Судьба Убийцы

Какое-то время я думала о вороне. Это казалось случайностью. Она прилетела, она говорила о Пере, она сказала, что он не смог прийти. И потом улетела.

Летит красный дракон.

Мне это приснилось?

Волк-Отец? Почему ты заставил меня сказать: «Выход это вход»?

Чтобы сказать им, что нас можно найти.

Он был едва слышен в моих мыслях.

Сказать кому? Перу?

Нет. Твоему отцу. Если Шут рядом, то твой отец тоже недалеко. Я могу дотянуться до него, но его стены сильны.

Мой отец? Ты уверен? Я могу опустить свои стены.

Нет! Не делай этого!

Я начала дрожать. Это вообще возможно? После всех этих месяцев, после того, как он оттолкнул меня?

Он пришел, чтобы найти меня? Ты уверен? Ты уверен, что мой отец рядом?

Его ответ был слабым.

Нет.

Его присутствие таяло, как мои надежды.

Я стала осторожно думать о том, что знала в точности.

Я знала, что Любимый действительно приходил. Это случилось в реальности. Если он пришел, чтобы спасти меня, это было плохим решением. Он сделал только хуже. Они забьют его плетьми до смерти, и Прилкопа тоже. И у нас не будет еды, потому что он убил стража, что о нас заботился, а Феллоуди даже не подумает назначить кого-то еще. Мне было интересно, умерла ли Капра. Мне было интересно, смогли ли Коултри и Винделиар убедить Феллоуди, что меня нужно убить. Я думала, что Капра, скорее всего, выступит против них, чтобы сохранить мне жизнь. Но если она умерла или тяжело ранена, они могут прийти за мной.

Прилкоп уже умер? Он сказал, что они медленно убьют его. Убьют ли они его медленно? Я подумала, что, скорее всего, да, и эта мысль меня напугала. Я вскочила с колотящимся сердцем, зажав руками рот. Потом я заставила себя сесть на место. Не сейчас. Еще не время.

Я попыталась привести мысли в порядок. Ворона была настоящей, потому что Волк-Отец заставил меня с ней говорить.

Волк-Отец был настоящим.

Я отбросила все эти размышления. Что я знаю абсолютно точно? Коултри и Винделиар хотели убить меня. Если они сумеют убедить Феллоуди, то они это сделают.

Тогда остается только мой путь. Тот путь, о котором Прилкоп сказал, что, может, это не лучший вариант.

Но для меня он был единственным. Моей определенностью. Я не могла зависеть от говорящей вороны или заманчивой надежды, что мой отец может быть рядом. Я. Я могла рассчитывать только на себя. Я была единственным, что у меня было, и путь, который я мельком увидела, внезапно оказался моим истинным Путем.

Я почувствовала сожаление от того, как прошла моя жизнь. Я знала, что теперь все кончено. Я никогда не буду сидеть за кухонным столом в Ивовом Лесу и смотреть, как мука с водой становятся хлебом. Никогда больше не стащу у отца свитков, никогда с ним не поспорю. Я никогда не буду сидеть в своем укромном местечке с кошкой, которая мне не принадлежит. Эта часть моей жизни была очень короткой. Если бы я знала, как она хороша, я бы больше наслаждалась ей. Но Прилкоп ошибся. У меня не было выбора. Двалия решила все за меня, когда украла меня и привела сюда. И выбора все еще нет.

Глупо, но я очень хотела сказать ему, почему он был неправ. Снова поговорить с ним. Но, наверное, он уже мертв. Я прошептала вслух: «Ты был неправ, Прилкоп. Проблема не в том, что мы забываем прошлое. Беда в том, что мы помним его слишком хорошо. Дети вспоминают беды, которые враги причинили их дедам, и винят их внучек. Дети не рождаются с воспоминаниями о том, кто оскорбил их мать, или обхитрил их дедушку, или украл их землю. Эта ненависть завещана им, привита им, вложена в них. Если бы взрослые не рассказывали своим детям о ненависти, передающейся из поколения в поколение, может быть, было бы лучше. Может быть, Шесть Герцогств не стали бы ненавидеть Калсиду. Поплыли бы Красные Корабли в Шесть Герцогств, если бы Внешние Острова не помнили, что мы сделали с их дедами?»

Я прислушалась к тишине, которая была мне ответом.

Уже миновала середина ночи, и дело шло к утру. Пришло время моему плану стать реальностью. Время обратить мир на мой лучший Путь.

Я нашла небольшую дырку в матрасе и достала из нее свой нож и четыре связанных ключа. Я разделила ключи. Было неудобно сквозь решетки вставлять каждый из них в правильную скважину и поворачивать в нужном порядке. Хорошо, что нужно использовать только два из них, и все-таки было сложно понять, какие именно. Очень осторожно и тихо я повернула каждый ключ в замке и сдвинула металлический засов. Я открыла зарешеченную дверь как раз настолько, чтобы протиснуть голову. В открытом коридоре никого не было.

Я аккуратно затворила за собой дверь. Потребовалось некоторое время, чтобы закрыть замки всеми четырьмя ключами. Сделано.

За долгое время на корабле с Винделиаром я научилась не думать. И теперь, когда я тихо двигалась по коридору мимо камер, мой разум был настолько пуст, насколько это возможно. Я смотрела только на обычные вещи. Плитка на полу. Дверь. Ручка двери. Не заперто. Тише, тише. Я наступила во что-то. Ох. Кровь стражника. Иду дальше. Ступеньки. Будущее, к которому я приближалась, становилось все больше, яснее и ярче. С каждым шагом, который я делала, росла моя уверенность. Но я отбросила ее и сделала свой Путь маленьким и личным. Я вспомнила аромат свечи моей матери. Я подумала о своем отце, который писал каждую ночь, а потом почти каждый раз сжигал написанное.

Я мягко спустилась по ступеням. Один пролет, потом еще один, пошире, все ближе к уровню с манускриптами и библиотеками. Я медленно продвинулась вдоль стены и выглянула из-за угла. Широкие коридоры освещались с помощью больших пылающих горшков с маслом. Нет! Не это воспоминание. Вместо этого я подумала об аромате лесного масла, о том, как сладко оно пахло, когда горело. В коридорах не было ни души. Я тихо двигалась вдоль стен. Я не поднимала взгляда на портреты в рамах и пейзажи. Я достигла двери первой комнаты. Я вошла, опасаясь, кто-нибудь все еще работает, но внутри было тихо и темно. Лампы здесь были потушены на ночь. Я подождала, пока мои глаза привыкнут к полумраку. Большие окна вдоль задней стены впускали в комнату свет луны и звезд. Этого должно быть достаточно, чтобы я не потеряла направления.

У меня был план с четкой последовательностью действий. Я ходила между полок и стеллажей, вытянув руки. Я сбрасывала свитки, бумаги и книги на пол. Я покрыла ими пол, двигаясь по саду заготовленных впрок снов, словно пчелка на лугу, полном цветов, источающих нектар. Старые треснутые свитки и свежие листы бумаги, телячья кожа и кожаные книги. Все они падали на пол, пока я не создала путь из упавших сновидений через лабиринт стеллажей и полок.

Мне пришлось забраться на стул, чтобы дотянуться до толстой плошки с маслом на шкафу. Лампа была тяжелой, и я разлила немного масла, пока доставала ее. Аромат леса. Я думала о богатой земле и мысленно обращалась к воспоминаниям о своей матери. «Если ты выпалываешь сорняки, ты должна делать это тщательно. Ты должна вырвать весь сорняк, вместе с длинным корнем. Иначе он снова прорастет. Он будет сильнее, чем прежде, и придется приложить гораздо больше усилий, чтобы снова избавиться от него. Или кому-то придется сделать это вместо тебя».

Лампа была тяжелой. Я поставила ее на пол, наклонила, как чайник, и масло потянулось тонкой извилистой линией, пока я тащила ее через ряды стеллажей с книгами. Я увлажняла свой путь из упавших снов. Когда масло закончилось, я снова прошлась по комнате, сбрасывая свитки и книги с полок, позволяя им тоже напитаться маслом. Я увидела еще один шкаф с масляной лампой. Я снова воспользовалась стулом и проделала то же самое. Полки были из отличного дерева, и мне было приятно видеть, что масло затекает под них. Третья лампа с маслом пропитала все то, что осталось нетронутым, и я посчитала, что на этом моя работа в этой комнате завершена.