Судьба драконов в послевоенной галактике

На кухню вышел Георгий Алоисович. Его колотило.

– Стерва, - в руке у него был старый, покорябанный, видавший виды чайник, - мерзавка, как из нее жабы не получилось - не представляю.

Он поставил чайник на плиту, повернул ручку. Плита угрожающе загудела.

– Не надо печалиться, - пропел Куродо, - потому что - все еще впереди...

– У, - сказал Георгий Алоисович, - с каким удовольствием я бы ее в лабораторию или в санчасть бы сдал.

– Ты погоди, погоди, - усмехнулся Куродо, - как бы она нас под расписку не сдала... Скольких она пережила?

Георгий Алоисович пальцем потыкал в сторону коридора:

– Я тебе скажу, я командора вполне понимаю. От такой стервы сбежишь хоть в пасть к дракону, хоть в болото к "вонючим".

– Так это - одно и то же, - задумчиво сказал Куродо, - только ты зря. Они с командором жили душа в душу.

– Тебе-то откуда знать?
– презрительно бросил Георгий Алоисович.

– Святогор Савельич рассказывал, - возразил Куродо, - говорил, что Жанка здорово переменилась...

– Вот вредный был мужик, да?
– спросил Георгий.

– Ну, - гмыкнул Куродо, - где ж ты тут полезных-то найдешь? Полезные все в санчастях шипят и извиваются, а здесь - сплошь "лыцари", то есть убийцы...

Куродо явно поумнел с тех пор, как я с ним расстался.

– Нет, - стоял на своем Георгий, - ты вспомни, вот мы с тобой почти одновременно сюда пришли, ты помнишь, чтоб он хоть раз дежурил?

Куродо рассмеялся:

– Ну, ты дал! Святогор Савельевич - и дежурство!

– Как сволочь последняя увиливал, а как он нас кантовать пытался? Вроде казармы, да? Что он как бы ветеран, а мы - "младенцы"...

– Ну, - урезонил Георгия Куродо, - он же и на самом деле, был ветеран.

– А я спорю? Я говорю, что он - мужик дерьмо, а ветеран-то он ветеран, это точно...

– Ага, - подтвердил Куродо, - и все равно, когда повязали и в санчасть поволокли, до чего было неприятно, да? Был человек как человек... Я вот скажу, Джекки - свидетель, был у нас сержант - и не такое дерьмо, как Святогор, нет, в чем-то даже и справедливый - верно, Джекки?

Я подумал и решил не спорить, согласился:

– Верно.

– Ну вот, - а когда дело до превращения дошло, так я ему первый по хребтине табуретом въехал; а здесь - не то, вовсе не то. Жалко было Святогора, что, неправда?

Георгий Алоисович помолчал, а потом кивнул:

– Жалко...

Куродо удовлетворенно заметил:

– Вот... А ты знай себе твердишь: Жанну бы с удовольствием сволок в лабораторию. Обрыдался бы над лягвой-лягушечкой...

Чайник забурлил, принялся плеваться кипятком. Георгий Алоисович выключил плиту, подцепил чайник.

– Чаем отпаивать будешь?
– поинтересовался Куродо.

Георгий махнул рукой - и побрел прочь.

Куродо подождал, пока он уйдет, и посоветовал:

– Ну, я не знаю, как у тебя там было... Но тебе здесь скажу - не женись. Связаться с такой стервозой, как Глашка...

– Я и не собираюсь, - улыбнулся я.

– А они все здесь в подземелье стервенеют, - вздохнул Куродо, - стало быть, ты в пятом номере? Ну и распрекрасно - я в седьмом. Заходи потрепемся.

– Зайду, - кивнул я, - только подушку отнесу на место - и зайду.

– Валяй.

Куродо остался на кухне, я отправился в свою комнату, но, когда толкнул дверь, то замер от изумления.

На кровати сидела, нога на ногу, прямая, строгая и стройная, Жанна Порфирьевна.

Я заглянул на дверь. Да нет, номер пять. Бледная металлическая цифра.

– Все в порядке, - поощрительно заулыбалась Жанна , - вы не ошиблись, это я несколько обнаглела. Заходите, не сомневайтесь...

Я зашел и, вытянув руки, пробормотал, покачивая подушкой:

– Я... это... вот... подушка...

Жанна засмеялась:

– Ах, какой же вы, милый, тюлень. Ну, кладите, кладите свою подушку на кровать.

Я положил и остался стоять, не решаясь опуститься на стул.

– Что же вы стоите?
– изумилась Жанна.
– Садитесь, садитесь. Вы не смущайтесь, что вы... Я просто заглянула в ваш холодильник и обнаружила, что он пустым-пустехонек...

Я присел на краешек стула и тихо сказал:

– Да не надо бы...Тут - кафе, и вообще, не надо бы...

Жанна Порфирьевна замахала руками:

– Ой, ну что вы, какие церемонии, я же здесь для всех - как бы мама... Понимаете? Мама Жанна ...

Я покраснел и заерзал на стуле.

– Вот вам, Джекки, сколько лет?

– Кажется, восемнадцать, - едва слышно выговорил я.

– Восемнадцать?
– улыбнулась Жанна.
– Знак зверя.

– Зверя?
– не понял я.

Жанна Порфирьевна показала мне три пальца:

– Шесть... шесть... шесть, - серьезно сказала она, - три шестерки - это восемнадцать. Никогда человек не близок так к разрушению, к переворотам, к жестокости, к зверству, к разочарованию в мире, как в свои восемнадцать лет... Жизненный опыт - ноль, интеллектуальной и сексуальной энергии пироксилиновая бочка - чем не зверь? И самый опасный зверь из всех возможных. Юность - это знак зверя. Но вы ведь не такой?

– Не такой, - ответил я, но тут же добавил: - Впрочем, не знаю...

Жанна откинулась назад, рассмеялась, протянула руку, провела по моей щеке рукой.

– Джекки, вы - прелесть... Мне хочется больше узнать про вас. Кто ваши родители? Как вы очутились здесь? Где учились?

Я начал рассказывать. Я рассказывал спеша, поскольку помнил, что меня ждет Куродо.

– Что вы так торопитесь?
– заметила это Жанна .
– Не нервничайте, что вы...

– Да я не нервничаю, просто меня ждут... Ну, Куродо... мы договорились.

– А, - улыбнулась Жанна, - встреча со старым другом... Ну, возьмите - я в холодильнике кое-что оставила.

Я распахнул дверцу и невольно ахнул. Холодильник был забит всевозможной снедью. В дверце стояли четыре темные бутылки.

– Берите, берите, - замахала рукой Жанна. Она встала, подошла к двери. Щелкнула выключателем. Здесь, в подземелье, меня все еще поражала мгновенная давящая тьма; она была резка и безжалостна, словно удар поддых.

Жанна распахнула дверь в коридор, на пол лег прямоугольник света, а в нем - тонкая черная тень Жанны.