Суд над Иисусом. Еврейские версии и гипотезы

Тем не менее, он тут же отмечает принципиальную разницу между проповедью рабби из Нацерета и основной массой фарисейских учителей. Дело вовсе не в том, что Йешуа много раз порицает фарисеев за фальшь и лживость этих «гробов повапленных» (покрашенных), внутри которых одна гниль и мерзость. Как раз обличение лицемерия фарисеев было нормальным в его время в еврейской среде (забавная деталь. Флюссер думает, что в истории известны только два имени подлинных «фарисеев» — историка Иосифа Флавия и апостола Павла, и то — лишь из их собственных уст, потому что термин этот в те времена нисколько не украшал раввина, а был чуть ли не оскорбительным… И именно по этой же причине: фарисеев подозревали в лицемерии — как нынешних политиков: за них голосуют, но им не очень верят…) Флюссер полагает, что разница в подходе к самой религиозной нравственности и к самой религиозной практике была действительно важной — у фарисеев и Йешуа.

Кто он есть, рабби Йешуа из Нацерета — по Флюссеру?

Личность харизматическая («харизма» по гречески означает — благодать), т. е. неизвестно, как и почему возникшая в обществе (Лев Гумилев полагал, что таких индивидуумов облучило некое излучение из глубин Вселенной, и из-за него они стали особенными, не такими, как все). В нормальном-то состоянии общество представляет собой замкнутую самовоспроизводящуюся систему, противящуюся новому, — писал великий философ XX века Анри Бергсон. — Само по себе перейти в новое состояние, принять новую мораль или новую религию ообщество не в состоянии. Это могут сделать отдельные, «героические», а с точки зрения традиций — «преступные» личности, они создают новые ценности, а затем своим примером, обаянием или силой увлекают за собой и остальных. «Возникает вопрос: почему у святых были подражатели и почему великие благородные люди способны увлекать за собой толпы? Они ничего не требуют и не просят, они не нуждаются в увещеваниях и призывах, само их существование есть призыв… По-настоящему знакомы с природой этого призыва только те, кто оказывался в присутствии выдающейся моральной личности» (А. Бергсон, «Два типа веры и морали» (38).

Так вот, если Йешуа оказался такой исключительной личностью — а иначе невозможно объяснить возникновение универсальной, мировой религии, ведь она возникла уже после его гибели — лишь от истока страстей учеников, поверивших в него, то как могли воспринимать такую личность нормальные, т. е. не злобные, не подлые типы (такие есть в любой крупной фракции, были, конечно, такие и среди «прушим» — где их нет?), но обычные для его времени богословы-единоверцы?

Мне видится, что восприятие харизматической личности, сомнения и опасения от его проповеди, громадной, ослепляющей, но в блеске — опасной, «героической и преступной» (по Бергсону), — все это можно представить нашему современнику, описав, как ни странно, реакцию нашего же современника.

Снова — Амос Оз:

«Я зову Христа „рабби Йешуа“… Именно так звали его первые ученики — „рабби“. Не „отче“, не „святой“ и не „пророк“. Просто „рабби“, что означает „учитель“.

Христос был еврейским неортодоксальным учителем, который хотел вернуть иудаизм к тому, что он считал его истоками. А, может, хотел продвинуть иудаизм к выводам, казавшимся логичными.

Разумеется, он не был христианином… Его нога не переступала и не могла переступить порога церкви. Он никогда не крестился и не преклонял колени перед крестом, ни перед каким-либо образом или подобием человеческого тела. Он не делал это ни разу в жизни. Выражаясь современным языком, он жил как еврей, стремящийся улучшить мир и усовершенствовать духовное наследие, и умер как еврей, отказавшийся идти проторенным путем…

Хотя христиане зовут его „Иисус Христос“ („Спаситель Помазанник“), для меня он, прежде всего, Йешуа, сын Марии и Иосифа. Рабби Иисус был прав, говоря о косности и ханжестве организованной религии и о том, что всем людям одинаково необходимо милосердие. Но этот человек горько ошибался, говоря о всемирном братстве и всеобщей любви. Любовь — продукт редкий, и если попытаться расстелить ее над всем человечеством, то покров окажется слишким тонким, практически неощутимым. Можно любить десять, даже двадцать человек, но если кто-то заявляет о своей любви ко всем странам Третьего мира, или ко всем бедным, или ко всем инвалидам, то эти заявления немного стоят. Более того, любовь способна в каждую минуту обернуться лютой ненавистью — при первом же разочаровании. В этом вопросе Ииусус был гораздо более опрометчив и гораздо менее осторожен, чем мудрецы Израиля, проповедывавшие справедливый суд, но не призывавшие полюбить весь мир» (39).

Его современники были, конечно, не против его идей о всеобщей любви, но — они слабо верили в их осуществление в нашем грешном мире. Немало есть свидетельств в Евангелиях, что некоторые вероучители сочувствовали проповеди Йешуа. «Книжник сказал Ему: „Хорошо, Учитель! Воистину сказал Ты, что один есть Бог и нет иного, кроме Его; и любить Его всем сердцем, и всею душой, всей крепостью, и любить ближнего, как самого себя, любовь есть больше всех всесожжений и жертв“. Иисус, видя, что он разумно отвечал, сказал ему: „Недалеко ты от Царства Божия“» (Мк, 12, 32–43). Другой эпизод — у Луки. Некий «законник» спросил: «А кто мой ближний?» Йешуа рассказал ему притчу о путешественнике, ограбленном разбойниками… Священник прошел мимо — не помог. Служитель Храма (левит) прошел мимо — не помог. А иноверец, самаритянин, проезжая мимо, сжалился — перевязал раны, привез в гостиницу и заплатил ее хозяину за цход за раненым. «Кто из этих трех был ближним попавшемуся разбойникам?» Тот сказал: «Оказавший ему милость». Тогда Иисус сказал ему: «Иди и поступай так же» (10, 37–38).

Рождался новый принцип морали: «Не судите, да не судимы будете. Оправдывайте и будете оправданы! Какой мерой отмерите вы, такой мерой отмерят и вам» (Лк, 6, 37–38). Само по себе это не было великой новостью: еще великий рабби Гиллель учил: «Не суди товарища своего, пока не побывал на его месте». Но Йешуа шел много дальше — он проповедовал истинную любовь именно и, в первую очередь, к грешникам! Когда фарисеи упрекали его за «дурное общество», в котором он предпочитал проводить дни, им было отвечено: «Во враче нуждаются не здоровые, а больные… Я пришел призвать не праведников, а грешников» (Мк, 2, 16–17).

Учение Йешуа было несомненно несоизмеримо — именно это слово и употребил Давид Флюссер — со здравым смыслом. И потому еврейские законоучители в массе своей его не могли поддержать. Ведь они — они отвечали за живой, существовавший народ…

Но они и не осудили его учение. Уже упоминалось о выступлении раббана Галиэля в Верховном суде в защиту апостолов, когда тот добился оправдания. Вот другой случай — когда перед Синедрионом предстал апостол Павел. «Узнал же Павел, что тут одна часть фарисеев, а другая саддукеев, и возгласил: „Мужи братия! Я фарисей, сын фарисеев, за чаяние воскресения мертвых меня судят…“ И, встав, книжники фарисейской стороны спорили, говоря: „Ничего худого мы не находим в этом человеке. Если же Дух или Ангел говорил ему, не будем противиться Богу“» (Деяния, 23, 5–10). Позже римский офицер напишет правителю Иудеи об этом суде: «Клавдий Лисий — достопочтенному правителю Феликсу — радоваться!.. Я нашел, что обвиняют его в спорных мнениях, касающихся закона их, но что нет в нем никакой вины, достойной казни или оков» (там же, 29–30). Третий случай подобного типа описывает Иосиф Флавий. В 62 г. был обвинен в хуле на Синедрион (как можно понять текст, за обвинение Синедриона в убийстве своего брата) брат Учителя, глава иерусалимской христианской общины Яаков. Он (видимо, и еще несколько христиан) был казнен по еврейскому обычаю — забит камнями. Тогда фарисеи, члены Синедриона, обратились к светским властям с жалобой на незаконную процедуру вынесения приговора (видимо, без участия оппозиционных членов Верховного суда) — и первосвященник был по жалобе фарисеев лишен от сана.

* * *

Здесь, наконец, мы возвращаемся к главному сюжету, который занимает нас в истории Йешуа — к его суду и казни. Если фарисеи, принципиально расходясь с Йешуа во мнениях, не участвовали в организации судебного (а по мнению Флюссера — даже внесудебного) убийства — кто же тогда подготовил и организовал смертельную акцию и почему?

Давид Флюссер предполагает, что политическое преследование Йешуа начались еще в Галилее. Он цитирует Иосифа Флавия: «Вокруг Иоанна (Предтечи — М. Х.) собрались люди, воодушевленные его словами. Ирод же, боясь, как бы Иоанн, обладая такой силой убеждения, не поднял мятеж (казалось, по его совету люди сделают все), решил, что лучше предупредить события и покончить с Иоанном, не дожидаясь восстания, а не раскаиваться потом, если случится переворот. Заподозренный Иродом, Иоанн был отправлен в Махерон и там убит» (40) (евангельскую версию, завершающую сюжет, с Иродиадой и Шуламит (Саломеей) не стоит пересказывать). При чем тут, однако, Йешуа? Оказывается, рассказ у Матфея об этом историческом эпизоде начался с такого стиха: «В то время Ирод-четверовластник услышал об Иисусе и сказал служащим при нем: „Это Иоанн креститель, он воскрес из мертвых и потому чудеса делаются им“» (Мф, 14, 1–2). Т. е. мысль о воскресении праведника из мертвых, о сопровождающих его воскресение чудесах, заранее бродила в сознании иудеев, даже самых высокопоставленных властителей. Ироду-Антиппе могло показаться нужным избавиться от «воскресшего Иоанна», как было сделано с самим Предтечей, и он мог отдать нужный приказ. «В то время пришли некоторые из фарисеев и говорили Ему: „Выйди и удались отсюда: Ирод хочет тебя убить!“ И сказал им: „Пойдите, скажите этой лисице: `Се, изгоняю бесов и совершаю исцеление сегодня и завтра, а в третий день кончу. А впрочем, мне должно ходить сегодня, завтра и в последующий день, потому что не бывает, чтоб пророк погиб вне Иерусалима. Иерусалим, Иерусалим, избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе`!“» (Лк 13 31–34). И — ушел он от Ирода в Иерусалим. Если суждено погибнуть от рук врагов, то пусть это свершится, как положено посланному Богом — в Иерусалиме. Это было предсказано еще в видении на горе Табор: в день Преображения Моше и Илия «говорили о его будущей кончине в Иерусалиме» (Лк 9, 31).

Реальная опасность в столице, на первый взгляд, была много меньше, чем в Галилее — под властью кровавого и подозрительного властителя. Да, у Йешуа возникали разногласия с местными богословами — в основном, из-за исцелений в субботу. Староста одной из синагог, «негодуя, что Иисус исцелил в субботу, сказал народу: „Есть шесть дней, в которые должно делать. В те и приходите исцеляться. А не в день субботний“. Господь сказал ему в ответ: „Лицемер! Не отвязывает ли каждый из вас осла или вола своего от яслей в субботу и ведет ли поить? Сию же дочь Авраамову, которую связал сатана уже 18 лет, не надлежало ли освободить от уз его в день субботний“. И когда говорил он это, все противившиеся Ему стыдились» (Лк 13,14–17). Но подобные разногласия не грозили смертным приговором, и даже, видимо, судом тоже не грозили… Да, он совершал формальные правонарушения с точки зрения книжников — например, вернул зрение слепому в субботу — и не просто словом, на что как бы и вырвал у них согласие, но прямым действием: «Плюнул на землю, сделал из слюны мазь и наложил на глаза больному», тот прозрел. Но по сути современников-книжников пугала лишь необыкновенная мощь чудотворца (помните, и Шимон бен Шетах говорил чудотворцу Хони: «Если бы не был Хони, я бы подверг тебя херему (анафеме)»). Нечто подобное свершалось в отношении к Йешуа: «Принесли к нему парализованного… Видя их веру, Иисус сказал: „Сын мой, прощаются тебе грехи“. Тогда некоторые из книжников подумали: „Он кощунствует. Кто может прощать грехи, кроме Бога?“ Иисус же, угадав их мысли, сказал: „Что за мысли у вас в душе? Что легче сказать: „Прощаются тебе твои грехи“ или „Встань и ходи“. Знайте же, что человек имеет власть прощать грехи на земле. И он сказал парализованному: „Встань, возьми постель и иди домой!“… И все пришли в ужас и славили Бога за то, что он дал такую власть человеку“» (Мф, 9, 2–8) В принципе считалось, что болезни посланы сатаной за людские грехи, поэтому достаточно изгнать бесов — и человек выздоровеет. Йешуа же объявил, что Бог наделил его властью прощать даже такие грехи, которые не имеют отношения к самому прощающему. Он имеет право исцелять больного — за веру того! От этого, как было сказано, богословы могли приходить в ужас, но непосредственной угрозы жизни и свободе тут, по Флюссеру, никак не могло возникнуть.

Значит, возможно, виновна римская власть? Ей принадлежала светская компетенция в Иудее, в Иерусалиме особенно…

Но, по Флюссеру, Йешуа не представлял для Рима прямой опасности. Конечно, он объявил наступление нового Царства — вся проповедь всеобщей любви была возможна только в преддверии нового, наступающего Царства истины, Царства Бога. Оно казалось Ему совсем рядом, близким. Царство уже началось — с появления Иоанна, уже возникло движение к Богу, чтобы прорвать завесу, отделяющую людей от Него. «О Царстве можно сказать так: берет человек горчичное зернышко и сеет его в поле. И оно вырастет и превращается в дерево. И прилетают птицы и вьют гнезда в его ветвях» (Лк, 13 18–19). Тогда человеческие звания утратят силу, тогда последние станут первыми, а первые — последними… «Истинно говорю вам — мытари (сборщики налогов — М. Х.) и блудницы (проститутки — М. Х.) впереди вас войдут в Царство Бога» (Мф, 21 31–32). Сатана, владыка болезней, потеряет свою власть — и болезни уже стали исчезать по его, Йешуа, велению, ибо он ведет людей навстречу Царству Бога. А с приходом такого Царства — что ж, давно известно, что Римская империя как бы испарится сама собой…