Судьба генерала

2

А пока русский генерал спешил на берега Босфора, в самой столице Османской империи жизнь текла так же неспешно, как и обычно, как будто огромная египетская армия и не угрожала вот-вот вступить в её предместья. Осень в Стамбуле в 1832 году выдалась жаркой и сухой. Правда, с Чёрного моря ветер изредка приносил серые тучи и начинал накрапывать дождик, но быстро затихал. Казалось, что капли не долетали до земли, а высыхали в жарком воздухе, превращаясь в сиреневую дымку, которая обволакивала остроконечные верхушки минаретов и тёмно-зелёных траурно-величавых кипарисов, серо-белые купола мечетей. Но вскоре вновь налетал раскалённый ветер из пустынь Малой Азии, и небо над городом становилось опять белёсо-голубым, словно выцветший на солнце шёлк.

В это осеннее, по-стамбульски жаркое утро, как всегда, над городом летали чайки. Они стремительно, с громким гортанным криком проносились и над черепичными крышами домов, выстроившихся вдоль широкой улицы Пера, где расположились консульства и посольства многих стран вперемежку с европейскими гостиницами, ресторанами и модными магазинами. Здесь было шумно. И в чуть приоткрытые деревянные зелёные ставни окон номера люкс отеля «Париж» бесцеремонно доносилось громыхание колёс карет и телег о булыжную мостовую, цоканье подкованных лошадиных и ослиных копыт, пронзительные выкрики уличных торговцев.

— Чёрт побери, Натали, — прорычал по-французски остролицый мужчина с пышными рыжеватыми бакенбардами, в которых запутались белое пёрышко, кусочек табака и длинный белокурый женский волос, — чёрт побери, Натали, — повторил он хрипло, — мы вчера что, шампанское мешали с коньяком?

Обладатель столь внушительного волосяного покрова на грязно-серых щеках и крупного сизого носа с трудом оторвал тяжёлую, как пушечное ядро, голову от подушки и посмотрел мутными глазами на тонкий луч света, прорезающий насквозь обширную спальню и невыносимо ярко отражающийся в большом зеркале, висевшем напротив кровати. В тёмном зеркальном омуте мягко вырисовывались два тела, полуприкрытых измятыми простынями.

— И с коньяком тоже, — раздался в ответ густой, низкий женский голос.

Его обладательница отбросила ногой простыню, откинулась на спину и потянулась всем красивым и сильным телом так естественно и свободно, словно это была львица в покорной ей африканской саванне, а не белокурая, с нежнейшей кожей и огромными, потемневшими от вчерашней пьянки глазами примадонна итальянской оперы, Натали Васильева, превратившаяся благодаря таланту, сильному характеру и полной неразборчивости в способах достижения целей за пять лет скитания по Европе в оперную диву первой величины.

— Налей-ка мне, мой медвежоночек, коньячку, — властно проговорила она и снова потянулась, хрустнув аппетитными косточками.

«Медвежоночек» с трудом поднялся и начал, тяжело сопя, возиться около столика, на котором стояли и валялись в беспорядке бутылки, бокалы и вазы с фруктами и восточными сладостями. Его длинное, далеко не атлетического сложения тело, заросшее рыжеватыми волосами, мягко покачивалось в полумраке спальни.

— Коньяка не осталось, — прорычал он. — Хочешь «Бордо»?

— Давай, — ответила Натали, стараясь говорить короткими фразами, ибо каждое слово гулом и болью отдавалось у неё в мозгу, словно в большом треснутом колоколе.

Рыжеволосый «медвежоночек» подал женщине налитый до краёв бокал и плюхнулся в постель.

Вино явно помогло даме справиться с недомоганием — щёки зарумянились, глаза вновь обрели васильковый цвет.

В дверь номера постучали.

— Вам письмо! — прокричал за дверью мальчишеский голос.

— Просунь под дверь и пошёл вон, — ответил мужчина, морщась.

В комнате вновь наступила тишина. Тонкий солнечный луч уже подобрался к подушкам. В нём грациозно кружились пылинки, испуганно вспархивающие от малейшего дуновения. Мужчина, покряхтывая, тяжело встал с кровати и босиком направился по прохладному мраморному полу к двери. Здесь он нашёл длинный, из голубоватой бумаги конверт. На нём было написано витиеватым писарским подчерком с жеманными финтифлюшками: «Господину поверенному в делах французского королевства при дворе султана Жаку-Эдуарду Варенна». Подписано письмо было Ахмед-пашой, начальником гвардии султана. Письмо на довольно приличном французском приглашало посетить его летний дворец.

— Натали, хочешь осмотреть летний дворец Ахмед-паши?

— Не хочу, — ответила примадонна и, сверкнув красивым голым задом, отправилась в ванную комнату.

— Послушай, Натали, — проговорил Жак, входя в ванную, — тебе нужно заводить полезные связи. А начальник гвардии султана здесь очень влиятелен. Это важно для нас в тот момент, когда Ибрагим-паша со своими египтянами вот-вот подойдёт к городу. От того, на чью сторону встанет этот вельможа, зависит судьба Турецкой империи и равновесие сил в Европе.

— Я так и думала, что ты пристанешь ко мне с каким-нибудь занудством, — недовольно поморщилась певица, потягиваясь в ванне, и плеснула в вытянутую физиономию француза пригоршню воды с ароматной пеной. — Судя по тому, что он тебя приглашает, этот Ахмед-паша и так на твоей стороне, а значит, и за египтян, которых вы так нахально поддерживаете. Так чего же и мне ещё суетиться?

— Э, дорогая, — поучающим тоном заговорил французский дипломат, — с нужными людьми надо работать постоянно, а не от случая к случаю. Тем более с человеком такого уровня. Это ведь не какой-нибудь подкупленный камердинер. Здесь необходимо установить постоянную дружескую связь, которую надо поддерживать неустанно.

— И поэтому ты хочешь, чтобы я установила постоянную любовную связь с этим высокопоставленным обормотом в феске, щеголяющим, как и все эти паши, в жутких жёлтых ботинках? — брезгливо оттопырив губки, спросила примадонна, плескаясь в ванне.

— В данном случае ты ошибаешься, — улыбнулся француз. — Ахмед-паша предпочитает мальчиков. Но ему польстит знакомство с известной артисткой, тем более и у турок итальянская опера начинает входить в моду. Сам султан с удовольствием её слушает.

— Господи, в такую жару тащиться невесть куда и только для того, чтобы поддерживать равновесие в Европе, — ворчала Натали.

— А как же ты думала, дорогая? Тебе разве наше правительство платит деньги за то, чтобы ты пила литрами шампанское и ничего не делала? — Глаза поверенного угрожающе блеснули, и он смахнул с густых бакенбард ароматную пену.

— Да чего там это твоё правительство мне платит?! — презрительно махнула рукой Натали. — Всего-то пять платьев из Парижа выписала — и все денежки закончились.