Суд Рейнмена
Шрифт:
Мне плевать, как меня поймут и какими насмешками, возражениями и негодующими воплями меня осыплют в ответ. Я лучше знаю, кто я есть. Давайте, ребята, попробуйте со мной поспорить или высказать свои измышления на мой счёт, я хоть лишний раз посмеюсь! Рейнмен.»
Это письмо открывало страничку читательских писем в «Мозаике». Синдия перечитала его дважды и позвонила Иветте, чтобы сообщить: расчет оправдался.
– Судя по характеру ответа, Рейнмен и есть «человек дождя», — заключила она.
– Сейчас вызываю Платова, — коротко ответила Иветта.
Через
– Это он, — уверенно комментировала Иветта. — Про «хорошую школу» мы знаем, сами видели его в деле. Он действительно не переоценивает себя в письме. Да, Тошка?
– А вот это: если, мол, столкнётесь со мной, даже пожалеть не успеете, — подал голос Антон. — Верно, тот мальчишка, возле переезда, даже рот закрыть не успел, как получил ножом в спину!
– И упоминание о Федотовой, — продолжала Синдия. — конечно, об этом писали в городских газетах, но тон, в котором Рейнмен упоминал этот случай, говорит, что, скорее всего, он возмущён как очевидец, а не как читатель газеты. А письма Покемона и Пантеры только подогрело воспоминание.
– Да и я его хорошо задел, — скромно улыбнулся Антон. — Видимо он не ожидал такой реакции на своё первое письмо, вот и не смог адекватно отреагировать, сорвался и начал сыпать угрозами.
– Но у нас не появилось никакой зацепки, — Иветта закурила. — Мы по-прежнему не знаем, в каком направлении вести розыск!
– Надо продолжать диалог в письмах, — ответила Синдия, — и продолжать провоцировать его на срыв. А лучше всего это удастся Одинокому Голубю.
– А чтобы Фёдорова продолжала печатать письма Голубя, лучше продолжать вкладывать денежку в конверт, — добавила Иветта.
– Не понял, мне что, одному теперь надрываться? — картинно изумился Антон.
– Не одному, — Синдия улыбнулась. — Теперь под ником Голубя мы будем работать втроём!
Домой Синдия пришла настолько уставшая, что даже не стала ужинать, смотреть телевизор или слушать музыку, а приняла душ и легла в постель часа на полтора раньше, чем всегда. Кот Джеймс, бесшумно ступая мягкими лапками, прошёл в комнату, старательно умылся, время от времени косясь на хозяйку, а потом легко вспрыгнул на постель и, мурлыкая, устроился в ногах у Синдии.
– А твой домик тебя уже не устраивает? — Синдия приподняла голову и зевнула. — Ладно, раз пришёл, оставайся, но если вздумаешь в пять утра просить завтрак, я тебя больше сюда не пущу.
Кот потянулся, с хрустом вытягивая все четыре лапы, отчаянно зевнул и завозился, сворачиваясь в клубок, как будто хотел сказать, что тоже очень устал и не собирается вскакивать на рассвете.
– После следственного эксперимента, письма фигуранта по делу и телефонных звонков по поводу кадрового состава строительного предприятия в Южной бухте я совершенно вымотана, — Синдия села и почесала кота за ушком. — Ну и денёк! Спокойной ночи, Джеймс!
Погасив свет, Синдия неожиданно подумала: «А видят ли кошки сны? Джеймс часто во сне вздрагивает, перебирает лапами, ворчит, возится так, что часто с дивана падает. Что-то ему, видно, снится…»
Она боялась, что сегодняшний
бурный день — спектакль в троллейбусе, эффектный финал у ПТУ, яростный выпад Павла в Южной бухте, не менее яростное письмо Рейнмена и разбирательства со стройкой в Южной бухте не дадут ей уснуть, она будет полночи стирать боками простыню, вставать выпить воды или закурить, но уже через пять минут веки отяжелели и закрылись, и пришёл сон.Синдия проснулась как от толчка. Откуда-то взялось ощущение, что в квартире она не одна. Из гостиной в коридор пробивалась узкая полоска света; её там ждали.
Надев длинный шёлковый халат и сунув в его глубокий карман пистолет, рукоятка которого приятно холодила руку, Синдия вошла в гостиную.
Худощавый русоволосый мужчина лет 35 с мягким округлым лицом, одетый в несколько серый старомодный костюм-тройку с белой крахмальной рубашкой, приподнялся с кресла, прищурив серые глаза за круглыми стёклами очков:
– Я тебя напугал? Извини. Я не хотел.
– Джеймс?! — этого человека она помнила по фотографии, которую хранила почти 70 лет бабушка Полина. — Джеймс Корвин?!
Мужчина несколько церемонно поклонился ей:
– Да. Я очень хотел с тобой познакомиться.
– Бабушка много о тебе рассказывала. Она никого больше так не любила.
– Знаю… И я тоже любил её. Но пожениться мы не смогли. Тридцать седьмой год, разгар ежовщины. Я — гражданин США, она — дочь бывшего царского офицера. Мне НКВД ничего не смогло бы сделать, а Полю погубили бы. Но наша любовь оказалась сильнее всяких запретов, она дала нам сына, который оказался смелее, чем я и не носил личину даже в самые сложные времена, — Корвин снял очки и близоруко сощурил глаза, рассматривая Синдию. — а ты вообще настоящая героиня.
– Почему? Я просто живу как могу…
– Ты достойно отомстила за Аркадия. И твоя работа — настоящий подвиг.
– Откуда ты знаешь, что случилось?
Джеймс повертел в руках золотой портсигар, надел очки и вздохнул:
– Прости, что напомнил… Мне самому тяжело было это знать. Ларри настоящее чудовище, если так поступил с единокровным братом и племянницей. Как не похожи мои сыновья: Аркадий — сильный, инициативный человек, я был рад с ним познакомиться и горжусь таким сыном. Младший сын, Рэнди, ничем кроме Атлантик-сити, Лас-Вегаса и Рино не интересуется, а Ларри — преступник. Я не рискнул делать его главным наследником своего состояния, зная, что едва ли он правильно ими распорядится, а он решил получить деньги любой ценой. Но он получил по заслугам благодаря тебе. Ты единственная из всей семьи, как никто достойная наследовать моё состояние! Кстати, ты хорошо придумала проучить этих контролёров на транспорте! По-нашему, по-американски!
– Я ведь на четверть американка, — ответила Синдия, даже не удивившись словам Корвина о встрече с её отцом.
– По крови да, а по характеру — на все сто процентов. Сейчас много грязи льют на Америку и американцев, но мы знаем: настоящий американец — сильный, волевой, инициативный, интеллектуально развитый человек. Он умеет ставить цели, добиваться их, преодолевать препятствия и не терять оптимизма и уверенности в себе. Таким был твой отец, такова и ты. Я горжусь тобой.