Судьба калмыка

Максим расплылся в лучистой улыбке и вытирая ладони рук о фуфайку ответил:

– Спасибо за честь, но моя подпись не боеспособна.

– Как это? – не понял завхоз.

– Враг народа я – лишен права голоса.

– Да, брось ты ломаться, мы, что не знаем, что ты передовой труженик? – поддержал завхоза завгар.

– Ну, смотри, сам себе приговор подписываешь, – и Максим, размашисто и быстро расписался.

– Лихо, – завхоз спрятал акт в планшетку.

– Чего привез? – осведомился завгар.

– Да вот, две лебедки на ремонт привез, и трех женщин захватил. Выходной им дали первый раз за месяц, – и он что-то крикнул в кузов по калмыцки.

Из кузова неуклюже спустились три молодые калмычки и, застеснявшись, отошли кучей сторону.

– Где твои красавицы работают? – осведомился завгар.

– В Моховом чурочку для тракторов пилят.

Услышав мычание коровы, калмычки несмело стали подходить к яме.

– Ях, ях! – зажалковали они, увидев бедную корову, и стали что-то бурно обсуждать между собой шепотом.

Одетые в фуфайки и ватные брюки, и большие валенки, в обыкновенных солдатских шапках, они походили на мальчишек-подростков. В другой одежде в жесточайшие сибирские морозы работать в тайге было просто нельзя. Многие были одеты хуже.

Силантьич ткнул рукой на яму и спросил Максима:

– Как ты думаешь, вытащить ее оттуда можно?

– Конечно можно. А куда вы ее хотите деть?

– Да вот, по акту она падежная, тут в яме и кислота и мазут, в общем, она все равно не жилец. Вытащить отсюда, вон, завгар настаивает. Ну, отвезу ее в овраг да и сожгу.

– Стоп, стоп! – начал что-то соображать Максим и, нагнувшись, зачерпнул в ладонь бурую жидкость и понюхал ее. Потом вылил ее, но так и остался с грязной рукой на отлете.

– Вытри руки-то, – забеспокоился завгар, – сожгешь.

Максим только тер руку снегом, что-то обдумывая.

– Значит, по акту этой коровы уже нет?

– Точно, сам подписывал, – пожал плечами завхоз, – Ну час, полчаса протянет и сдохнет.

– Так, что она никому не нужна? – продолжал допытываться калмык.

– Смешной ты, ей-богу! – закипятился завхоз, – Она не жилец. Мясо отравленное кислота и всякая срань тут. Самому сдохнуть можно. Ее бы тут оставить и не возиться, да предписание яму откачать спущено.

– А если я ее возьму себе? – несмело глянул на завгара Максим.

– Зачем она тебе? На махан не годится – отравленная, нажретесь сами посдыхаете, меня таскать будут.

– Нет, есть не будем, расписку дам о том, что ты предупредил меня.

– Давай, давай, только уж тогда сам потрудись вытащить ее и обязуйся сжечь ее или закопать.

– Значит, если я возьму ее, я не украл ее? – гнул свое Максим.

– Чего воровать? Нету ее! Давай, действуй! – и завхоз засобирался уходить.

– Погоди, Силантьич! Ты же знаешь, на каком я положении. Пиши бумагу, что доверяешь мне достать из ямы и распорядиться с нею по своему усмотрению с соблюдением санитарных норм.

– Как это? – опешил завхоз, – Откуда такое знаешь?

– Зоотехником я работал в родной Калмыкии.

– А-а-а, – протянул, глядя на него, завхоз, – Ну, тем более, знаешь, что с такой животиной делать. Может, мыло надумал из нее сделать? Ну, дело твое. Значит надо тебе – бери так.

– Нет, Силантьич! Без бумаги не возьму.

– Тьфу ты! То возьму, то не возьму! – вконец рассердился завхоз.

– Да дай ты ему бумагу, корова вот-вот сдохнет, – заходился в смехе Васильич.

Завхоз уселся на бревно поодаль и стал рыться в планшетке, выискивая нужную бумагу. Максим подошел сбоку и показал на бланк со штампом.

– На, с водительского удостоверения спиши мои данные.

Мусоля карандаш в губах, он натужно писал, вконец зафиолетив губы и щеки. Максим диктовал.

– Распишись пожалуйста, и полную фамилию.

Силантьич аж вспотел, пока писал.

– Ты бы милый пришел на днях в подсобное хозяйство ко мне, поглядел бы, как там и что со скотиной. Я ж не животновод – пришел с войны, партия поставила, бабу свою зоотехником сам поставил. А из нее какой зоотехник? Телку от быка еще может отличить и все.

– Ладно, зайду, если Васильич отпустит, – пряча бумагу в нагрудный карман, ответил Максим, – Ну и конечно, если доверяешь. Да, Силантьич! А корова-то стельная, телочку могла бы принести.

– Да ты что? Откуда знаешь?

– Да по рогам и морде видно.

– Ишь ты! – опять удивился завхоз, – Не судьба, значит! Вот видишь? Ты даже это понимаешь, зайди, а, ко мне!

– Ладно, зайду обязательно. Да, Силантьич, какого цвета корова?

– Да не один ли тебе хрен? Цвет, возраст.

– Вот, вот, – вновь достал бумагу из кармана Максим, – Вот тут допиши. Корова стельная, четырех лет, красного цвета.

– Ты, что-то Максим, не в ту сторону гнешь. На кой тебе все это? Не все ли равно какого цвета дохлятина и сколько ей лет?

– Не все равно, Силантьич, спасибо. Остальное я все сделаю сам. Васильич! Ты главный свидетель, на твоей территории случилось это. Твоя подпись была бы не лишняя.

– А хоть сто раз расписаться, – и завгар расписался.

– А мы чо, лыком шиты? – подковылял Венька в обнимку с Кузьмичем, – Все пишите? И нам хоть сто раз расписаться, как плюнуть. Вот Силантьич – человек, нам услужил и мы тоже, – и Венька отхлебнул из бутылки, – Будешь? – протянул он Максиму.

– Нет, спасибо, не пью.

– Как это? – не понял Венька.

– Просто. Ты знаешь про эту историю? – кивнул Максим на яму.

– Дык, мы с Кузьмичем и увидели. Если бы не мы…

– И акту подписывали, – подсказал Кузьмич.

– Ну, тогда, и на этом акте распишитесь, а то мне эту корову доставать поручили.

– Завсегда рады, хоть ты и калмык.

– Калмык, калмык я! – засмеялся Максим и Венька, нахмурившись серьезно, писал свою фамилию.

Кузьмич тоже, было кинулся поставить свой крестик, но Венька отстранил его рукой: