Судьба драконов в послевоенной галактике

Куродо извлек здоровенную бутыль крови дракона, поболтал ею в воздухе.

– А вы думали. Куродо забыл? А? Ни хрена подобного!.. Куродо все помнит...

– И жар холодных числ, - сказал я, - и венецьянские громады...

Все погялдели на меня с изумлением.

Я и сам изумился. Это стихотворение мне однажды прочла Мэлори, дурачась, прочла. Там что-то было про скелет, который хрустнет... вообще, мерзкое, "отпетое" стихотворение... Но из него, из всего него я запомнил только эти строчки: "Мы помним все: и жар холодных числ, и венецьянские громады..."

– Джек Джельсоминович, - вежливо спросил Валентин Аскерханович, - какие громады?

Я не успел ответить, поскольку на полянку, где мы собирались полдничать, вышел бородатый туземец. Я решил, что это жрец, так непринужденно и вольно смотрел он на нас, Пришельцев Неба.

Жанна сняла с огня сковороду, ловко прихватив тряпкой ручку, и брякнула на траву.

– Я думаю, будем прямо со сковородки, - сказала она, расстегивая нагрудный карман и вынимая ложку.

Мы не успеди извлечь свои, поскольку бородач наклонился над сковородкой, зачерпнул ладонью шкворчащее, аппетитно пахнущее месиво и отправил его себе в рот.

Раскаленный жир потек по бороде туземца.

– Уум, - заурчал туземец от удовольствия и закрыл глаза.

– Огнеед, - потрясенно вымолвил Георгий Алоисович.

– Просто сволочь, - возмущенно сказал Валентин Аскерханович, - он полкастрюли сожрал.

– Во-первых, - Георгий Алоисович потер лысину, - не кастрюли, а сковородки, во-вторых, разве вы не знаете закон Тибулла? В большой семье хлебалом не щелкай...

Туземец раскрыл рот и большим оттопыренным пальцем принялся тыкать себе в разверстую глотку, мол, пить хочу.

Жанна Порфирьевна деликатно зачерпнула варево с той стороны, где точно не пошуровал туземец , и заметила:

– Дайте младенцу попить.

Куродо отвинитил пробку от бутылки, нацедил полную кружку.

– Стошнит?
– осторожно предположил Георгий Алоисович.

– Не, - мотнул головой Куродо, - от одного запаху убежит.

Туземец выдул всю кружку и захлопал ресницами, как девушка, которой сделали предложение.

Потом он рыгнул, швырнул кружку в кусты и сказал, обращаясь к Жанне Порфирьевне:

– Аз тебе хоцю!

– Все понятно, - почти одобрил туземное высказывание Георгий Алоисович.

– А я не поняла, что он сказал?
– спросила Жанна Порфирьевна.

– Кажется, он объясняется вам в любви, - галантно пояснил Георгий Алоисович.

– Аз тебе хоцю!!
– зарычал бородач, одним ударом ноги перевернул сковороду и прыгнул на Жанну Порфирьевну.

То есть он хотел прыгнуть на Жанну Порфирьевну, а прыгнул на мой кулак.

Туземец упал на землю, но скоро поднялся и сел, изумленно хлопая глазами. Он выглядел так, словно бы хотел спросить: "Что это, люди добрые со мной стряслось? Как же я влопался?"

– Аз... тебе... хоцюуу!
– вытянул наконец бородач и горько, по-детски разрыдался.

Его горе было столь неподдельно, что я бы на месте Жанны Порфирьевны обязательно хоть чем-нибудь, но утешил бы беднягу...

Однако Жанна Порфирьевна, вдова командора, была дамой весьма сурового нрава.

– Вон!
– она вытянула руку в направлении леса, откуда и вышагнул к нам на полянку влюбленный туземец .

Бородач встал на ноги и, всхлипывая, утирая слезы, покорно побрел прочь, бормоча не то проклятия, не то жалобы.

– Хорошо держит удар, - одобрил Куродо.

– Что удар, - смятенно сказал Георгий Алоисович, - он нас совсем без обеда оставил...

– А как же закон Тибулла?
– засмеялся Валентин Аскерханович.

Куродо, между тем, налил каждому в кружку крови дракона.

– Ладно, - вздохнул он, - злее будем... Пошли?

Валентин Аскерханович посмотрел на Жанну Порфирьевну:

– Может, кому-нибудь остаться?

– Не волнуйтесь за меня, юноша, - важно сказала она, - я за себя постою...

– Будем надеяться, - хмыкнул Георгий, взваливая на плечо огнемет.

Лес был прошит солнечными лучами.

Лес пах разогретой землей и листвой.

Лес пах детством, каникулами, бездельем и свободой...

– Ориентировку-то нам дали точную?
– забеспокоился Валентин Аскерханович.

– Сейчас и проверим, - ответил Куродо.

...И тогда мы увидели гору.

Она была неуместна в этом лесу, таком мирном и детском. Она вздымалась ребристо, нагло. Она выпирала из мягкой ласковой земли ножом, приставленным к горлу неба.

Гора была невысока. И не гора вовсе, но валун в два человеческих роста.

И когда мы подошли поближе и увидели нору, я вдруг представил себе, как втискивало себя в этот узкий проем жабообразное мнущееся существо, похожее на нашу квашню, и мне стало противно...

Куродо заглянул в нору, осветив ее фонарем.

Я сунулся тоже и увидел длинный осклизлый туннель, уходящий далеко вглубь.

– Тихо!
– прикрикнул Куродо.

Мы прислушались. Издали, словно бы из центра земли, доносилась странная мелодия, будто кто-то далеко выводил соло на трубе.

– Дело плохо, - шмыгнул носом Куродо.

– Что такое?
– заволновался Валентин Аскерханович.

– А вот что, - объяснил Куродо, - "пещ.драк." сейчас высиживает птенцов - понятно тебе?

– А когда высидит, - подхватил Георгий Алоисович, - кэк хрыснет! кэк грохнет! И со всех сторон сбегутся туземцы с копьями. Ты поглядишь, посмотришь, как они выскакивающих на божий свет драконят будут шарашить.

– И мясо белых братьев жарить, - снова вспомнил я Мэлори.

Куродо, Валя и Георгий поглядели на меня.

– Ты чего-то...
– сказал Куродо, - того, - и не стал уточнять.

– Но самое неприятное, - Георгий Алоисович погрозил пальцем неведомо кому, - что в таком состоянии дракошу нужно брать голыми руками...

– Джек Джельсоминович , - обратился ко мне Валя, - вы, кажется, довольно-таки неприхотливы...

– Поглядим, Валек, - ответил я и вошел в нору.

Гора зияла норой, как отверстой, немо орущей пастью.

Я поскользнулся на слизи, оставленной пещерным драконом, и загремел вниз.