Судьба драконов в послевоенной галактике

Жак протянул шлем маме:

– Это - Сидорову, пускай свой студень прикроет... Во как корячится.

Мама отдала шлем Сидорову.

– Спасибо, - Сидоров снял кепку, и я вновь увидел его, поделенный надвое, изрытый бороздами, похожий на грецкий орех, чуть подрагивающий мозг.
– Спасибо, а то, действительно, мочи нет...

Он надел шлем.

Мама с жалостью посмотрела на Сидорова.

– Долго в "отпетых"?

– Угу...
– Сидоров прикрыл глаза, откинулся назад, - если бы не лапа-лапушка, до сих пор бы с огнеметом бегал.

– Это лапой так?

– поразилась мама.
– Я думала, что хвостом.

– Уу, - Сидоров отрицательно помотал рукой, - если бы хвостом, вообще бы убил. Чтобы быть точным - не лапой даже, а когтем. Мы называли его хирургом, - Сидоров разлепил глаза, видимо, он пришел в себя, - ну, ничего. От меня он тоже получил подарочек. Ему эта черепушка, косточка эта жизнью вышла.

Сейчас я понял, отчего мама посоветовала мне одеться потепелее. Было холодно. Я передернул плечами.

Тоннель сделался шире; я видел, как от него отходят другие тоннели, поменьше, некоторые из них (я успевал заметить) были ярко освещены и казались высокими бесконечными парадными залами, некоторые были такими же, как и тот, по которому мы ехали, - тусклыми и пыльными, - и были еще провалы в стене, черные и узкие, - проходы во тьму.

Мы обгоняли машины и тяжелые автобусы, странное дело!
– порою мы обгоняли пешеходов, бредущих вдоль пыльной стены с черными проводами. Один раз мы оставили за собой колонну солдат в противогазах, бегущих узкой цепью. "Отпетые?"- хотел спросить я, но не решился.

– Слушай, Сидоров, - сказала мама, - а у второй вахты телефон будет?

– Будет, будет, - улыбнулся Сидоров, успеешь, не бойся.

Тоннель стал превращаться в большую площадь, и площадь запруживалась машинами.

– Это что такое?
– заволновалась мама.
– Большой сбор? Этак мы не успеем...

Сидоров повернулся к шоферу:

– Жак, уважь даму...

Жак кивнул. То газуя, то маневрируя, он довольно быстро подкатил к шлагбауму.

Наша машина удачно вписалась между двумя такими же сигарообразными и толчками - подвигалась вместе со всеми к шлагбауму.

– Так, - мама посмотрела на часы, - коллега Сидоров, телефон на вахте?

Сидоров согласно махнул рукой.

– Я тогда постараюсь...

Сидоров отодвинул дверь кабины, придержал маму за локоть.

Мама легко спрыгнула на землю, пошла между машинами к вахте.

– Хороша, - вздохнул шофер Жак.

– Да уж, - согласился Сидоров, - неплоха.

Мама подошла к вахте. Караульный кивнул, завидя ее.

Телефон черной допотопной лягушкой распластался на стене тоннеля.

Мама разговаривала по телефону, морщилась от гудков машин, втолковывала что-то в телефонную трубку, зажимама одной рукой ухо.

Шофер положил руки на руль. Отдыхал.

– О, - сказал Сидоров, - гляди. Краса планеты. Андромеда.

– Где?

– Да вон, недалеко от вахты, вон...

Я тоже стал вглядываться.

– Вы, - тихо сказал я, - ошибаетесь, не может быть, чтоб так скоро... конкурс был еще вчера...только вчера. Еще неделя, целая неделя.

– Хо, - обрадовался Жак, - слыхал невинного? Все он знает, и про конкурс, и про Андромеду, а про то, как себя вести, не знает.

– Но почему?
– недоумевал я.
– Почему? Я точно знаю, конкурс в орфеануме был вчера. Вчера была победительница - 120 очков. Еще неделя...

– Парень, - объяснил мне Сидоров, - если ты все знаешь про конкурсы и про Андромед, так как же ты не знаешь, что после конкурса дракона злить нельзя?

– Я...
– я вдруг увидел, что мама остановилась у машины с открытым кузовом, - остановилась, заговорила, - я...
– горло у меня перехватило, ибо я увидел, с кем разговаривала моя мама, - не знал.

– Ну так узнай, - довольно грубо сказал Сидоров, - зверек, может, и заснул бы, может, и забыл бы за неделю-то подготовки - такое бывало - редко, но бывало, а ты напомнил.

– Мэлори, - заорал я и рванулся в отворенную дверь кабины, - Мэлори!

Мэлори, разговаривающая с моей мамой, повернулась. На ней была шубка, отороченная белым мехом.

Завидев меня, она замахала руками, заулыбалась.

– Джеки, - кричала она, - Джеки! И ты?...Ты чего с "псами"? Джеки! Тебе никто не говорил, какой ты славный! Я лю...

Сидоров швырнул меня обратно на сидение.

Машина с Мэлори медленно проползла под поднятым шлагбаумом.

Мэлори стояла в кузове и махала рукой.

Горло мне раздула безобразная икота, я утирал слезы рукавом, вопил что-то нечленораздельное, глупое.

– Чего это?
– с опаской спросил Жак.

– Истерика, - спокойно объяснил Сидоров и добавил: - Вот скажи-ка мне лучше, отчего это хорошие женщины нормальных мужиков не любят, а все какую-то слизь болотную, слабаков, истериков?

– А оттого это, - мама подошла к кабине и протянула руку, Сидоров помог ей влезть и затворил за ней дверь, - спасибо... что в хорошей женщине сильнее материнские черты. А матери что важнее всего? Обогреть да приласкать, накормить, защитить. Для матери в мужчине важна не сила, а слабость.

– Мудро, - буркнул Сидоров.

Мы въезжали под шлагбаум.

– Джек, - обратилась ко мне мама, - во время развода от меня - ни на шаг! На тебя разнарядка - в лабораторию.

– Я хочу в "отпетые", - я перестал плакать, смотрел прямо перед собой, - там должен быть выбор - я пойду в "отпетые".

Мама извлекла из сумки сигареты, предложила Жаку и Сидорову.

Те взяли.

– Командир, - попросил Жак, - покажи фокус!

– Есть, - улыбнулся Сидоров, - для дамы, для коллеги Рахиль - покажу!

Он снял шлем и закурил.

Машина тем временем подкатила к шлагбауму.

– Дверь?
– спросила мама.

– Уу, - покивал, затягиваясь сигаретным дымом, Сидоров.

Мама приотворила дверь.

Солдат поднял шлагбаум.

– Сидоров, - крикнул солдат, - что у тебя за толпа в кабине?

Сидоров махнул рукой, мол, не мешай.

Солдат хмыкнул, пожал плечами. Мама протянула ему пропуска.

– Да не надо, - поморщился солдат, - я и так вижу. Валяйте, валяйте, а то на развод не поспеете.