Судьба Убийцы
Шрифт:
Она тряхнула головой, ее длинные серебристые волосы качнулись.
– Двалия, ты ушла от нас три года назад. А за эти годы видения луриков были упорядочены и приумножены. Ты рассказала, как ты сместила события, чтобы найти этого ребенка, но я-то знаю, что ты сместила их много больше, чем ты можешь осознать. Мы тонем в кошмарах о гневе Нежданного Сына. Ужасающие картины мести Дважды Жившего Пророка заставляют молодых просыпаться, крича от ужаса. Видения о Разрушителе! О да, ты манипулировала событиями, но твое мелочное мщение забросило нас в очень опасное место. «Слепой, он видит путь, и Волк приходит вслед!». Пророчество о Нежданном Сыне было исполнено, нам на беду. Но это произошло, и мы рассматривали новейшие видения, чтобы отыскать наш путь. Но ты, ты сумела «волка
Двалия была сильнее, чем выглядела. Я уже знала это с того времени, как мы подрались. Но теперь она просто оторвала меня от земли и понесла вперед, лягающуюся и пытающуюся сопротивляться. Затем она швырнула мною в Капру.
Я ударилась о край помоста перед женщиной в голубом и рухнула на жесткий пол, обхватив руками ушибленные ребра. В моих легких не осталось воздуха. Я не могла пискнуть, не говоря уж о крике.
– Ты, глупая старуха!
– Двалия не выкрикнула эти слова, но произнесла их мрачным холодным голосом. Двое мужчин с копьями схватили ее за руки и оттащили назад, но даже когда они это сделали, она продолжала говорить так же хладнокровно, как будто они ее не трогали: - Ты отказалась прочесть, о чем рассказали мои исследования снов. Ты не прислушалась ко мне в первый раз, когда я предупреждала об этом существе, которое вы приняли. Я сказала тебе, что он освободит драконов. Ты сказала, что не сможет. Я умоляла тебя позволить мне уйти с Илистор, чтобы я могла защищать ее. Вы все отказали. Вы сказали, что Кебала Робреда будет достаточно. Но его было недостаточно, и потому она умерла. Она умерла ужасной смертью, в холоде, одинокая и искалеченная, а драконы, которых ты так боишься, были выпущены в этот мир.
Двалия не пыталась сопротивляться. Стражники держали ее за руки, но выглядели так, будто чувствовали себя глупо. Винделиар раскачивался взад-вперед там же, где опустился на колени, тяжело и шумно дыша через нос. Я лежала там, где упала, пытаясь вздохнуть и наблюдая за ней.
– Любимый мертв, - продолжала она.
– Я это знаю, я это чувствую. Я убила его самым худшим способом, какой он мог бы вообразить, и я похитила оружие, которое он со своим Изменяющим подготавливали, чтобы использовать против нас. Я привела вам Нежданного Сына из пророчеств, но все, что вы можете сделать, это сидеть там и не позволять мне раскрыть вам глаза! Я ожидала от Капры игнорирования моих соображений - она всегда меня ненавидела. А Феллоуди может думать лишь о блуде. А Коултри опасается, что если он начнет говорить правду, вы все переключитесь на него и станете обличать в самозванстве, каким он и был всегда. Но Симфи? Я думала о тебе лучше. Я думала, что ты мудрее. Я всегда считала, что однажды ты свергнешь трех других и станешь править Клеррессом, как ему и должно управляться. Но нет. Вы держите нити всех времен в своих руках и все же позволяете чужакам разобраться в тайнах нашей жизни! Я доставила вам то, в чем вы нуждаетесь, чтобы вы могли исправить ваши глупости в отношении Любимого, но нет, вы сидите там, как жабы на камнях, и ничего не делаете.
– Как ты смеешь нападать на меня? Как ты смеешь говорить с кем-то из нас таким тоном? Гвардеец! Десять плетей, - приказала Капра голосом, холодным, как лед, одному из охранников, который держал Двалию.
Мужчина оставил Двалию в руках своего напарника и схватил ее за запястья. Она не сопротивлялась. Первый гвардеец низко поклонился Четырем и быстро вышел из комнаты.
– Двадцать, - возразил Коултри.
– Это были изысканные лошади. Теперь они утрачены.
В его голосе не было ни сожаления, ни сочувствия. Так он мог бы он попросить напиться воды.
– Двадцать!
– Капра была возмущена.
– Как ты можешь делать вид, что твоя обида больше моей? Как ты смеешь!
– Тогда десять. Десять! Но это были прекрасные лошади, - Коултри погрузился в хандру, суетливо перебирая зеленый шелковый носовой платок, который вытащил из рукава.
– Незаменимые, - пробормотал он, еще
– Так неаккуратно. Так ... низко. Десять. Прямо сейчас. Давайте покончим с этим, - Феллоуди утомленно закрыл глаза, как если бы ему было слишком затруднительно даже смотреть.
Красивая женщина, Симфи, заговорила последней:
– Двалия, ты зашла слишком далеко. Слишком часто я позволяла тебе не стесняться в выражениях, но твои оскорбления вышли за грань допустимого. Я не могу защищать тебя. Пять плетей, - предложила она. В ее голосе слышалось сожаление, но не так уж много.
Капра яростно посмотрела на нее.
– Пять? ПЯТЬ? Ты тоже меня оскорбляешь! Ты оскорбляешь Коултри, который утратил целое поколение лошадей. Она не говорит, что убила Любимого, только то, что считает, будто он мертв! Она ослушалась и бросила нам вызов и ...
– Тогда десять, - поправилась Симфи.
– Пусть будет десять, и пусть это закончится. Слишком уж долог был день.
Капра покачала головой.
– Мы закончим и уйдем. Но сегодня вечером я хочу видеть вас всех в моей башне.
Послышались шаги стражника, он шел, четко чеканя каблуками об пол, мелодично позвякивая цепью в такт своим шагам. Я с трудом медленно села, спиной к помосту, чувствуя головокружение и боль. Я тупо смотрела на то, как охранник приподнял небольшую панель в гладком белом полу и привязал цепь к кольцу под ней.
Голос Двалии звучал все еще спокойно и размеренно:
– Нет. Это несправедливо. Это неправильно. Нет.
Стражник, волочивший ее вперед, не обращал внимания на ее слова, равно как и на то, что ее ногти впились ему в предплечье в попытке освободиться. Она упиралась ногами в гладкий пол, однако он тащил ее без видимых усилий. Когда он поравнялся с напарником, тот схватил ее за волосы и защелкнул вокруг шеи две металлические полосы. Она сопротивлялась, пока он накладывал этот ошейник поверх воротника. Оба стражника разом шагнули назад, и вот она, Двалия, которая так долго терроризировала меня, посажена на цепь, как собака, привязана к кольцу в полу тяжелой металлической цепью, закрепленной на ошейнике.
Это была короткая цепь. Она не могла выпрямиться. Какое-то мгновение она стояла, согнувшись, свирепо глядя на Четырех. Затем сгорбилась, скрестив руки на груди и прикрывая ими лицо так плотно, как только могла.
Я слышала, как громко задышал Винделиар, присвистывая при каждом выдохе, но он не сдвинулся с места. Я поняла, что это не было чем-то новым для них обоих, сразу же, как только оба стражника отступили. Один дал другому палку, такую же, как и та, что держал сам. Нет. Не палку. Каждый из них развернул короткий ремень, прикрепленный к рукояти из плотно сплетенной кожи. Кнуты. Они профессиональным движением встряхнули ими, и каждый занял позицию по обе стороны от Двалии.
– Вы идиоты!
– крикнула она, в последний раз попытавшись возмутиться, но ее голос дрогнул от страха, когда один из гвардейцев свистнул в воздухе плетью, пробуя удар.
Затем это началось.
Это были не десять плетей. Ударов было сорок. По десять от каждого из Четырех. Гвардейцы чередовали свои удары, кнуты подымались и падали так же ритмично, как молот кузнеца. Двалия не могла убежать. Ужасно, но между ударами у нее почти хватало времени на то, чтобы сообразить, куда падет следующий. Однако гвардейцы были опытными или, возможно, просто жестокими. Каждый раз, казалось, плеть падала на нетронутую еще плоть, или же ловко секла пополам рубец, оставленный ее парой.
При каждом ударе взлетали обрывки ее одеяния. Поначалу она оставалась сгорбившейся, там же, где была поначалу. Прекрасная ткань спинки платья, купленного капитаном для своей возлюбленной, изодралась и, наконец, опала. Она начала коротко взвизгивать и, подобно жуку, кружить вокруг кольца в полу. Стражникам было все равно. Она не могла уклониться от них. Ее плоть вздувалась рубцами и сочилась, и капли крови брызгами начали пятнать пол и сильные обнаженные руки гвардейцев. Прежде чем они закончили, плети хлестали по голому мясу, взметая в воздух кровавые дуги. Никогда прежде число сорок не казалось мне столь большим.