Суббота
Шрифт:
Секунду или две она не двигается. Все ждут.
— Да ты сдурел! — говорит Найджел. — Что же, выходит, мы все это зря…
Дейзи наклоняется, подбирает с пола свитер и юбку, торопливо их натягивает.
— Нет, как ты до этого додумалась? — не успокаивается Бакстер. — Вот так просто села и написала, да? — И повторяет еще несколько раз, изумленно и восторженно: — Такое сочинила!
Дейзи не обращает на него внимания; она быстро, судорожно одевается, отпихнув ногой валяющееся на полу нижнее белье. Для нее главное — прикрыть наготу и кинуться к матери. Бакстер, как видно, не видит ничего особенного во внезапной перемене своей роли — от грозного повелителя к восторженному слушателю. Или к довольному ребенку. Генри пытается поймать взгляд дочери, предупредить ее, чтобы она продолжала отвлекать Бакстера. Но она уже рядом с матерью, они обнялись; Дейзи опустилась
— Вот что я возьму! — кричит он. — Говоришь, берите что хотите? Вот и хорошо! Беру вот это! Лады? — обращается он к затылку Дейзи.
— Твою мать! — шипит Найджел.
Для разрушающегося сознания характерна утрата последовательности: больной переходит из одного эмоционального состояния в другое, начисто забывая о том, что говорил и делал минуту назад, и не понимая, как это выглядит со стороны. Бакстер уже не помнит, что заставил Дейзи раздеться, что угрожал Розалинд. Наплыв эмоций стер воспоминания. Для него, ослепленного восторгом, существует сейчас только настоящее. Самое время на него броситься. Пероун вопросительно смотрит на Тео; тот едва заметно кивает, соглашаясь. Грамматик возится на диване, пытаясь сесть; дочь и внучка поддерживают его за плечи, а сами все не расцепляют рук. Едва ли они считают себя в безопасности, но, может быть, им кажется, что, если не обращать внимания на Бакстера, он исчезнет? Это из-за беременности, думает Генри. Беременность затмила для них все остальное. Пора действовать.
— Ничего больше не возьму! — в восторге восклицает Бакстер. — Слышишь? Только это! Ничего больше не хочу! — И прижимает книгу к груди, словно жадный ребенок, опасающийся, что у него отнимут игрушку.
Генри снова бросает взгляд на Тео. Сын придвигается ближе, готовый прыгнуть. Найджел стоит между ними на страже, но он разочарован, и есть надежда, что не станет вмешиваться. И потом, он, Пероун, ближе к Бакстеру и успеет достать его прежде, чем вмешается Найджел. Сердце снова оглушительно стучит в ушах; в мозгу проносится дюжина вариантов провала. Генри снова косится на Тео, решает досчитать до трех, а дальше действовать, что бы там ни было. Раз…
В этот миг Бакстер оборачивается к нему. Он облизывает губы; лицо его расплылось в блаженной слюнявой улыбке, глаза горят, голос дрожит от восторга:
— Я согласен! Пойду на испытания! Они думали, все будет по-тихому, но от меня не скроешь.
— Тьфу, блин! — бормочет Найджел.
— Вот и хорошо, — спокойно отвечает Пероун.
— Ты мне хотел что-то показать?
— Да, документы из Америки. Они наверху, у меня в кабинете.
Он уже почти забыл о своей лжи. Снова ловит взгляд Тео, тот подбадривает его взглядом. Но сын не знает, что никаких документов в кабинете нет. И не представляет, как опасно разочаровывать Бакстера.
Сунув книгу в карман, Бакстер выхватывает нож и машет им перед лицом Пероуна.
— Пошли, пошли! Ты первый, а я за тобой!
Он в таком восторге, что, пожалуй, еще кого-нибудь пырнет ножом на радостях.
— Пошли! Ты мне все покажешь, все расскажешь! Все-все про эти испытания!
Генри изнывает от желания подбежать к Розалинд, поцеловать ее, прикоснуться, хотя бы перекинуться парой слов — хватит и малейшего контакта. Но Бакстер стоит перед ним, и Пероун ощущает металлический запах его дыхания. Первоначальная идея была в том, чтобы отвести его подальше от остальных, чтобы Найджел не кинулся на подмогу. Теперь как раз повод нашелся. Так что, бросив последний отчаянный взгляд в сторону Розалинд, он поворачивается и медленно идет к двери.
— А ты тут присмотри! — бросает Бакстер Найджелу. — За ними глаз да глаз нужен!
Вслед за Пероуном он выходит в холл. Оба поднимаются по каменной лестнице, в тишине гулко отдаются их шаги. Генри старается вспомнить, что за бумаги лежат у него на столе, какие из них можно будет выдать за американские материалы. Но ничего не помнит. Острая необходимость хоть что-нибудь придумать путает его и сбивает с толку. На столе стоит пресс-папье и старый тяжелый степлер: то или другое можно метнуть Бакстеру в голову. Больше нет ничего. Даже ножа для бумаг. Ортопедическое офисное кресло с высокой спинкой слишком тяжелое — не поднять. Бакстер идет
за ним по пятам, чуть не наступая ему на пятки. Что, если пнуть его ногой?— Я знаю, это всегда скрывают, — говорит он. — Потому что им на нас плевать, только о себе думают…
Они уже почти дошли, осталось несколько ступенек. Даже если бы испытания в самом деле проводились, почему Бакстер так уверен, что, оказавшись у себя в кабинете, доктор будет показывать ему документы, а не позвонит в полицию? Потому что в отчаянии он хватается за соломинку. Потому что эмоции его нестабильны, а способность к критическому мышлению снижена. Потому что хвостатое ядро и путамен его стриатума поражены болезнью. Но все это неважно. Пероуну нужен план, срочно нужен план, мысли лихорадочно скачут, теснят друг друга, а тем временем они с Бакстером уже поднялись и стоят возле кабинета, на лестничной площадке с высоким окном.
Генри останавливается на пороге, надеясь увидеть в комнате что-нибудь, что ему поможет. У настольных ламп — тяжелые основания, но мешают спутанные шнуры. На книжном шкафу — каменная статуэтка: пожалуй, он дотянется до нее, если встанет на цыпочки. В остальном комната как музей, посвященный прежним беззаботным временам: на кушетке, на бухарском ковре, лежит ракетка, он бросил ее здесь, когда пришел с корта и решил посмотреть список пациентов на понедельник. Мерцающая заставка на компьютере у стены: живые картины звездного неба, все эти туманности, черные дыры и красные гиганты, призванные возвысить ум над суетой, сейчас не помогут абсолютно. На старом столе у окна — горы бумаг. Может быть, единственная его надежда.
— Давай, давай!
Бакстер подталкивает его в спину, и они вместе входят в кабинет. Странное ощущение, словно во сне: медленно, молча, без возражений идешь навстречу собственной гибели. Генри не сомневается, что Бакстер способен его убить не раздумывая.
— Ну где? Покажи!
Нетерпелив и доверчив, как ребенок, но ребенок с ножом в руках. Оба они — по разным причинам — очень хотели бы, чтобы сказка об испытаниях стала явью и Бакстер попал в когорту избранных. Генри подходит к столу у окна: здесь лежат две стопки научных журналов и распечаток. Новая технология графтинга позвонков… новая технология открытия заблокированных сонных артерий… Автор этой статьи высказывает сомнение в действенности хирургического иссечения globus pallidusпри болезни Паркинсона. Ее-то Пероун и выбирает. Что делать дальше, он не представляет — просто оттягивает неизбежное. Никогда еще он не чувствовал себя таким одиноким.
— Здесь описана структура, — начинает он. Голос его дрожит, как и положено лжецу. Но с этим Пероун ничего поделать не может и просто продолжает: — Вот, видишь? Globus pallidus— бледный шар. Очень красивый, верно? Он погружен глубоко в базальные ядра. Один из древнейших элементов corpus striatum— полосатого тела. Вот… Он, как видишь, разделен на два сегмента, которые…
Но Бакстер его больше не слушает, он повернул голову и прислушивается к тому, что происходит внизу. Слышны быстрые тяжелые шаги, затем — грохот распахнутой и захлопнутой входной двери. За один день его дважды бросили?! Бакстер выскакивает из кабинета на лестничную площадку. Генри бросает статью и бежит следом. По лестнице гигантскими прыжками, перескакивая через три ступеньки, сжимая кулаки, к ним мчится Тео. Он кричит — просто кричит, без слов, но звучит этот крик как приказ. Генри бросается на Бакстера сзади. Тот выхватывает нож, но в этот миг Генри хватает его обеими руками за кисть руки и выкручивает. Секунду спустя Тео перепрыгивает через две последние ступеньки, хватает Бакстера за отворот кожаной куртки, рывком разворачивает, пытаясь свалить с ног. В то же время Пероун толкает его в плечо, и вдвоем они сбрасывают Бакстера с лестницы.
Он падает спиной вперед, раскинув руки, все еще сжимая нож. Время словно застывает, доля секунды растягивается в вечность: тишина, и неподвижность, и Бакстер, застывший в воздухе, смотрит прямо на Пероуна, и на лице его, в его карих глазах не ужас, не гнев, а удивление. А затем — обида и укор. Он, Генри Пероун, богач, щедро одаренный всем, что только можно пожелать, — работой, деньгами, положением, известностью, а главное, семьей (красавец сын с сильными руками гитариста, пришедший к нему на помощь, дочь — талантливая поэтесса, безупречная даже в наготе, знаменитый тесть, умная и любящая жена), отказался поделиться ничтожной частицей своих богатств с Бакстером, нищим, у которого дефектный ген отнимает последние жалкие крохи жизни.