Судьба всегда звонит дважды

Однако, чуть позже выяснилось, что на консьерже везение Баса кончилось. Дверь ему открыл... о, он сразу понял, кто это. Это Машкин отец, и она на него очень похожа. Те же темные глаза, черты лица так схожи... Очень странно видеть взрослого мужика, так похожего на... крайне симпатичную тебе девушку.

– Здравствуйте. Я к Маше. Она дома?
– вежливость и хорошие манеры в Баса не без труда, но вбили. Еще в детстве.

– Так-так-так... Это кто же к нам в гости пожаловал?..

– Извините?..

– Не извиню. Но, заходи, коли пришел, - перед Басом шире распахнули дверь. Только ему заходить не хотелось, ну вот совершенно. Но заставил себя, шагнул через порог.

– Прошу в мой кабинет, - кивком головы обозначил направление его неожиданный собеседник.

– Вообще-то, я к Маше...

– А я так мечтал с тобой поговорить по душам... Бас, - темная бровь, точная копия Машиной, артистически, виртуозно выгибается

Дураком Бас никогда не был. И ситуация ему не нравилась. Не нравился холодный голос, с легкой, так тонко подпущенной издевкой, что достигается только многолетними тренировками. Не нравился мрачный, тяжелый взгляд. И сардоническая улыбка тоже не нравилось. Ох, не к добру все это...

– Вы знаете, я, наверное, лучше Машу на улице подожду.

– В кабинет, живо!

– Нет, право, не стоит. Я лучше...
– он сделал один шаг назад, больше просто не успел.

– В кабинет, я кому сказал!!!
– Тихомиров не просто рявкнул эти слова. Он еще и прихватил Василия за рукав куртки и дернул все в том же, указанном ранее кивком головы направлении.

Бас покачнулся от неожиданности такого рывка, на ногах он и так стоял с трудом, а тут еще это... Не сдержался, охнул и поморщился от боли. На какой-то миг даже вынужден был схватиться за плечо Машкиного отца, чтобы не грохнуться на пол. Но затем сразу же отпустил.

А тот смотрит на него со смесью изумления и... отвращения. Резко выпускает рукав его куртки и сам отступает на шаг от Баса, словно от прокаженного. Презрительная гримаса искажает его лицо.

– Что ж ты такой убогий-то, прости, Господи? Пальцем не дотронься...

– Извините, - прохрипел Бас, ему дико неловко.

– Хоть раз поступи как мужчина! Что, даже поговорить не можешь прямо? Стыдно?

Бас выдыхает резко. После всего... похоже, у него нет выбора. И он проходит, наконец, куда ему указывают.

Кабинет внушительный, место для уединения и работы солидного человека. Ну да, Машкин папа - денежный мешок. Но Басу сейчас не до деталей. Без приглашения даже не опускается - падает в гостеприимные объятья кожаного кресла, хотя ему сейчас все равно куда - лишь бы не стоять.

Машин отец молча наблюдает за его действиями, но изогнутая бровь и презрительно вздернутый угол рта красноречивее любых слов.

– Итак, расклад такой, - Тихомиров начинает негромко, размеренно. Пальцы сцеплены в замок, сам он показно расслабленно откинулся на спинку кресла, но у Баса отчетливое ощущение, что он видит перед собой человеческое воплощение кобры перед броском.
– Я говорю, ты слушаешь. Ясно?

Василий кивает. Машкин отец что-то хочет ему сказать, и, похоже, останавливать его абсолютно бесполезно.

– Вот что я тебе скажу... Бас. Я терпел и молчал, когда моя дочь месяц умирала вместе с тобой. Я согласился отпустить ее к тебе, потому что она говорила, что ей это нужно. Я молчал и тогда, когда она вернулась сама не своя, будто на нее вылили ведро холодной воды. Я все еще терпел и смотрел, как она неделями пропадала на кладбищах с фотоаппаратом. Я стерпел, когда она решила снова ехать к тебе. Я терпел все то время, пока она жила в Париже, вдали от семьи. И все из-за тебя! Но теперь, когда она вернулась второй раз... Такая... такая...

– Тихомиров шумно выдохнул, улыбнулся абсолютно шакальей улыбкой и продолжил: - Вот тут мое ангельское терпение закончилось.

Дверь кабинета милосердно распахивается, Бас поворачивает голову. Женщина, эффектная, светловолосая, с пронзительными сине-рентгеновскими глазами. Судя по возрасту, скорее всего, Машина мать, хотя и непохожи. Ну да, Машка же на отца похожа, на этого кошмарного ядовитого типа.

– Тихомиров, что здесь происходит?

– Ничего, - тот снова улыбается, но на этот раз нормально, по-человечьи, все потому, что улыбка адресована не Басу.
– Мы просто беседуем.

– Дмитрий Иванович, я тебя умоляю. Без членовредительства!

– Какой разговор! Конечно! Ручки-то, - демонстрирует свои весьма приличные габаритами ладони ("В виде кулаков, - отстраненно отмечает вдруг Бас, - наверное, еще внушительнее выглядят"), - вот они!

– Дмитрий!

– Даша, дай мне с молодым человеком закончить. А потом я целиком в твоем распоряжении.

И слово "закончить" в исполнении Машкиного отца звучит крайне... несимпатично.

Когда их оставляют наедине, Бас имеет сомнительное удовольствие снова наблюдать улыбку... как его назвали, Дмитрия Ивановича? Улыбка у Дмитрия Ивановича Тихомирова что-то совсем нехорошая.

– Ну-с, буду краток. Если я увижу тебя рядом с моей дочерью... если ты только посмеешь подойти к ней... снова начать портить ей жизнь... Заруби себе на носу - я лично, вот этими руками сломаю тебе то, что тебе с таким трудом починили. И еще оторву что-нибудь... для усугубления эффекта! И я тебя уверяю, это не фигура речи, а понимать следует бук-валь-но! Не оставишь в покое мою дочь - я тебя пришибу! Понял меня?!

Бас отвечать не хочет и не может. Не та у него весовая категория и не то состояние, чтобы спорить сейчас с этим... А более всего противно, что, скорее всего, Машкин отец имеет право так говорить с ним. Медленно кивает, а потом еще словами:

– Понял.

– Тогда - вон отсюда! Немедленно!

Как он выходил, помнит смутно, в себя пришел уже на той самой, замеченной им еще до визита в Тихомировскую квартиру, скамеечке у подъезда. Ноги ныли ужасно, причем не в нагрузке дело было, наверное, а в чем-то ином. Режущая боль полосовала то по бедрам, то по икрам, пока он сидел, откинувшись на спинку скамьи и подняв лицо к небу. Лицо приятно согревали лучи солнца, идиллия просто какая-то... А на самом деле... На сердце погано так, что и дышать-то трудно.