Судьба доктора Хавкина

Он прибыл в Бомбей 7 октября 1896 года. Город пустел на глазах. Улички туземных кварталов совсем обезлюдели. Закрылись лавки и базары. Бежала прислуга. Многие европейцы вынуждены были перебраться в гостиницы.

В ближайшие сутки Хавкину отвели лабораторию в Центральном медицинском колледже. Помещение состояло из одной комнаты и веранды, штат — из писца и трех технических сотрудников. Поселился руководитель лаборатории в том же колледже. Скромность обстановки едва ли его беспокоила. «Не мраморные вестибюли создают величие ученого, а его душа и ум», — сказал почти 40 лет спустя создатель пенициллина Александр Флеминг. Для Хавкина эта истина была ясна с первых его шагов. Веранду быстро заполнили клетки с крысами и кроликами; в комнате появились столы с рядами пробирок и колб. На третий день в лаборатории начались опыты.

Хавкин приехал в пораженный чумой город с готовым планом действий. В то время как его бывший коллега по Институту Пастера врач Иерсен предпринимал попытку лечить чуму противочумной сывороткой, биолог Хавкин изыскивал средства, которые бы защищали здоровых и предупреждали распространение инфекции. Бактерирлог исходил при этом из той же пастеровской предпосылки, которая породила противохолерную вакцину: если ввести в тело здорового человека немного ослабленных или убитых возбудителей болезни, организм выработает сопротивительные вещества против внедрившейся инфекции. Возникнет иммунитет, невосприимчивость, даже к сильным дозам живых и активных возбудителей.

Однако одно дело теория, другое дело предохранительная вакцина от чумы, которую никто никогда прежде не изготовлял. Бесконечное число вопросов встало перед ученым. Как это ни странно, микроб чумы, погубивший миллионы людей, оказался существом на редкость хрупким и слабым. Потребовалось немало труда, чтобы сохранить его для исследований. Таким образом, прежде чем научиться убивать чуму, Хавкину пришлось придумать средство для ее сохранения и размножения. Ему удалось в конце концов установить, что чумная палочка не плохо растет в обычном мясном бульоне. А чем ослабить микроб, чтобы превратить его в вакцину?

В маленькой лаборатории Центрального медицинского колледжа чумные культуры подвергались поочередно самым «жестоким» воздействиям. Их глушили хлороформом, травили фенолом, подогревали, высушивали. Пытались превратить в вакцину и органы зараженных чумой лабораторных животных. Высушенные ткани погибших от чумы кроликов давали, казалось бы, не плохой материал для прививок. Однако иногда в глубине тканей скрывались живые микробы. Это бывало очень редко, но бактериолог не может рисковать, если даже опасность заражения возникает в одном случае на миллион прививок.

От сушки пришлось отказаться. Долго не удавалось постигнуть также причину неудач с нагреванием вакцины. Нагретые до 65 градусов чумные культуры не вызывали у подопытных крыс иммунитета. Хавкин не мог понять, в чем дело: антихолерная вакцина при этой же температуре отлично сохраняла иммунизирующие качества. Кто виноват в том, что нагретая чумная вакцина не предохраняет лабораторных животных? Микробы? Крысы? Или сам экспериментатор, допустивший какую-то оплошность? Секрет неудачи раскрылся лишь спустя несколько месяцев, когда опыты перенесли на людей. Оказалось, что на тот же препарат организм человека реагирует иначе, чем организм животного. Нагретая чумная культура, не предохранявшая крыс, хорошо иммунизировала людей.

Впрочем, к испытанию на людях вел путь чрезвычайно длинный и хлопотливый. Прежде следовало решить множество проблем. Какие, например, дозы вакцины необходимы людям разного сложения и веса. Ведь действие препарата на человека зависит не только от самой вакцины, но и от того, кому ее впрыскивают. За три года, прожитых в Индии, Хавкин убедился, насколько истощено большинство крестьян, слуг, рабочих, портовых грузчиков. Средний вес взрослого индийского рабочего-мужчины, даже по официальным сведениям, не превышал 39–44 килограммов. То, над чем серьезно задумывался в лаборатории ученый бактериолог, год спустя стало темой выступления видного бомбейского публициста Малабари. «Индусские бедняки не имеют чем питаться, — писал Малабари в статье „Индия в 1897 году“. — Они тощают и становятся бессильными для борьбы с болезнями, в том числе с чумой, почти не трогающей людей сытых и живущих в довольствии».

Бактериолог обязан был также установить, какая боль, температура, слабость ожидает тех, кого он будет прививать. Если реакция окажется слишком сильной, она отпугнет народ от прививок.

Маленькая лаборатория, готовящая спасение гигантскому, объятому ужасом городу, едва ли кого-нибудь серьезно интересовала в те осенние месяцы 1896 года. Лишь много лет спустя видный бомбейский ученый профессор Каналкар, изучая историю развития медицины в родном городе, оставил несколько строк о том, как создавалась противочумная вакцина. «Эпидемия все разрасталась. Доктор Хавкин очень торопился. Одновременно с подготовкой вакцины он читал многочисленные лекции для врачей-практиков по борьбе с чумой. Этот замкнутый и малоразговорчивый господин становился удивительно красноречивым, когда надо было научить кого-то основам противочумной борьбы. Работал он по 12–14 часов в сутки. Один из его помощников заболел нервным расстройством. Двое ушли, не выдержав испытание трудом и страхом».

Даже эти немногие строки показывают, как до предела напряженно работал Хавкин. Миллиарды смертельных доз чумы, клубившиеся в лабораторных сосудах, были отделены от людей лишь тонкой стенкой непрочного стекла. Неизбежная, казалось бы, смерть подстерегала ученого и его помощников на каждом шагу. Она могла появиться в виде волосяной, недоступной глазу трещины на колбе, укуса зараженной крысы или сотен других случайностей, которые нельзя было ни предугадать, ни предотвратить. Было чего бояться. Но Хавкина пугало только одно: медлительность, с которой рождалась вакцина. Впрочем, будем справедливы: первое в истории человечества предупредительное средство против чумы он создал за три месяца.

В декабре 1896 года вакцина в основном была готова. В темном чулане стояли ряды широких колб с мясным бульоном, который служил пищей чумным бациллам. Чтобы заставить эту армию плодиться еще лучше, Хавкин придумал на редкость простой и очень эффективный способ. Он капал на поверхность бульона кокосовое масло или бараний жир. Желтые круги масла служили своеобразной опорой для растущих колоний чумных палочек. Цепляясь за эти масляные понтоны, микробы, подобно сталактитам в пещерах, спускались до самого дна колбы. Сталактитовый рост, как установил бактериолог, — признак отличного самочувствия чумной колонии. Время от времени колбы встряхивали. «Сталактиты» опадали на дно, а сверху начинали расти новые чумные сосульки. Через шесть недель эту дьявольскую настойку подвергали нагреванию, микробы гибли и серая взвесь миллионов микробных тел и их ядов превращались в благодетельное лекарство — вакцину.

Благодетельное? Это еще надо было доказать. В конце декабря, незадолго до нового года, в лабораторию доставили 20 здоровых крыс, только что пойманных на борту прибывшего из Европы парохода. Половине животных Хавкин сделав прививку противочумной вакциной, а затем пустил в общую клетку крысу, зараженную чумой. Опыт завершился через сутки. Девять непривитых вчерашних здоровяков лежали на боку, сраженные чумой, а из десяти привитых зверьков не заболел ни один. Дальнейшие эксперименты на животных не могли дать ничего нового. Теперь надо было узнать, вызывает ли эта вакцина иммунитет у людей, определить дозу лекарства для человека и выяснить, каким страданиям подвергнется привитый. Но для этого надо сделать прививку людям. Кто рискнет первым ввести себе препарат, в котором хотя и не осталось живых микробов, тем не менее сохранился убийственный чумной яд? Возможно, среди бедняков Бомбея нашелся бы человек, готовый ради заработка пойти на такую операцию. Однако жизненные и научные принципы не позволили Хавкину ставить на карту чью бы то ни было жизнь. Ученый поступил так, как не раз уже делали борцы с заразой: действие чумного яда он испытал на себе.

Это произошло ранним утром 10 января 1897 года, в той же самой лаборатории Медицинского колледжа, где ровно за три месяца перед тем Хавкин предпринял свой первый эксперимент.

Испытание проходило в тайне. Только два человека знали о нем: доктор Сюрвайер, который должен был сделать инъекцию, и директор колледжа, приглашенный как свидетель. Чтобы быть уверенным в безвредности больших доз вакцины, Хавкин попросил ввести себе 10 кубических сантиметров самого сильного раствора, имевшегося в лаборатории. Десять кубиков — чудовищное количество яда. Бактериолог получил по крайней мере в четыре раза большую дозу, чем та, которую вводили потом жителям Бомбея, когда начались массовые прививки. Английский писатель и врач Д. Мастерс так описал этот исторический момент: