Суд идет

— Наоборот. Вы поможете нам пресечь преступление. А те деньги, которые она с вас взяла, с нее обязательно взыщут. Ведь она на ваших грошах наживает себе богатство.

— Деньги-то уж не нужно… Сама давала. А вот калечить-то нашего брата — негоже. Если б я знала, что она не акушерка, разве я согласилась бы…

Шадрин нервничал. Он чувствовал, что психологически Ведерникова уже подготовлена назвать имя своей абортистки, но все как-то не решалась. А настаивать грубо, прямолинейно, чтоб она быстрее признавалась и называла виновную, было нельзя.

— А что ей за это будет? — нерешительно спросила Ведерникова.

Шадрин решил смягчить вину. Так было нужно.

— Посмотрим. Во всяком случае, нагоняй получит хороший. Ну, разумеется, не обойдется без штрафа. Это как наименьшая мера.

— А в тюрьму ее не посадят за это? Ведь сама я согласилась.

— Думаю, что нет. — И после некоторой паузы: — Она что, живет с вами в одном доме?

— Нет, рядом.

— В тринадцатом или в девятом? — спокойно, как само собой разумеющееся, спросил Шадрин.

— В девятом.

— У себя дома делала или у вас?

— У себя.

— Номер ее квартиры?

— Я у них в коридоре убираю.

— Так какой же номер квартиры? — Шадрин осторожно подбирался к цели.

— Пятнадцатая.

— Она одна живет или с семьей?

С каждым вопросом Шадрин все ближе и ближе подходил к главному — к фамилии абортистки.

— Как ее имя и отчество?

— Агриппина Павловна.

— Фамилия?

Спохватившись, Ведерникова смолкла и снова полезла в карман пиджака за платком.

— Гражданин следователь, сама я виновата… Сами мы, бабы, виноваты во всем! Вперед в ноги кланяемся, а потом жалуемся. Не могу я сказать ее фамилии, совесть моя не позволяет.

Фамилия Агриппины Павловны Шадрину была уже не нужна. Было все ясно: девятый дом, пятнадцатая квартира, Агриппина Павловна…

Голова Ведерниковой низко опустилась. Сквозь пепельно-сероватую кожу щек проступал еле заметный нездоровый румянец.

Теперь уже не ради выяснения истины (она уже была ему ясна), а просто из какого-то чисто следовательского самолюбия Шадрин хотел, чтобы допрашиваемая назвала фамилию абортистки.

— Что ж, тогда мы вместе с вами пройдем в дом девять в пятнадцатую квартиру. Фамилию Агриппины Павловны мы можем выяснить и в домоуправлении и от жильцов.

— Уж не ходите… Я сама скажу. Пишите… Староверова… — Плечи Ведерниковой задрожали. Она заплакала, уткнувшись в носовой платок.

— Что с вами, Лидия Петровна?

— Да как же так… Сама упросила, а тут выдала. Грех-то какой на душу приняла!

Шадрин успокоил Ведерникову, прочитал ей протокол допроса и дал подписать.

— Вот и все. Можете быть свободной.

Шадрин строго-настрого предупредил Ведерникову, чтобы она не смела ни в коем случае заходить к Староверовой, и что вести себя она должна так, как будто ничего не случилось. В противном случае за огласку она будет нести ответственность.

Допрашиваемая несколько раз робко кивнула головой и вышла из комнаты. Как только захлопнулась за ней дверь, Шадрин доложил о результатах допроса прокурору. Тут же было вынесено постановление об обыске гражданки Староверовой, к которой незамедлительно отправился оперативный работник из отделения милиции.

С двумя другими женщинами Шадрин бился больше часа. Несмотря ни на какие ухищрения и увертки следователя, обе они твердили одно и то же: никакого аборта они не делали, а всего-навсего тяжело подняли. Одна подняла кадушку с капустой, другая — двигала гардероб и вдруг почувствовала боль в пояснице. Напрасно читал им Шадрин заключения медицинских экспертиз, они отмахивались от документа, как от пугала, и твердили одно и то же.

Главным образом Шадрина смущало то, что вот уже несколько часов ему приходится говорить о вещах, которые претили всему его существу, которые казались ему омерзительно грязными и в его сознании лежали где-то там — за чертой приличного, нравственного. Но тут же он внутренне стыдил себя: «Подумаешь, кисейная барышня!.. Не то еще предстоит узнать впереди. Вот Бардюков обещал «подбросить» какое-то дело «с клубничкой»: «Там вообще, говорят, произошла такая варфоломеевская ночь, что ты, Шадрин, будешь краснеть, как помидор на горячей железной крыше».

Видя, что толку от женщин не добиться, Дмитрий сделал в допросе перерыв и отпустил их на час. Сам тем временем зашел к старшему следователю.

Бардюкова у себя не было. Недопрошенной осталась одна гражданка. Но так как вызвана она была на два часа, Шадрин решил сделать обеденный перерыв.

II

Бардюков уже сидел в кабинете молодого следователя и читал протоколы допросов, когда вернулся Шадрин.

— Слабовато, слабовато, голубчик, — сказал старший следователь, язвительно улыбнувшись. — Из четырех возможных одно попадание. Маловато. С этим народом нужно меньше деликатничать, и тогда они говорят, как на исповеди. Что же ты их отпустил ни с чем?

— Я сделал перерыв, ждал вас. У меня что-то не идет дальше. Заартачились и ни с места…

— Понятно, понятно… Старая песня: тяжело подняла, прыгнула с подоконника, упала со стула… Кто там из них пришел? Бардюков плюнул на ладони и потер ими так озорно, точно в следующую секунду собирался ринуться в драку. — Ну-ка, давай сюда одну из них! Посмотришь, как с этой братией надо обращаться.

Шадрин пригласил Филиппову, ту самую блондинку, с которой он так неудачно начал свой первый рабочий день в прокуратуре.

Рядом со столом, за которым сидел Бардюков, у окна стоял маленький канцелярский столик. Шадрин присел за него и решил наблюдать, как будет допрашивать строптивую гражданку следователь со стажем.

На вошедшую Бардюков даже не взглянул. «И это, наверное, тоже входит в его тактику», — подумал Шадрин. Бардюков, казалось, в эту минуту думал о чем-то совершенно постороннем, не относящемся к делу.

Но это продолжалось недолго. Точно спохватившись, старший следователь пробежал глазами протокол допроса гражданки Филипповой, поднял голову и только теперь пригласил вошедшую сесть.

— Благодарю вас, — поджав губы, ответила девушка, и, обмахнув платочком стул, жеманно села.

— Вы, гражданка Филиппова, ответили следователю на все вопросы, кроме одного.

— А именно?

— Кто вам делал аборт?

— Я уже говорила гражданину следователю. — Девушка перевела глаза на Шадрина.

— Хватит! Слышали! Не повторяйте еще раз ложь, если не хотите накликать на свою голову неприятностей.

— Пожалуйста, не угрожайте. Я сказала…

— Вам не угрожают! Вас допрашивают, — с расстановкой произнес Бардюков, а сам тем временем достал из стола фотоаппарат, быстро поднес его к глазам и щелкнул два раза затвором.