Субботним вечером в кругу друзей

— Да, да, извините. Помню, помню. А как же? Мы с Петром Николаевичем познакомились, дай бог память, в буфете. Он мне еще очередь уступил. И портфель донес до раздевалки. Так что вашу фамилию, эээ, ммм… — Огузков укоризненно посмотрел на портфель, словно тот был виноват в том, что профессор забыл фамилию соискателя.

— Чесуйкин, — с улыбкой подсказал председатель.

Чесуйкин покрылся розовыми пятнами.

— Да, так что же все-таки сказать непосредственно о диссертации? — (При этих словах сердце Чесуйкина замерло в нехорошем предчувствии.) — Тема важная. Да. Актуальная. Да-да. И не такая уж простая, как это может показаться с первого взгляда. «Деревня в современной литературе». Деревня ныне, сами знаете, это уже почти город. Там вам и электричество, и техника, и молодые специалисты, и моды, и свои проблемы, и клубы, и спорт. Деревня живет, развивается. Об этом много пишут. А что пишут и как — вот об этом нам и поведал уважаемый наш, ммм, эээ, я помню, помню — да-да, Чесуйкин. Так вот он добросовестно изучил все, что написано о селе. А кроме того, сам довольно эрудированный молодой человек. А это, я вам скажу, тоже не последнее дело. Великолепно, например, знает спорт. Хук слева, прямой справа. Или там захват, двойной нельсон. Есть такой термин? Спасибо. Вот видите, как он здорово в этом подкован. Садитесь, садитесь. Петр, эээ, ммм, эээ, спасибо, Николаевич, деревню тоже любит. Особенно рыбалку. Он шведский спиннинг где-то достал и мне преподнес. Ни за что не хотел взять за него деньги. Подарок, говорит. От чистого сердца. Но вернемся к нашим бананам. То есть, извините, к диссертанту. Так что, как видите, психологию он знает. А знать человека, уметь разобраться в его характере, психологии — это, скажу я вам, для филолога, для критика самое важное. Правда, как выяснилось, сам он в деревне не жил, но любовь к ней, очевидно наследственная, осталась в нем как к чему-то в высшей степени родному и близкому. Впрочем, любить деревню хорошо, но не мешает и знать ее. Да, надо знать. Тем более если ты выступаешь высшим литературным судьей. Вы когда, ммм, эээ, ммм, да-да, Петр Николаевич, вы когда последний раз были в деревне? Великолепно, прелестно, в высшей степени очаровательно. Каждый год туда ездите. Каждый раз открываете там для себя что-то новое. Ну что ж, не так уж плохо. Даже если наездами. Есть, есть у вас кое-какие проблески мысли. Я их даже выписал на отдельную бумажку, да вот, к сожалению, где-то затерял. Но, увы, чуда озарения, таинства открытия при чтении вашей диссертации все-таки не происходит. Почему? Нет прометеева огня. А когда нет огня, значит, это повторение пройденного. Все вторичное, все чужое…

Чесуйкин, охваченный отчаянием, смотрел на своего оппонента умоляющими глазами.

— Не огорчайтесь, эээ, ммм, эээ, уважаемый Чесуйкин, вы еще молоды. У вас все впереди. Будете потом меня вспоминать. Так вот — задам-ка я вам риторический вопрос — каково первое качество филолога? Дойти до сути. До сердцевины. А что есть литература? Скажем, уже — что есть истинное художественное произведение? Это открытие. А критика — это открытие открытия. И филология не патологоанатомия, а вы не патологоанатом. Уж простите меня, ммм, эээ, ммм, мой молодой друг, за откровенность. Ведь мы изучаем живое, а не мертвое, да-да. Только так. В этом зернышко, из которого вырастает древо познания. У вас кое-где бьется живая мысль, отчаянно рвется наружу из недр схоластики, но вы ее словно сами боитесь, зажимаете, не пускаете на простор. А ведь она-то и есть наше вершинное, истинно творческое начало. Не душите, не убивайте его. Даже в угоду ученому совету.

«Все, зарезал, — с ужасом решил Чесуйкин. — Заболтался. Ну кто же теперь, после его выступления проголосует «за»?

— Я резюмирую, товарищи! — сказал Огузков. — Как показывает диссертация, наш уважаемый эээ, ммм, эээ, нет-нет, я помню, Петр Николаевич Чесуйкин хотя и робко, но умеет мыслить. А раз мыслит — значит, есть надежда. А раз есть надежда — значит, он кандидат. А как же иначе? Дикси! Я сказал! Благодарю за внимание.

В ГОСТЯХ

Дверь в комнату, где сидели сотрудники лаборатории, широко распахнулась, и на пороге появилась вертлявая, накрашенная Танечка — секретарша начальника лаборатории М. Г. Шерстобитова. Она отыскала взглядом Сантамаринова и громко, подчеркнуто официально сказала:

— Вас — вызывает — Михаил — Гаврилович.

Николай Иванович, или попросту Коленька Сантамаринов, молодой, не так давно принятый на работу сотрудник, крупный, с открытым румяным лицом, голубыми глазами, сразу же покорно поднялся из-за стола, втянул голову в плечи и обреченной походкой направился на расправу к начальнику. Сотрудники проводили его сочувственными взглядами.

Спустя пять минут Сантамаринов вернулся. Вопреки ожиданиям, он улыбался. И хотя улыбка его была неуверенной, робкой, как первые пробные трели проснувшейся на рассвете птицы, все-таки это была улыбка. Сотрудники оживились, задвигались и тоже заулыбались. Посыпались вопросы.

— Премию получил?

— Повышение? Назначили старшим инженером?

— Заграничная командировка?

— Нет, товарищи, — просветленно улыбаясь, словно еще не веря сам себе, сказал Сантамаринов, — ни за что не догадаетесь. Шерстобитов в гости к себе домой пригласил.

— А ты отказался?

— Ну как я мог отказаться? — не переставал улыбаться Сантамаринов.

Начальник, невысокий пожилой мужчина с небольшим брюшком и маленькими, серыми, всегда внимательными глазами, и впрямь ошарашил его своим неожиданным приглашением.

— Что вы делаете сегодня вечером? — благодушно спросил он, едва Сантамаринов вошел.

— Еще не знаю, — неуверенно ответил молодой сотрудник.

— Ну вот и хорошо. Приходите ко мне домой. Посидим, поболтаем, выпьем по рюмочке. А то работаем на износ — даже по-человечески поговорить и то некогда.

Вечером в назначенное время Сантамаринов с бутылкой коньяка во внутреннем кармане демисезонного пальто нажимал кнопку звонка в квартиру Шерстобитова.

Его приветливо и даже ласково встретила жена Шерстобитова — полная подвижная кареглазая женщина. Сантамаринов, секунду поколебавшись, наклонился и поцеловал ей руку.

В комнате уже был накрыт стол. Коленька, едва взглянув на него, сразу же отметил про себя, что принимают его по высшему разряду. На столе была отменная закуска, в том числе паюсная икра и водка в бутылке экспортного исполнения.

Сели за стол. Завязалась слегка принужденная беседа.

Сантамаринов чувствовал себя не в своей тарелке. Особенно его смущало то, что он никак не мог поймать убегающий взгляд начальника. Шерстобитов вроде бы смотрел и не смотрел на него. Стоило Коленьке поднять свой взгляд навстречу его вопросительному взгляду, как тот отводил глаза.

Хоть Сантамаринова и встретили весьма приветливо и даже ласково — он все же был настороже, так как все пытался понять, зачем его пригласил начальник. Тот был оживлен, шутил, доброжелательно улыбался. Таким Коленька его еще никогда не видел. «Все ясно. Задобрить меня хочет, — решил он. — После моего выступления на профсоюзном собрании. Ох и хитрец! Стоило мне чуть-чуть покритиковать порядки в лаборатории, он сразу сделал в отношении меня выводы». Коленька приосанился, почувствовал себя уверенней. Пусть знает, какой он принципиальный.

— Надеюсь, вам у нас нравится? — взвешивая его цепкими глазами и тут же, как при опасности, опустив их, спросил Михаил Гаврилович, наполняя рюмки.

— Очень нравится, — с несколько преувеличенной искренностью ответил Коленька. Чего лукавить — ему хотелось показаться с лучшей стороны перед начальником. Не будем его осуждать за это. Разве мы сами порой не вели себя так в похожих ситуациях? — В лаборатории, как мне кажется, работает дружный коллектив, способный успешно решать все поставленные перед ним задачи, — убежденно сказал он.

— Гм-гм, — хмыкнул Шерстобитов, вновь ловко уклоняясь от прямого, открытого взгляда молодого человека. — Ну, если решить все задачи — жить будет неинтересно. А какого вы мнения о моем заместителе?

— Прекрасного! — поднял Коленька невинные глаза на начальника. — Толковый, рассудительный человек. Действует быстро и умело, хорошо ориентируется в любой сложной обстановке.

— Дурак набитый и уши холодные! — фыркнул Шерстобитов и вздохнул. — Перестраховщик. Шагу лишнего без оглядки не ступит.

«Дева Мария! Уж не собирается ли он предложить мне этот пост? — подумал Сантамаринов. — Вот это будет номер».

— А как вам нравится ведущий инженер?

— Нина Николаевна?! Светлая голова. Перерабатывает солнечные лучи в чистое золото мыслей. — Коленька радостно смотрел на начальника, но тот покачал головой: — Злая, вредная баба. Да и сплетница к тому же. Ну, а руководитель группы Павленко?

Сантамаринов подхватил острым зубом вилки белый грибок, поднял его и уже открыл было рот, чтобы съесть, но приостановился и вопросительно глянул на Шерстобитова. Тот кивнул. Сантамаринов с аппетитом разгрыз грибок, проглотил его, вытер рот салфеткой и сказал: