Судьба Убийцы

Усилившийся шторм вторил моему страху. Он будто вырывался из моей груди и сносил все вокруг. Через борт перехлестнула

волна. Меня окатило водой, и я невольно ухватилась за ногу Керфа. Кто-то прокричал приказ, и мимо нас пробежали трое мужчин. Нос корабля начал задираться, будто мы взбираемся на крутой холм.

– Спускайся вниз, идиот! – на ходу крикнул Винделиару один из моряков.

Я поднялась на ноги, стараясь крепче стоять на палубе. Вокруг бушевал ветер, нас почти сдувало.

Корабль опять накренился, и мы заскользили вниз по мокрой палубе. Я налетела на визжащего Винделиара.

– Хватай ее! – скомандовал он Керфу. – Тащи обратно в каюту.

Нагнувшись, Керф вцепился в мою рубашку на спине и как мешок потащил к корме, к люку, который держал Винделиар. Моряки ругались, обегая нас. Они двигались целенаправленно, но я не понимала смысла звучащих над палубой команд. Матросы карабкались на мачты, а штормовой ветер хлестал их и с каждым порывом трещали паруса. Палуба опять накренилась. Мы добрались до люка, но он оказался закрыт. Винделиар упал на палубу и принялся молотить по люку кулаками и кричать, чтобы нас впустили. Керф бросил меня и, став на одно колено, со стоном поднял крышку и отодвинул в сторону. Мы скорее скатились, чем спустились по трапу. Над нами кто-то захлопнул крышку, и мы очутились в полумраке.

На мгновение я почувствовала себя в безопасности. Но вдруг неровный дощатый пол наклонился. Кто-то испуганно закричал, над ним засмеялись и стали поддразнивать:

– Не бывать тебе торговцем, мальчишка, если ты так вопишь от небольшого шторма.

– Убери этот фонарь! – прокричал кто-то.

Тут же темнота стала кромешной, и мир вокруг меня закачался.

Я не знала, как пройти к нашей жалкой каюте. Но Керф знал. Винделиар сказал мне на ухо, чтобы я следовала за ними. Вцепившись в его рубашку, я двинулась маленькими шажками, натыкаясь на балки, гамаки, матросские сундучки, и, наконец, ввалилась в открытую дверь – как оказалось, в нашу каюту. Пол наклонился, я опустилась на корточки и уселась, упираясь ладонями, чтобы удержаться на месте. Ощупью я проскользнула в угол и вжалась в него. Здесь я и сидела в темноте, положив на колени ушибленные руки. Я промокла до нитки, вода с волос текла по шее. Я замерзла, несмотря на тесноту каюты. И меня охватила безысходность. Пусть Двалия будет злой настолько, насколько возможно. Мне нужен настоящий ответ!

– Зачем вы меня похитили? Что вы собираетесь со мной делать?

Мои слова прозвучали во тьме громко и отчетливо.

Корабль накренился на другой бок, и Двалия заворочалась на койке.

– Заткни ее! – приказала она Винделиару. – Пусть она уснет.

– Он не может! Я блокирую его в своем разуме. Он не может мной управлять.

– Зато я могу! Я могу управлять тобой палками, поэтому лучше замолчи.

Это была угроза, но к злости в ее голосе примешивалось страдание. И немного страха. Вдруг качка вдавила меня в угол. Я чувствовала себя котенком в коробке, которую трясут. Мне это совсем не нравилось. Но я напомнила себе, что матросы на палубе выглядели занятыми и озабоченными, но не напуганными. Я решила, что меня не запугать.

– У тебя нет палки, и ты не сможешь разглядеть меня в темноте, чтобы ударить. Ты боишься ответить? Почему вы меня похитили? Что вы собираетесь со мной делать?

Вдруг она села на койке. Я поняла это, потому что услышала шорох одеяла и глухой звук, с каким она ударилась о верхнюю койку. Я сначала подавила смешок, но затем позволила ему вырваться. Неожиданно я ощутила странную силу, бросая Двалии вызов в темноте и среди шторма.

– А если корабль затонет? – спросила я. – Тогда все ваши планы пойдут прахом. Представляешь – тогда мы здесь застрянем. Даже если мы выберемся из каюты, в темноте ни за что не отыщем трап и люк. Мы все умрем здесь, когда хлынет холодная вода. А если корабль сначала перевернется?

Дыхание Винделиара стало прерывистым. Жалость к нему боролась с удовлетворением. Могу ли я заставить их ощутить, каково было мне, напуганной и больной, когда они меня похитили?

Корабль снова накренился, затем его что-то ударило, и толчок прокатился по всему судну. Спустя мгновение Двалию затошнило. Рядом с койкой стояло ведро, но я услышала, как после сдавленного звука струя рвоты плеснула на пол. Вонь усилилась.

– Ты считала, что я Нежданный Сын. Потом решила, что нет! А я думаю, что я и правда он! И я изменяю мир, прямо сейчас. Ты никогда не узнаешь, как я его изменю, потому что умрешь до того, как мы прибудем в порт. Ты худеешь и слабеешь. А если ты умрешь, а Винделиар оставит нас в покое? Сомневаюсь, что я отправлюсь в Клеррес.

Я опять рассмеялась.

На мгновение воцарилась полная тишина, будто замерли и шторм, и корабль. Двалия заговорила в этой тишине.

– Что я с тобой сделаю? То же, что и с твоим отцом. Я разорву тебя на куски. Я вытяну из тебя все секреты, даже если придется содрать с твоей плоти каждый дюйм кожи. А когда я закончу с тобой, отдам тебя на разведение. Наши заводчики давно хотели кого-нибудь из твоего рода. Неважно, как я тебя изуродую, они найдут желающего насиловать тебя до тех пор, пока ты не понесешь. Ты очень юна. Представляю, сколько детишек выйдет из твоего брюха прежде, чем ты подохнешь.

Она издала каркающий звук.

Я никогда не слышала, как Двалия смеется, но поняла, что это был смех. Меня охватил леденящий страх, холоднее, чем морская вода за бортом. Я была озадачена. Что она мне рассказывает? Я попыталась вернуть уверенность в себе.

– Ты ничего не сделала с моим отцом. Ты его даже никогда не видела!

Пол наклонился на другой бок, и в тишине раздался треск деревянной обшивки. Затем Двалия заговорила, и она сама казалась воплощением тьмы.

– Так ты даже не знаешь, кто твой отец!

– Я знаю своего отца!

– Правда? Знаешь его светлые волосы и глаза? Знаешь насмешливую улыбку и длинные пальцы? А я думаю, что нет. Я ослепила эти глаза, я навсегда вырвала из них насмешливость! И я срезала кончики длинных пальцев твоего отца. Срезала в несколько приемов по тонкой полоске, после того, как выдрала ногти. Он больше не будет показывать фокусы, доставать из воздуха яблоки. Не будет танцевать и кувыркаться. Также медленно я содрала кожу с его ступней. Я зажала его левую ногу тисками и медленно, медленно их стягивала, меньше чем на четверть оборота на каждом вопросе. Мне было неважно, отвечает он или нет! Я спрашивала, а он визжал или выкрикивал слова. И тогда я снова закручивала винт. Туже и туже, а его ступня раздувалась, пока не хрустнула!

Двалия опять каркнула.

В темноте шумно дышал Винделиар. Он что, старается не рассмеяться? Или сдерживает рыдания?

– Кости не выдержали. Одна выступила из ноги как маленькая башня слоновой кости. О, как он кричал. Я стояла рядом, и ждала, ждала, пока он не перестанет кричать. Тогда я затянула винт еще на четверть!

На мгновение мир вокруг меня замер. Казалось, даже корабль завис неподвижно и почти ровно. Отец, которого я не знаю? Отец, которого она пытала. Я была уверена, что кого-то она пытала. Она рассказывала об этом, как о самой вкусной еде, какую когда-либо пробовала, как о самой чудесной песне, какую когда-либо слышала. Но мой отец? Я знаю своего отца. Он также был отцом Неттл и мужем моей мамы. Конечно же, он мой отец.

Но поскольку мой мир качался, как и корабль, этот вопрос необходимо было поднять. Что если он мне не отец? Если он никогда не был моим отцом? Баррич не был отцом Неттл. Я могла оказаться не первым ребенком, которого удочерили. Но Молли была моей мамой. В этом я уверена. Разве что... Я подумала о матери немыслимое. Объяснило бы это то, что я совсем не похожа на отца? Или то, почему он меня в тот день оставил? Он сказал, что должен идти, что должен спасти избитого старого нищего. Слепого нищего, со сломанной рукой и хромого...