Судьба всегда звонит дважды

– Увы, сказать такого не могу, - он, помимо воли, не может удержать улыбку, глядя в сердитые глаза своей собеседницы. Нда, в жизни его не принимали за извращенца, любителя молоденьких девочек.
– Я давно и счастливо женат. И вообще, - он посерьезнел, - речь пойдет не обо мне и моих чувствах. Дело вот в чем... Вас зовут как?

– Маша, - она слегка растеряна.

Маша. Какое красивое имя...

– Вся моя жизнь, Маша, научила меня верить своему внутреннему голосу. А он сейчас говорит мне, что не случайно наши кресла оказались рядом в самолете. Я знаю, что моя жена была против вашего общения с Василием. Но я почему-то уверен в обратном. Мне кажется, что вы сможете что-то сделать, чтобы он снова захотел... жить, быть сильным и уверенным в себе, каким был всегда. Я дам распоряжение в клинике, чтобы вас пропускали к моему сыну беспрепятственно. Надеюсь, что вы... оправдаете мои надежды.

Она смотрит на него долго и молча. И с таким выражением, словно он у нее на глазах превратился из человека... ну, в Деда Мороза, например. Неверяще, на выдохе:

– Вы - Васькин отец?

– Так точно. Литвинский Артем Борисович.

Литвинского Артема Борисовича в данных обстоятельствах могло оправдать только одно - ни разу в жизни он не попадал в такие ситуации. И поэтому, именно и только поэтому он позволил случиться дальнейшему.

Тихонько всхлипнув, Маша вдруг быстро схватила его руку и, не успел он и слова сказать - прижалась губами к тыльной ее стороне. Попытки отобрать у Маши собственную конечность успехом не увенчались - она лишь развернула его руку ладонью к себе, и именно в ладонь и плакала, уткнувшись мокрыми от слез губами.

Артему было страшно неловко. В жизни ему руки женщины не целовали. Да и вообще никто. Разве что мать в его, Артема, глубоком младенчестве, когда дитю целуют все - и пяточки, и попу, и плечико. Но это вряд ли можно принимать во внимание. А теперь вот - он сидит в парке на скамеечке, рядом с ним - молодая симпатичная девушка, которая уливается слезами и целует ему руку. И прекратить этот процесс нет никакой возможности.

Потом он все же как-то смог сменить диспозицию, мягко освободил руку, вместо этого пришлось приобнять Машу, и она еще чуть-чуть поплакала у него на плече. А Артема вдруг посетило странное сюрреалистическое чувство - зря все же они с Арлетт не родили второго ребенка. У него могла бы быть сейчас вот такая вот дочь.

– Вы меня простите, Артем Борисович, - Маша финально шмыгнула носом.
– Я понимаю, у вас своих хлопот и забот куча, а тут я еще... Просто это все так неожиданно случилось... Я уже не думала...

– Маша, все в порядке, - Артем крепко сжимает Машины плечи.
– Все, не плачьте. Все будет хорошо. Давайте в это верить. Я надеюсь, что вы сможете помочь Васе.

– Вы знаете, - Маша вдруг становится еще грустнее, если это вообще возможно, - а он ведь не хочет меня видеть. Совсем. Так что я не знаю...

– Это вам моя супруга сказала?

– Ну да.

– Это не так, - Артем морщится.
– Она сказала это, чтобы вас... отпугнуть. Чтобы...

– Значит, Бас этого не говорил?

– Нет.

У нее такие глаза, что он снова чувствует себя Дедом Морозом.

Глава 8. Живу, чтобы любить до слепоты.

– Басик, привет.

Он ее, разумеется, не ждал. Более того, даже убедил себя, что забыл о ней, совсем, окончательно. Но сейчас, еще до того, как он успел понять, осознать разумом то удивительное и невозможное - Маша здесь, снова, стоит в дверях его палаты - сердце дрогнуло, предательски дрогнуло, сжалось - болезненно, необъяснимо и неожиданно. И единственное, что он мог сказать внятного:

– Почему Басик?

– А почему нет?

– Ты еще скажи - Барсик!
– диалог у них начинается как минимум странно, но он все еще не может прийти в себя от неожиданности ее появления здесь. Маша же ведет себя как ни в чем не бывало - естественна и даже весела, причем веселость ее не напускная, а вполне себе натуральная, умеренная. И сама Маша такая... замечательная. Он совершенно не отдает себе отчета в том, что не сводит с нее глаз.

– Барсик?
– Маша подходит к кровати, спускает с плеча на пол сумку с ноутбуком.
– Ну, можно и Барсик. Такой рыжий боевой дворовый кот. Отощавшая версия Гарфилда, который полгода не видел лазанью.

– Гарфилд?!
– Бас фыркает.
– Скажешь тоже! И потом - терпеть не могу лазанью.

– По тебе и видно, - она улыбается, так мягко и...

Тут до него доходит, что не так. Нет в ее глазах тех так разозливших его в прошлый раз жалости и страха - всего этого нет и следа. Это другая Маша, та Маша, которую он так самозабвенно целовал... сто миллионов лет назад, кажется. И он ни черта не понимает, зачем она здесь снова, после того, как он ее... да выгнал, практически, если называть вещи своими именами.

Выяснять это не хочется, хочется просто смотреть на нее, в ее глаза, как она улыбается. Но он не может позволить себе слабости. Не в этот раз и не с ней.

– Маш, зачем ты вернулась?

– К тебе приехала, - Маша отвечает слегка удивленно, смотрит на него, наклонив голову.

– Зачем?

– Захотелось, - пожимает плечами.

– Почему?!

– Ты не поймешь, - отвечает она спокойно.
– И, предваряя твои дальнейшие расспросы - у меня есть высочайшее соизволение на посещение твой августейшей особы. Поэтому выгонять меня бесполезно - все равно буду приходить. Лучше сразу смирись.

– Что... какое... я не понял... ты о чем говоришь?!

– Просто пойми одну вещь - я буду приходить каждый день.

– Зачем?!

– Вот ты дятел! Заладил - зачем да зачем! Сейчас фотографии покажу, - Маша деловито подвигает к постели стул, поднимает сумку с ноутбуком.
– Ты же последние свои фотографии не видел, которые я делала?

– Да нет, знаешь, как-то... возможности не представилось.

– Вот!
– удовлетворенно кивает Маша.
– Сейчас покажу.

– Слушай, Маш... я не думаю, что это хорошая идея... Не стоит тебе...
– он далеко не так решителен, как в прошлый раз. Потому что ему смертельно не хочется, чтобы она уходила, только вот себе он в этом не признается.

– Я там тебя подловила, как ты в носу ковыряешься, - Маша ставит ему ноутбук на грудь.
– А с виду такой приличный мальчик...

– Все ты врешь!

– Смотри сам.

Спустя пару минут.

– Да это я просто нос чешу!