросший травой распадок. Он сворачивал на север, где-то в середине мельчая, и Пеллетери взмок. Высвеченная луной седловина — идеальное место для засады, на поросших кустарником тёмных склонах могли скрываться десятки партизан, но выстрелы не прозвучали, и у Пеллетери отлегло.

На выходе из расщелины капитан передал поводья сержанту и пошёл осмотреться.

Тихо. Небо начало светлеть, и луна поблекла. В слабом свете нарождающегося утра капитан видел зеркальную полосу реки, деревья, белую ленту дороги и пятно форта без единого огонька. У гусара мелькнула шальная мыслишка: а что, если форт пуст? Мелькнула и сгинула. Пеллетери выбрался из распадка ещё на пару шагов и понял, что Бог на свете есть. И Он — француз, ибо отрог холма далеко выдавался вперёд, закрывая выход из расселины до самых полей, где роту капитана спрячут от глаз часовых форта оливковые рощи.

Пеллетери вернулся к своим, запрыгнул в седло и обратился к гусарам:

— Пистолеты зарядить, но не взводить. Ясно? Если кто-то из вас посмеет пальнуть до того, как мы доберёмся до моста, утоплю, как кутёнка. Только предварительно кастрирую. Слышали?

Его ребята сноровисто заряжали длинноствольные пистолеты, — оружие не слишком точное, но на ближней дистанции столь же смертоносное, как и пехотный мушкет.

— Спускаемся не спеша, наплывая, как утренний туман. Затаимся среди деревьев. Всем ясно? Не спешим, соблюдаем осторожность. И не дай вам Бог чихнуть! Чихальщика я кастрирую самым тупым ножом, какой только найду. Ждём до последнего, потом атакуем. На мосту убивать всё, что шевелится. Убивать, убивать и убивать! Учтите, если мы проиграем, я вам причиндалы не ножом, зубами отгрызу! А у меня оч-чень тупые зубы!

Гусары ухмылялись в усы. Пеллетери любили. Командиром он был толковым (сам спросить умел и другим в обиду не давал), а, главное, удачливым. Под его началом отборная рота одержала немало славных побед. И сегодня одержит ещё одну.

Занималась заря, а с холмов не доносилось ни выстрела, ни звука. Шарп чувствовал себя опустошённым и усталым. Из-за нервов, думал он. Нервов, натянутых туго, как кожа на барабане. Какой прок от солдата с такими нервами? Тем более, от командира?

Шарп перегнулся через парапет западной стены и окинул взором перегороженный мост. Всех бойцов он поднял до света, ибо лучше времени для неожиданного нападения нет.

— Эй, на мосту, не заснули? — крикнул капитан.

— Свежи, как маргаритки, сэр! — бодро отрапортовал лейтенант Прайс, — Что-нибудь видать, сэр?

— Ни черта, Гарри.

— Вот и слава Богу, сэр.

Шарп перешёл на северный вал и обозрел дорогу. Пусто. Как на кладбище. Замешкавшаяся летучая мышь чиркнула перед глазами и скрылась внизу, в одной из многочисленных трещин кладки. И снова тихо. Еле слышно журчала река, покрытая ватными клочьями тумана. Харпер считал, что здесь должна водиться форель, но проверить это утверждение, поймав парочку, Шарп ему не дал. Стрелок потёр лицо. Нервы, всё нервы. Сам дёргаешься и людей дёргаешь.