Судьба: Дитя Неба

Рапсодия ощутила странное покалывание на всей поверхности кожи, кончики волос потрескивали, подушечки пальцев чесались. Потом она услышала голос и нахмурилась.

— Надеюсь, ты разрешишь мне принести искренние поздравления с твоим избранием и помолвкой.

Казалось, слова исходят из самой земли или из воздуха, Рапсодия так и не сумела определить их источник.

— Благодарю, — ответила она, не зная, куда повернуться. — Пожалуйста, оставь меня в покое, Ллаурон. Мне не о чем с тобой говорить.

Его смех эхом отразился от земли, и она почувствовала, как поднимается ветер — так бывало рядом с Элинсинос. Но вместо того чтобы ласково погладить ее волосы, ветер разметал пряди.

— Сомневаюсь, что это правда, дорогая.

Она постаралась сохранить спокойствие.

— Ты прав, я попробую сформулировать свою мысль иначе. Есть множество неприятных вещей, которые мне следовало бы тебе сказать, Ллаурон, но я лучше промолчу. Оставь меня.

— Уже лучше. Сожалею, что ты все еще сердишься, Рапсодия. Конечно, у тебя есть для этого все основания. Однако я надеялся, что твоя поразительная способность прощать распространяется и на отца будущего мужа. И я не смогу попросить твоего прощения, если ты не станешь меня слушать. Ведь ты сама говорила, что мы должны прощать друг друга.

— Есть вещи, которые невозможно простить, — послышался жесткий голос Гвидиона из-за спины Рапсодии. — Оставь Королеву в покое, отец. После всего зла, которое ты ей причинил, у тебя нет права с ней разговаривать.

Рапсодия потянулась к нему.

— Сэм…

— Его слова — сама истина, — ответил нежный голос Ллаурона. — Я более не имею никаких прав. Но я просто жду твоего прощения.

— Сэм, почему бы тебе не спросить у Акмеда и Грунтора, не нужна ли им помощь, чтобы разобраться с этой чудовищной толпой? — мягко предложила Рапсодия. — Я могу сама о себе позаботиться. Пожалуйста, иди.

Гвидион с сомнением посмотрел на нее, все понял и с недовольным видом ушел.

— Он все еще разгневан и страдает, — вздохнул Ллаурон; казалось, источником его голоса являются земля и воздух одновременно. — Надеюсь, ты поможешь ему справиться с яростью, моя дорогая.

— Я не уверена, что это следует делать, — вскинулась она. — Быть может, нам обоим лучше все помнить.

Из земли послышался низкий смех.

— Возможно, ты так действительно думаешь, Рапсодия, но ты ошибаешься. Ты недостаточно злопамятна. Боюсь, тебе и без того хватает дурных впечатлений. А если учесть продолжительность твоей жизни, тебе придется носить в себе слишком много боли. К тому же ты не из тех, кто долго держит камень за пазухой.

— Ну, если я забуду, почему не хочу с тобой говорить, то всегда смогу вспомнить этот день: Анборна, который, спасая меня, превратился в калеку, Стивена, отдавшего жизнь за то, чтобы намерьены сумели выбраться из Чаши. И ужасы, которые наслала на нас Энвин, пожалуй, я не забуду. Время покажет, способна ли я носить камень за пазухой.

— Но почему ты так на меня сердита? — В голосе, принесенном ветром, слышалось искреннее недоумение. — Что я такого сделал?

Рапсодия раздраженно отмахнулась от ветра.

— Где ты был? Почему не помог? Ты мог спасти жизнь многим, а ведь речь шла о намерьенах, которых ты любил. Почему ты сам не расправился с Энвин? Ты ведь мог.

— Она была моей матерью, Рапсодия.

— Гвидион твой сын. Анборн брат. Стивен был твоим другом. И это твой народ. По-моему, вполне уважительные причины, чтобы поднять руку на мать.

— У Гвидиона есть ты. Многие считают Анборна своим другом. Стивен, да благословит его Создатель, был любим женщиной и двумя чудесными детьми, а также всеми, кто его знал. Намерьены связаны между собой нерасторжимыми узами, что придает смысл их жизни. А у Энвин остался лишь я. — Теплый ветер погладил ее волосы. — Надеюсь, придет день, когда ты меня поймешь и простишь. И еще я надеюсь увидеть внуков. Ты ведь не откажешь мне в этом?

— Сомневаюсь, что я когда-нибудь пойму мотивы твоих поступков, но не в моих силах что-либо тебе запрещать, Ллаурон, — ответила Рапсодия. — Теперь ты живешь в своем собственном мире. И однажды, если у нас будут дети и если они захотят тебя увидеть, никто не станет им мешать. — Потом ее зеленые глаза потемнели. — Но только в том случае, если ты больше не попытаешься вмешиваться в нашу жизнь.

— Наши миры настолько далеки друг от друга, что едва ли я смогу вмешиваться в ваши дела.

— Будем надеяться.

— Рапсодия, я должен попросить тебя кое-что запомнить, — принес ветер звучный голос Ллаурона.

Она посмотрела на намерьенов, разбившихся на небольшие группы и что-то оживленно обсуждавших.

— Да?

— Уж не знаю, понимаешь ты или нет, но все, что вызывает у тебя такую ненависть в отношении меня, однажды еще повторится.

— О чем ты говоришь?

— Я говорю о том, — раздался голос дракона, — что ты выходишь замуж за мужчину, который тоже дракон, и настанет день, когда ему придется сделать выбор. И если его человеческая сторона победит, ты станешь вдовой и узнаешь боль, пережитую мной. А если он выберет мой путь, ну, тогда у тебя будет окно, куда вы сможете оба шагнуть. У меня и в мыслях не было посягать на твое счастье, моя дорогая, но таковы законы нашей семьи. Просто я не хочу, чтобы ты однажды проснулась и почувствовала себя обманутой.

Боль сжала горло Рапсодии. Она поняла, что Ллаурон говорит правду. Вот только не знала зачем. То ли Ллаурон предупреждал ее о предстоящих трудностях, то ли рассчитывал отговорить от свадьбы с сыном.

Она вновь посмотрела вниз, на дно Чаши, где Гвидион утешал детей Стивена Наварна и Розеллу.

— Прощай, Ллаурон. — Она встала и подобрала юбки. — Полагаю, мы встретимся на свадьбе, во всяком случае я буду ощущать твое присутствие.

Она спустилась вниз и поспешила туда, где ее ждал муж.

87

В главном зале Тириана, на вершине Томингоролло, под аккомпанемент веселых звуков труб торжественная процессия несла свадебный дар, чтобы поместить его на пьедестале рядом с диадемой. Дар был с подобающим благоговением выставлен для всеобщего обозрения.

Из множества богатых подарков, представленных на суд королевы лиринов, имелись сокровища огромной ценности от королей и герцогов, мечтавших получить ее руку. Однако она выбрала простой свиток, перевязанный черной бархатной лентой. Он был запечатан необычной тринадцатиугольной медной печатью — говорили, что во всем мире их осталось лишь две.

Ходили слухи, что в свитке записана удивительная песня. А поскольку сама королева являлась непревзойденным музыкантом, все верили, что песня должна быть волшебно прекрасной, если она выбрала именно этот дар. Свиток лежал на блюде, на котором было выгравировано имя: Гвидион из Маносса, Король намерьенов.

Во время этой церемонии королева, в соответствии с обычаем, отсутствовала. Во всяком случае, ее никто не заметил, поскольку она лежала на полу балкона Главного зала и из-под туманного плаща вместе с Гвидионом наблюдала за происходящим. Им обоим лишь с огромным трудом удалось удержаться от идиотского смеха, когда она продемонстрировала выбранный ею дар Риалу, после чего ей пришлось убежать из его кабинета, чтобы не нарушить торжественности момента.