Судьба. Книга 2
Шрифт:
Кто дал тебе это смертоносное оружие вместо мирных орудий труда? Кто толкнул на кривую тропу зла и насилия? Это сделал не твой родственник, не дядя, это горькая участь, переполнившая до краёв чашу терпения, идёт впереди тебя.
Чёрные заросли туранги непроходимой стеной стоят по берегу Мургаба. Глухо рычит река, и пурпурная кровь земли расплывается по горизонту. Ветер доносит дымок — горький дым сгоревших ожиданий. Вокруг звенит воздух, звенит надрывно и тонко — это тянет свои невидимые струны ночная птица козодой. Ты смотришь на небо, будто боишься возмездия аллаха. Ты замедлил шаги, словно груз твоих раздумий и намерений тяжелее верблюжьего вьюка.
Ты замыслил недоброе, путник? Но — иди, и да будет,
В окружении нескольких родичей Бекмурад-бай сидел в тепло натопленной комнате. Зеленоватым янтарём сверкал в пиалах густой чай, степенно текла неторопливая беседа.
Бекмурад-бай был спокоен и умиротворён. Его торговые дела шли отлично, дома было всё в порядке. Недавно он вернулся из Ашхабада без двух плотных пачек каракульских шкурок и кожаного мешочка с золотыми монетами. Его друг — начальник ашхабадской тюрьмы клятвенно заверил его, что просимое им дело сделано, на голову известного ему человека налита вода [15] . Бекмурад-баю показалось, что он покорил сильную крепость, и он на радостях отдал начальнику не только шкурки, но и золото, хотя раньше и не помышлял о щедрости. Бекмурад-бай решил, что золото — дело наживное, когда тебе не портят сон разные проходимцы.
15
Налить на голову воду — образное выражение, означающее убить.
Беседа была пустяковой, ни к чему не обязывающей, просто так, от нечего делать. Она вспыхивала и затухала, как угольки в оджаке. И поэтому все оживились, когда отворилась дверь и на пороге показался незнакомый человек. Ему вежливо указали место, подвинули чайник и пиалу.
Знал бы Бекмурад-бай, кто пожаловал к нему в гости, не сидел бы так спокойно! Знали бы родственники хозяина, кому они уступили место, они сразу же стали бы нащупывать ножи. Гость этот был Берды.
Как он решился так смело войти в дом своего заклятого врага? Понадеялся на слепую удачу? И да, и нет. Во-первых, в ряду Бекмурад-бая его почти никто не знал в лицо, за исключением самого хозяина, Но самое главное, Берды надеялся, что время и тюрьма изменили его неузнаваемо. И не напрасно надеялся, потому что Бекмурад-бай не узнал в нём похитителя невестки, не признал человека, который чуть было не отправил на тот свет Сапара и Сарбаз-бая. Отлежавшись после раны, полученной в стычке у дома Нурмамеда, Сарбаз-бай вообще перестал высовывать нос из своих песков. «Стреляйте там себе в полное удовольствие, — неизменно отвечал он на приглашения Бекмурад-бая, — а мне и с моими овцами хорошо, я хочу прожить до конца отмеренный мне аллахом срок».
— Откуда будете, добрый человек? — поинтересовался хозяин.
— Из Ахала я родом.
Ответил не подумавши, потому что упоминание об Ахале могло не вовремя насторожить Бекмурад-бая. Но тот не обратил внимания на оплошность Берды.
— Пусть будет удачливой ваша дорога, — традиционно пожелал он. — А куда путь держите?
— Я приехал… Иду в Шор-Тёпе.
— Родственники есть или по делам?
— Можно сказать, по делам.
— Важные дела?
— Сестра у меня в Шор-Тёпе. Давно не видел.
— Вы уже бывали в наших краях?
— Нет, — сказал спохватившийся Берды, — не бывал ни разу. Даже не знаю, где Шор-Тёпе находится. И дорогу туда не знаю.
— Дорога известная.
— Спрашивал сейчас у одного, говорит, что лучше утром идти. Я и решил заночевать в вашем селе.
— Правильно сделали, — одобрил Бекмурад-бай. — Ночь дана мусульманину для отдыха, день — для
трудов. Переночуете у нас, а утром сами дорогу увидите.— Вообще-то до Шор-Тёпе не так уж далеко, — вставил один из сидящих.
— Это так, — согласился второй, — но дороги между селениями путаные, в разные стороны сворачивают. Ночью трудно идти.
Продолжая разговор, Бекмурад-бай собирался уже поинтересоваться новостями в Ахале, когда снаружи послышался хриплый крик:
— Чошш!.. Чошш!.. Стой, тебе говорят, вислоухая скотина!.. Эй, хозяин!..
— Сухан Скупой, — сказал один из родственников Бекмурад-бая. — Не боится, жирный тарантул, по ночам ездить!
— Днём его солнце растопит! — засмеялся второй. — Он весь жиром истечёт. Макай в него лепёшку — и ешь,
— Вонючий жир в горло не полезет, стошнит… Чего его принесло?
— С Бекмурад-баем, видно, поздороваться хочет.
При имени Сухана Скупого, Берды моментально подобрался. Присутствие здесь главного виновника злоключений Узук не сулило ничего хорошего — он настолько хорошо знал Берды, что надеяться остаться незамеченным было бы слишком глупо. Как только он войдёт, думал Берды, нащупывая наган, первую пулю — Бекмурад-баю, вторую — ему.
Но Сухан Скупой, словно догадываясь, что ему угрожает, не входил и снова закричал:
— Хозяин!.. Бекмурад-бай, ахов!
— Придётся выйти, — усмехнулся Бекмурад-бай. — Иначе будет, как ишак, до полуночи вопить.
Он накинул на плечи халат и вышел. Оставшиеся прислушались.
Голоса со двора доносились глухо, но вполне внятно.
— Салам алейкум, уважаемый Бекмурад-бай! — хрипел Сухан Скупой.
— Алейкум салам, — отвечал хозяин. — Слезай с ишака, заходи в дом.
— Ай, норовистая скотина, убежит — потом не найдёшь.
— Привяжем, не убежит.
— Кто-нибудь отвязать может… Лучше здесь поговорим. Как тот голодранец, который в тюрьме сидит, не сдох ещё?
— Не знаю. Не интересовался.
— Хай, пусть сгинет всё человечество, если таких проклятых будет на свет производить! Я ведь того гадёныша во-от таким маленьким знал. Откуда бы догадаться, что он осквернителем закона станет? Я бы ему маленькому горло перервал.
— Ты, может быть, всё-таки зайдёшь в дом, Сухан-бай?
— Ай, ишак плохой, дорога длинная… В другой раз зайду.
А он не изменился, подумал Берды, напряжённо прислушиваясь к голосам за стеной. Как раньше ни к кому в гости не ходил, чтобы к себе приглашать не пришлось, так и теперь. Жадная тварь! Продал Узук Бекмурад-баю, сын шакала и черепахи! Как это я забыл про тебя, вонючий, вшивый хорёк? Тебе первому надо было проткнуть твоё толстое брюхо!..
А Сухан Скупой продолжал орать, словно разговаривал с глухим:
— Значит, говоришь, не подох ещё?
— Человек не знает, что его ждёт впереди, — сдержанно отвечал Бекмурад-бай, и по голосу его чувствовалось, что он уже тяготится разговором.
— Пусть отсидит свой срок, пусть вернётся в наши места! Пошлю опять подпаском…
— Что ему здесь делать? Не вернётся он.
Сухан Скупой хрипло засмеялся, закашлялся.
— Как не придёт! Я ему должен остался за работу. Не может человек не придти за своим добром… Да стой ты смирно, богопротивный ишак, сдохнуть бы тебе нехорошей смертью!
— В дорогу просится, — сказал Бекмурад-бай.
— Как бы не так! К сену ему захотелось, а не в дорогу. Каждую ночь, подлая скотина, отвязывается, целый стожок сена разворошил, а я это сено собирался весной дайханам подороже продать.
— Значит, плохое сено было, не стоит жалеть!.. Зайдёшь в дом?
— Хорошее… Не зайду…
— Ну, тогда пойдём, я тебя провожу немного, а то у нас собаки злые.
— Пойдём… Кх!.. Кх, подлая тварь! Пошёл, чтоб твою жизнь оводы забрали!.. Так вот, уважаемый Бекмурад-бай, пошлю я того парня снова подпаском в самые глухие места, а там…