Суд Рейнмена

Михаил поднял голову, ошеломлённо глядя на Синдию и даже слегка приоткрыв рот от изумления, а в глазах было только удивление и ни капли испуга, затравленности или желания выкрутиться любой ценой, и профессиональная следовательская интуиция Синдии завопила: он невиновен, он — не тот, за кого она его принимала, она чуть было не совершила ошибку!

– В городе, по меньшей мере, несколько сотен джипов «Нива», — воскликнул Михаил. — Почему же в поле вашего расследования попал именно мой прогулочный автомобиль?

– После того, как вы рассказали, как спасли Женю от хулиганов, я сама с ней побеседовала.

Михаил потёр ладонью воспалённые глаза:

– Женька в тот день рассказала мне, о чём вы с ней говорили. Так вы решили, что после тех случаев, с мальчишками из автобуса и моей первой женой, я спятил и начал убивать? Но почему?

Синдия молчала. Теперь она уже не была так напряжена, потому что знала: её интуиция никогда её не подводит. Михаилу ни к чему бояться ночного визита следователя. Он непричастен к серийным убийствам. Он случайно оказался в «Юбилейном» рядом с местом гибели Молоткова. Это не он приехал на таинственном джипе в Ударное, чтобы подкараулить и убить расшумевшегося алкоголика. И он заменил покрышки у «Нивы» потому что проколол колесо в горах, а не потому что боялся разоблачения.

Синдия иногда сталкивалась с таким явлением. Так, разговаривая иной раз в своём кабинете с человеком, который юридически был безупречен и пользовался такой же безукоризненной репутацией, она чувствовала к нему недоверие и антипатию, и в итоге против него непременно что-то находилось. А иной раз глядя на подозреваемого, вина которого была уже юридически доказана, Синдия чувствовала, что он говорит правду, когда уверяет, что невиновен, и при повторном расследовании это подтверждалось. Наверное, это была профессиональная черта некоторых следователей, безошибочная интуиция.

– Я просто не хотел, чтобы что-то напоминало мне об этой странице моего прошлого, — прокурор сидел, наклонившись вперёд и хрустя пальцами. — Я доверил это Женьке, а она, не удержавшись, пересказала вам. Она меня идеализирует и хочет, чтобы все знали, какой я замечательный. Женя не знала, как превратно вы поймёте её откровенность. Да, я ненавижу их всех, этих алкашей, наркоманов, шпану, всех этих, блин, продвинутых молодёжных кумиров вроде Славки Коваля…

– Кого? — Синдия не сразу поняла, о ком идёт речь.

– Молоткова. Его на самом деле звали Слава Коваль. Ненавижу шпану, которая грабит первоклассников в школах, а потом пьёт пиво на большой перемене, ненавижу придурков, орущих по ночам под винными магазинами, ненавижу сопляков, которые нарываются, стоит только попросить их вести себя потише, ненавижу уродов, избивающих всей стаей одинокого прохожего. Но одно дело ненавидеть, а другое дело — убивать. Для этого надо перейти некий незримый барьер. И труднее всего его перейти вдали от очагов войны, убить мирного жителя, своего соотечественника, а не врага государства, военного преступника. Даже если он подонок, свинья и всех достал. Одно дело — дать ему по физиономии, чтобы он побоялся распускаться. А убить… Для этого нужна особая решимость. А у меня её нет. Зато у того, кто вам нужен, её в избытке. Или он — хладнокровный профессионал, или дошёл до ручки, и его допекли сильнее, чем меня!

– Вам приходилось убивать? — спросила Синдия, вытащив сигареты.

– Чечня, — ответил Михаил. — Вторая кампания. Меня не призывали, я мог и не ехать. Но я не избегал того, что касалось каждого из нас. Я отслужил там год по контракту, не погиб, не был искалечен, не попал в чеченский плен, не свихнулся и не стал отморозком. Зато я многое понял. Например, я понял, что не могу убить человека, если у него в руках нет оружия, направленного на меня или на других мирных жителей и если я могу его одолеть без оружия. А ваш преступник на войне не был, но ему оказалось легче перейти невидимый барьер, за которым остаётся только убивать снова и снова. Но было два момента, когда мне действительно хотелось убить. Да, я хотел убить тех двух мальчишек, напавших на Женю. Мерзавцы, они вели себя так, будто вся улица принадлежит им, они могут делать что захотят и никто не посмеет помешать им разбираться с девушкой, которая всего лишь сделала им замечание. Как они на неё орали, хватали за руки, лезли в лицо своими прыщавыми мордами! — Михаил дёрнулся от отвращения. — Я готов был их убить, и убил бы, если бы они не взвыли и не запросили пощады. И я хотел убить тех, кого наняла моя бывшая жена. Они были уверены, что я не смогу противостоять один им пятерым и набросились на меня с ножами, цепями и «розочками», обсуждая, куда они пойдут выпивать, когда получат гонорар за моё убийство.

Михаил замолчал, потом встал, рывком стащил с себя футболку и вышел под люстру.

– За год в Чечне я ни разу не был ранен, — сказал он, — хотя не раз ходил на опасные полевые операции. Все считали, что я заговорён. Даже когда наша машина наехала на мину-ловушку, и всех, кто был в салоне, разорвало в клочья, меня выбросило через неплотно закрытую дверцу, и я смог отстреляться от «чехов» и добежать до блокпоста. В другой раз мы попали в засаду, и меня хотели выменять на пленного полевого командира, но мне удалось врезать караульному и бежать. В первый раз я отделался контузией и лёгкими ожогами, второй раз пуля царапнула меня на бегу. Вот и все ранения за год. А вот это я получил дома, в мирном городе, вдали от войны. Смотрите! Меня полоснули ножом, сломали три ребра, разбили ключицу, и я был бы убит, если бы не мой Чёрный пояс по тхэквондо!

Синдия встала и подошла ближе, чтобы лучше рассмотреть длинный белый шрам на груди Михаила, бугорок под кожей на месте сломанных рёбер и второй шрам — с рваными неровными краями на плече прокурора. Такие шрамы остаются на месте открытых переломов.

– Видите? — спросил прокурор. — Это сделали не чеченцы, не талибы, не какие-нибудь другие экстремисты, а наши соотечественники, обычные рыночные алкоголики, только потому, что им обещали денег на выпивку, а им было всё равно, что нужно сделать за эти деньги! — Михаил натянул футболку и вернулся в кресло. В одежде он не выглядел таким атлетом, как на пляже, а казался просто стройным худощавым мужчиной спортивного вида. «А раздетым он выглядит как Лучший из лучших-5!» — подумала Синдия и тут же устыдилась фривольных мыслей.

– Но я ненавидел именно их, а не всех подряд, — продолжал Михаил, не догадываясь о мыслях Синдии. — и мне никогда не хотелось убивать всех без разбора. Тех, что напали на меня — да. Тех двоих сопляков, которые наехали на Женьку — да. Но не кого попало без разбора. Я не знаю, какие вам нужны доказательства. Мы оба юристы, и верим только достоверным фактам, а не клятвам. Поэтому скажите, какие доказательства моей невиновности я должен вам предоставить?

«Я не Михаил! Ты ничего не знаешь!» — кричал Рейнмен в её втором сне. А в первом сне Валерий предостерегал её от заблуждений, которые могут погубить невинного человека. И она перед тем, как ехать сюда, чуть было не позвонила Антону, но тут что-то словно за руку её удержало, шепнув: подожди, не спеши сообщать то, в чём не уверена на 100 %. И хорошо, что Синдия послушалась своей интуиции! Иначе могли бы пострадать трое: сам прокурор, его молодая жена и крохотный сынишка. Михаил не преступник, он сам пострадал из-за злобы своей первой жены. Он защищался от убийц, но никого из них не убил. Он изучил боевые искусства, чтобы уметь за себя постоять. Он прошёл школу выживания в Чечне. Он защищал от разошедшихся хулиганов хрупкую большеглазую девочку и переживал её обиду сильнее, чем она сама. Он всего лишь доверительно высказал им свои мысли, и не ожидал, что его поймут так превратно и переделают всё против него. С досадой на саму себя Синдия вспомнила четверостишие из сборника «Ларец Острословов»:

Зачем Фемиды лик ваятели – пииты

С весами и мечом привыкли представлять?

Дан меч ей, чтоб разить невинность без защиты;

Весы — чтоб точный вес червонцев узнавать!

Да уж, точно. Синдия сама сейчас чуть не поразила целую семью, если бы не встретила Михаила и не задала ему все накопившиеся вопросы.

– Наверное, я всё же должен был помочь Элине, — продолжал Михаил. — Нет, конечно, потом я бы всё равно с ней развёлся, после всего, что узнал… В первый раз я женился в двадцать лет. Она была троюродной сестрой моей университетской подруги, на шесть лет старше, красивая, эффектная, очень яркая, а я тогда был ещё мальчишкой, балдеющим от всего яркого и необычного, и начал приударять за ней. Не знаю, почему она вышла за меня замуж. Завидным женихом я не был. В двадцать три года я отправился по контракту в Чечню, а вскоре после возвращения узнал, что мою жену задержали с партией наркотиков. Она позвонила мне. Я тогда только начинал практиковать консультантом в частной юридической конторе. Эля потребовала, чтобы я помог ей выйти под залог и найти адвоката. Когда я узнал подробности, что она работала, по сути, в борделе, да ещё и торговала наркотиками… Я тогда всего полгода, как вернулся из Чечни. Если вы смотрели военные новости, то можете себе представить, что там творилось. Я не грабил дома местных жителей и не швырял им гранаты в печь, но из-за таких типов чеченцы всех нас считали преступниками и относились соответственно. Словом, это всё так меня шандарахнуло… Не знаю, что со мной случилось, но когда я узнал, чем занималась моя жена, пока я был там, мне стало противно настолько, что я от следователя позвонил ей и предложил поискать других защитников. А она мне в ответ крикнула перед тем, как я бросил трубку: «Ладно, козёл, ты меня вспомнишь!». Вспомнил! — Михаил машинально коснулся шрама под футболкой. — На первом же допросе эти пьяницы раскололись и выдали заказчицу; она наняла их из СИЗО через подельников на воле. В итоге Элина сейчас отбывает пожизненное заключение…

– Она это заслужила, — ответила Синдия, впервые изменив профессиональной привычке занимать позицию нейтрального слушателя.

– Теперь вы понимаете, почему я не любил вспоминать этот эпизод? — Михаил коснулся рёбер. — Мне неприятно вспоминать, как меня обманули и как я любил женщину, которая лгала мне о своей работе, а потом решила убить. Я хотел меньше думать об этом и, если получится, вообще забыть. И иногда мне даже начинало казаться, что это и не со мной случилось, или со мной, но давно, в другой жизни. Но это случилось именно со мной, и не в другой жизни, а всего шесть лет назад. Но если речь идёт о серии убийств и из-за моего прошлого меня подозревают в этих убийствах, я не стану малодушничать и прятать голову в песок. Когда вы показали мне дело Федотовой, я вспомнил тех мальчишек, которые напали на Женьку, а это воспоминание повлекло за собой и другие. И пока вы меня подозревали, я изо всех сил старался загнать своё прошлое обратно…