Судьба страха

— Нет, — отвечал я, и это соответствовало истине, ибо теперь они уже находились у меня в кармане. — Но вернемся к выступающим против ядерного вооружения: каково будет ваше заявление, если тот ооновский билль не будет утвержден на Совете Безопасности?

Я отшатнулся, потому что Симмонс вскочила и пошла грохать кулаком по столу. Она рвала и метала, матерясь такими словами, которых я даже и не слышал-то никогда.

— И можете меня процитировать! — прокричала она наконец и плюхнулась на стул, совсем измотанная. — Но, разумеется, это просто немыслимо, чтоб они его не утвердили. Женщины всего мира собственными ногтями разорвут их на мелкие кусочки, да еще при этом будут хохотать!

Мне неприятно видеть, как женщины нервничают. Это отражается на твоих собственных нервах. Я решил, что мне лучше успокоить ее, переключить ее внимание на нежно зеленеющие холмы и звонко смеющиеся ручейки. Мне нужно было притушить безумное пламя, бушевавшее в ней, которое превращало ее глаза в пару кипящих котлов. И я сказал:

— Как я понимаю, вы также преподаете курс «Восхищение природой», иначе — природоведение.

Пламя забушевало еще сильнее.

— Трогэпл, было когда-то время, когда я получала наслаждение от этих коротких воскресных прогулок в лесу. Я могла весело болтать с кроликами и улыбаться нарциссам. Но в прошлом году, Трогэпл, случилась ужасная вещь. Она изменила мою жизнь!

— Расскажите, — попросил я.

— Трогэпл, вся беда в том, что в груди у меня бьется доброе материнское сердце. Именно поэтому я взяла в свою группу этот отвратительный, самый порочный, самый ужасный образец зловредной фауны, когда-либо придуманной дьяволом… — Нервы ее сдавали, губы подергивались, обнажая сжатые зубы, дыхание учащалось.

— Понимаю, — сказал я мягко. — Физик-ядерщик по имени Уистер.

Она соскочила с места и, хватая стулья студентов, нагромоздила из них высокую башню. Живо вскарабкавшись на ее вершину, она уселась там, покачиваясь и подслеповато озираясь по сторонам.

— Его здесь нет, — сказал я, желая ее успокоить.

— И слава Богу! — вскричала она.

В дверях с открытыми ртами стояли двое студентов, очевидно, дожидавшиеся начала лекции.

— Как я понимаю, — сказал я, — вам он несимпатичен.

Она завизжала так, что ушам стало больно.

Этим двум студентам, наверное, показалось, что я ее допекаю. Один из них убежал, а другой, мускулистый юнец, просто стоял и угрожающе смотрел на меня.

Мисс Симмонс, очевидно, совсем выдохшись, умолкла. У дверей стали собираться студенты. Первый что-то тихо говорил другим и указывал сперва на меня, потом на мисс Симмонс, сидящую прямо под потолком на качающейся башне из стульев.

— Мисс Симмонс, — обратился я к потолку, — прошу вас, продолжим беседу. К нам в редакцию поступили неоспоримые факты, свидетельствующие о том, что существует могущественная, как слон, как мамонт, политическая клика, стремящаяся тайно нанести поражение этому ооновскому законопроекту, и главный редактор направил меня к вам, чтобы услышать ваше мнение.

Она смотрела на меня из-под потолка, и, наверное, я казался ей бесцветным расплывчатым пятном. Я добился ее внимания, поэтому продолжал. После той первоначальной вспышки я все уже обдумал и теперь точно знал, что сказать.

— Я уверен, вы прекрасно понимаете, что кое-какие партии ценой своей жизни готовы помешать принятию этого проекта.

Башня из стульев дрогнула. Мисс Симмонс подслеповато таращилась на меня, готовая в любую секунду закричать опять. А я все говорил:

— Работая день и ночь, вкалывая как раб, выползая из всех щелей, словно подлая змея, молясь на черных мессах и завербовывая новых единомышленников, действуя исподтишка, с хитростью, на какую способен только он, этот человек стремится развратить делегатов с помощью женщин и наркотиков, шантажа и угроз и так загубить этот законопроект, чтобы ему уже никогда не поднять головы.

Я знал, что ее внимание принадлежит мне, так же как и внимание кучки парней-студентов. Наступил драматический момент. Я тянул с развязкой. Но, убедившись, что мисс Симмонс слушает мою речь каждой клеточкой головного мозга, я нанес смертельный удар.

— Имя этого тайного супостата — Уистер.

Она так и подскочила, пренебрегая всяческой осторожностью.

Гора стульев накренилась. Высокая башня начала падать, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее.

Стулья разлетелись в стороны, и мисс Симмонс рухнула на пол!

Трах!

По классной комнате с грохотом рассыпались обломки, и на меня с мощным ревом навалилась банда студентов.

— Он толкнул ее! — кричал один.

— Хватай его! — орал другой.

— Убить этого (…) мало! — вопил третий.

Я допустил ошибку. Я не отдавал себе отчета в том, что в нынешнее время появиться среди банды студентов — это все равно что войти в ангар в Афьоне. А я пришел безоружный!

Дубася меня кулаками и разрывая на мне одежду, они вытащили меня из аудитории на лестничную площадку. Одна честолюбивая душа сунула руку в мой рвущийся с треском плащ, достала бумажник и обнаружила в нем удостоверение агента ФБР.

— Фэбээровец! — заорал он. — Грязный, вонючий, паршивый фэбээровец!

Этого было достаточно. Они сбросили меня с лестницы, и я с глухим стуком брякнулся у ее подножия.

Вслед мне разъяренные студенты кинули мои бумажник и шляпу. Тут-то я их и перехитрил. Не дожидаясь, пока кто-то из них спустится по лестнице, я схватил бумажник и шляпу и помчался, как леопард, вон из этого здания. Рев возмущения удалялся от меня — ему ли было угнаться за офицером нестроевой службы.

Добрался я до Сто шестнадцатой улицы как раз вовремя, чтобы успеть на экспресс. Когда двери его закрылись, меня разобрал смех.

Я это сделал! В сущности, все сработало превосходно.

Если законопроект пройдет, Симмонс зло посмеется над Хеллером и язвительно скажет ему, что он прошел, несмотря на его самые подлые замыслы. А если не пройдет, я мог с уверенностью гарантировать, что жизнь его превратится в такой кошмар, с которым даже ему будет не справиться.

Несясь в болтающемся громыхающем поезде, я зализывал царапины на руках, вполне довольный самим собой.

Что за беда, в конце концов, если тебя немного отделают? Как говорят в Аппарате: нужно быть крепким и несгибаемым. Таким я и был. И в подобные моменты ликования телесная боль казалась почти приятной.

Я нанес удар, который надолго запомнится Хеллеру и от которого он, возможно, не сможет оправиться.

Я понял, в чем состоит мой долг, и выполнил его. Так, как велит Аппарат.

Глава 2

По мере приближения срока совещания Совета Безопасности ООН — 14.00 в пятницу — я, честно говоря, приходил в неистовство.

Четыре дня я находился в Нью-Йорке, четыре дня терзал рацию — никакого Рата.

Еще повсюду шныряли рабочие, пытаясь все закончить к уик-энду, и поэтому вкалывали сверхурочно, отчего в квартире царила неразбериха.