Судьба магии. Книга вторая

Массивные корни и раскидистые ветви тянутся над долиной, его листья будто звенят, само его существование кажется песней, даже когда здесь царит тишина.

Это место, где мы с Отто…

Боль пронзает мою голову, и я спотыкаюсь, едва не роняя Лизель. Она вскрикивает и пытается вырваться из моих объятий, но я сжимаю ее крепче, восстанавливая равновесие.

Дитер хмурится, глядя на меня.

– Три камня и одна искра, – слышу я свой поющий голос. – Вода, воздух, земля. И огонь в сердце.

«Остановись», – говорит что-то глубоко в моем сознании, что-то кричит, умоляя не делать этого.

Дитер кивает:

– Хорошо.

Он высыпает камни из мешочка себе на ладонь.

Позади раздается вопль. Металл скрежещет о металл.

Дитер оборачивается, смотрит так долго, что я собираюсь повернуться, но не могу. Мне нельзя. Дитер ничего не говорит, но когда начинает взбираться вверх по массивным корням Древа, я следую за ним с Лизель на руках.

Она сопротивляется:

– Отпусти меня! Это не ты, Фрици! Отпусти меня!

Мама, Дитер и я были так счастливы. Мы все время смеялись. Мы сидели в нашем маленьком домике и наслаждались маминой стряпней… что-то со сливами, с вишнями, помню, как подняла однажды глаза и увидела, что лицо Дитера в липких красных разводах, рот и зубы такие красные…

Я держу Лизель на руках. Обнимаю ее, а лицо у меня мокрое, и влага стекает на Лизель и на мои руки, сжимающие ее. Лизель кладет ладони мне на щеки, но я смотрю на Дитера, который подбирается к стволу Древа.

В стволе есть углубления. Их три. Идеальные и маленькие для идеальных маленьких камней.

– Три камня и одна искра, – шепчу я, горло вдруг сдавливает, слезы подступают с новой силой.

Дитер кладет по камню в каждое из углублений. Последний со щелчком встает на место, и я чувствую, как Древо начинает вибрировать, и я трясусь, стоя на его корнях, но мне удается сохранить равновесие, удержать Лизель на руках.

Я жду, что Древо протянет ветви, чтобы нащупать вложенные в ствол камни, и даст нам отпор. Но оно только вибрирует, это гул, наполненный жизнью, магией и силой, и находясь так близко, я ощущаю себя поглощенной им. Манящим гудением, обещающим силу и жизнь.

Глаза Дитера блестят от нетерпения. Он тоже слышит это. Он всегда слышал. Возможно, именно поэтому он такой, какой есть, потому что в его голове всегда было что-то, умоляющее так поступить. И вот он здесь, прижимает ладонь к стволу, и его губы расплываются в улыбке.

– Давай, Лизель, – воркует Дитер, поглаживая кору Древа.

– Нет, – шепчет она мне в шею, всхлипывая и рыча.

Дитер вздыхает. Он оглядывается, устремляя взор куда-то нам за спины.

Мечи лязгают уже ближе. Кто-то кричит:

– Фрици!

Я хочу оглянуться. Хочу посмотреть…

Я хочу…

Хочу…

– Малышка Лизель, – произносит Дитер, раздражение в его голосе смешивается с легкой тревогой. Он поворачивается к нам, все еще держа руку на Древе. – Ты должна сжечь это дерево ради меня.

– Нет! – кричит она.

– Да, должна.

Он дергает меня, и я толкаю Лизель к Дитеру. Он хватает ее за руку, и она вскрикивает, скорее от потрясения, чем от боли, но Дитер крепко держит ее, пока я стою, балансируя на корнях Древа.

– Фрици! – снова зовет тот знакомый голос, полный паники.

У меня в руке нож. Откуда он, интересно, взялся?

– Подожги Древо, малышка Лизель, – говорит Дитер. – Дорогой Фрицихен надо, чтобы ты подожгла Древо.

Перед моим лицом появляется кончик ножа. Мое внимание переключается с Дитера и Лизель, стоящих у подножия Древа, на край лезвия, туда и обратно, то далеко, то близко.

– Сожги Древо! – требует Дитер.

Почему она не слушается? Он нуждается в нас. Он нуждается в нас.

Лезвие ножа приближается к моему глазу. Я чувствую, как ресницы трепещут, касаясь его.

Слезы начинают наворачиваться на глазах, когда лезвие в моей руке приближается все ближе.

Дитеру нужно, чтобы я это сделала. Дитер нуждается во мне. Он нуждается во мне.

Он нуждается…

Я хочу…

Я должна…

Острая боль. Кончик лезвия задевает мое веко, и я вздрагиваю, когда нож скользит вверх, рассекая бровь.

Инстинкт подавляет «нужно» и «хочу» внезапным: «Нет, нет, не делай этого…»

Лизель кричит:

– Фрици, остановись!

– Ты можешь остановить это, – говорит Дитер, нашептывая слова ей в волосы и обнимая. – Разожги огонь. Сожги все дотла, малышка Лизель. Ведьмовской огонь в сердце.

Я веду нож обратно, и он снова оказывается у меня перед глазом, и я дрожу от того, что сдерживаю себя, дрожу от желания выколоть себе глаз… Дитер нуждается во мне, он нуждается в Лизель, он нуждается…

Он держал меня на цепях в Баден-Бадене. Тогда крови не было. Только очень жгло, и был запах опаленной плоти, а еще его глаза, сверкающие так же, как сейчас.

Он оставил на мне отметины. Оставил на мне клейма. Он завладел моим разумом в библиотеке. Он издевался надо мной на глазах у Отто.

И еще в другой раз, после того как мы выбрались из гробницы Перхты.

Снова и снова. Его отметины повсюду, они доказательство того, что он сильнее меня, что он всегда будет чем-то большим, чем я, что я всегда буду принадлежать ему.

Дитеру нужно, чтобы я это сделала.

Я хочу… Я хочу…

Я вижу, как кровь стекает с кончика ножа, который висит перед моим глазом.

Я слежу за ней взглядом, смотрю вниз. И вот оно – клеймо, которое он оставил, его край виднеется из-под разорванного воротничка сорочки и киртла, и там же неровные линии вырезанного на моей коже Древа, которые еще не зажили.

Я помню о других клеймах. О других шрамах.

Мое тело мне не принадлежит. Моя магия мне не принадлежит. Я принадлежу ему. Я в его власти, а эти отметины показывают, что он делает со мной все, что захочет.

«Нет».

«Хватит».

«НЕТ».

Это все, о чем я думаю. Все, о чем я думала на протяжении нескольких месяцев. «Нет. Хватит. Это все сотворил он. Я в его власти. Он изувечил меня».