Судьба драконов в послевоенной галактике

– Ком-пота?
– раздельно проговорил я.

– Компота, - подтвердила Мэлори.

Я расхохотался и чуть не уронил Мэлори.

Она обхватила меня за шею и вдруг рассмеялась вместе со мной:

– Ага, компота...

Я поцеловал Мэлори, тихо опустил ее ноги на землю... Мы стояли, обнявшись так, долго-долго...

– Дурак, - оторвалась Мэлори, - задохнуться можно.

– Ну и пусть...

– Подожди, - она отстранилась от моих губ, - погоди... Мы как-то в кантине подрались, стали пирожными швыряться; Жучка на шум прибежала, а ей в лоб заварное - плям!
– и в нос - хлысь! Вот смехота была.

– Сладкого лишили?

– А как же! Жучка - баба хорошая, веселая. Говорит: вы пирожными объелись до того, что кремовые обстрелы устраиваете. Будет с вас. Посидите недельку без глюкозы и сахару. Только на пользу.

– Жучка...За что вы ее так?

– За имя - Джульетта.

– Юлия?

– Неа. Джульетта. Джульетта Сидоровна.

– По-моему, смешнее, чем Жучка.

– Конечно, смешнее. Мы ее любим. Она для нас танцы с "отпетыми" выбила.

– Тебе понравилось?

– У... "отпетые" знаешь какие! И танцуют не так, как некоторые... Ноги оттаптывают.

– Настоящие "отпетые"?

– Счас. Курсанты, конечно.

Я сжал Мэлори.

– Вот ты какая - пирожными бросаешься, над воспитательницами смеешься, с курсантами шашни водишь...

– Ох, дурак, пусти, пусти...Ого, вот это раздул ноздри - у тебя сейчас оттуда дым повалит, как у Дракоши...Ого...

Я клонил Мэлори к земле...

– ----

– Ты веришь, что он все видит?

– Кто?

– Ну, Дракоша, кто же еще?

– Нет... Как он может все видеть? Может, там, где его глаза установлены, видит?

– У нас на всех четырех стенках орфеанума по огроменному глазу. С окно... О! О- такие. И то краснеют, то бледнеют, то зеленеют...Смехота...

– У нас в квартирах установлены. На улицах - редко...

– У "отпетых" вообще глаз нету. Только в палестрах.

– Мне отец объяснял: если ты глаз не видишь, то и Дракон тебя не видит.

– Дурость. А если ты к глазу спиной - затылком повернулся: ты же глаз не видишь, а он-то твой затылок точно видит.

– Ничего не дурость, - рассердился я, - он лица твоего не видит, если уж так хочешь быть точной. Батя у меня не врет и зря не говорит.

– А затылок, спину видит?

– Ну...

_ Это хорошо. Мы знаешь, как иногда развлекаемся? В дортуаре - "Дочери Дракона" отбарабаним, все воспиталки выйдут - ключиком щелк, по коридорчикам топ-топ - а мы на кровати вскочим: "Э!" - она высунула язык, потом вскочила на ноги, повернулась ко мне спиной и нагнувшись задрала юбку, - приятного аппетита, папочка!

– Может, ему нравится?

– Ну да, нравится. Глаз аж багровеет - во как ему это нравится.

– Мне так нравится, - сказал я и обнял ноги Мэлори, потерся о них щекой, - очень.

– Еще бы тебе не нравилось, - Мэлори несильно подергала меня за волосы, - тебя-то папа с мамой, постанывая от удовольствия, сработали, а надо мной художники, скульпторы, компьютеры, роботы, ученые, институты, лаборатории мозг и мускулы всей планеты трудились.

Я отодвинулся.

– Зачем ты так говоришь?

Мэлори присела на корточки, заглянула мне в лицо:

– Джек, ты чего сегодня такой?

– Какой?

– Нудный... Будешь дундеть - я к тебе больше не приду. Понял?

Я кивнул.

– О, кстати, - она хлопнула меня по плечу, - мне и так-то немного осталось...

– Как?
– я бросил Мэлори на землю и вцепился ей в плечи.
– Как?

– Пук, - спокойно ответила Мэлори, - Дракоша проголодался. Были смотрины. Конкурс. Я набрала 120 очков. Высший балл... Уникальный случай, между прочим. У Дракоши глаз побелел от восторга, с мраморной стенкой слился. Такое было в истории орфеанумов всей планеты шесть раз. Шесть раз. Я седьмая. Представляешь?

Я отпустил плечи Мэлори. Опустился рядом с ней на землю.

– Представляю. И поздравляю. Ты из-за этого опоздала?

– Ага. Меня девки поздравляли.

– С чем?

– С высшим баллом, с чем! Э, недотепа ты, недотепа...

– Я не понимаю, не понимаю, - я замотал головой, - не могу понять! Они же тебя со смертным приговором поздравляли...

Я осекся и поглядел на Мэлори.

Я боялся, что она снова засмеется.

Или наоборот, напротив - разрыдается.

Мэлори взяла мои руки в свои, чуть склонила голову и, посерьезнев, сказала:

– Да. Ты прав. Это может показаться странным, но я была так счастлива, когда после каждого моего номера мне хлопали, а глаз - тот, что на стене, бледнел и бледнел... Знаешь, многие даже плакали. Жучка меня расцеловала, потом убежала прочь. Ты не поймешь... После такого и умереть не страшно.

– Где уж мне, - буркнул я, - что ты хоть там делала?

– А все! Читала, пела, танцевала, отрывок из пьесы разыграла...

– Сама с собой?

Мэлори преобразилась, она отпустила мои руки; голову и стан стала держать еще прямее - какой-то неуловимый ток прошел по всему ее существу. Передо мной стояла уже не Мэлори... Вернее, Мэлори, но другая, не знаемая мной до сих пор...

– Не мнишь ли ты, что я тебя боюсь?
– произнесла она.
– Что более поверят польской деве, чем русскому царевичу? Но знай!
– она остановилась и продолжала: - Что ни король, ни папа, ни вельможи не думают о правде слов моих. Димитрий я иль нет - что им за дело? Но я предлог раздоров и войны!.. И тебя, мятежница, поверь, молчать заставят! Прощай!

– Здорово, - сказал я.

Мэлори улыбнулась, поморщилась и помахала рукой, дескать, слушай, что дальше будет:

– Постой, царевич, - она вытянула руку вперед, лениво, медленно, наконец, - Мэлори чуть качнула ладонью, - я слышу речь не мальчика, но мужа, с тобою, князь, она меня мирит, невольный твой порыв я забываю...

Мэлори замолчала, положила мне руки на плечи:

– Нравится?

– Кто это?
– спросил я.

– Очень древний поэт из чужой галактики. Пушкин...

– Аа, - припомнил я, - точно... у них не было драконов!

– Да нет, - качнула головой Мэлори, - не совсем... Драконы у них были, но какие-то дегенеративные, выродившиеся. Их перебили еще до войны...

– Счастливые, - сказал я.

– Ну, - Мэлори оглянулась, будто ее кто позвал, а потом сказала: - У них свои проблемы... Они, к примеру, разноязыкие.