Судьбы крутые повороты

Я попросил у мамы достать из сундука новый бостоновый костюм дяди Васи, хорошенько отгладить его, выветрить запах нафталина, выгладить его белую рубашку. Были вытащены из сундука также полосатый галстук с широким навечно завязанным узлом и дядины хромовые ботинки, вдетые в новые резиновые галоши. Мама и радовалась, и заметно волновалась. А пятнадцатилетняя сестренка, которую мы пятеро старших братьев жалели, любили и баловали, смотрела на меня влюбленными глазами.

В раннем детстве я всегда мечтал, что когда вырасту, заработаю денег и куплю себе хромовые ботинки с галошами. Предел мечты для деревенского мальчишки, которому приходилось донашивать обноски с ног старшего брата. О том, что сапоги или ботинки могут не промокать, я понял лишь в октябре сорок первого года, когда получил обмундирование во Владивостоке. И вот теперь, благодаря посылке, полученной бабушкой от дяди Васи, когда тот уходил на фронт, я впервые смог прилично одеться.

Легли спать где-то во втором часу ночи, когда все было отутюжено и приготовлено.

Приказ о назначении меня преподавателем физики, подписанный директором школы, принесла Зина. Мой первый урок в восьмом классе должен начаться в четверг с темы: «Рычаги первого и второго рода» из раздела «Механика». Для обдумывания, как начать и как вести урок, оставалось два дня. Пожалуй, никогда в жизни я не сосредоточивался так, придумывая различные варианты примеров для объяснения темы. Вспомнил и о том, как мы вытаскивали из грязи машины на фронте, и о том, как в тридцать пятом году отец со своей бригадой при помощи рычагов из бревен перекатывал когда-то стоявший рядом со школой дом районного Госбанка. Тогда почти полсела собралось на центральной площади, чтобы посмотреть на это доселе невиданное представление.

И вот наступил четверг, с которого должна была начаться моя педагогическая одиссея. Я иду в новеньких ботинках с галошами, которые не промокнут, даже если, провалившись в снег, попаду в лужу. По дороге встречаются знакомые. Здороваюсь, но как-то механически. Мысли крутятся вокруг урока, который предстоит сегодня провести в двух восьмых классах.

Войдя в класс, я поздоровался со вставшими из-за парт учениками, предложил им сесть и представился, назвав свое имя и отчество. Потом сел, раскрыл журнал на том листе, где в порядке алфавита перечислены фамилии и имена учеников с пометками о месте жительства и специальности родителей. Большинство школьников — из деревень района. Попадались знакомые фамилии односельчан.

Бросив взгляд на вешалку, сооруженную из широкой толстой доски, прибитой к стене, на которой были вбиты длинные гвозди, я увидел одиноко болтающуюся на ней одну залатанную стеганую фуфайку. И вдруг меня словно осенило. Я объявил классу, что прежде чем начать урок все должны раздеться и повесить одежду. Каково же было мое удивление и даже растерянность, когда никто не встал и не сделал даже шага к вешалке. Я повторил свои слова уже приказным тоном. И снова замерший класс даже не шелохнулся. Так прошла тягостная для меня минута. «Не подчиняются», — подумал я. И тут во мне проснулась солдатская выучка.

— Кто староста класса? — строго спросил я.

С задней парты поднялся высокий, голубоглазый парень, чем-то отличающийся по внешнему облику и по одежде от своих соклассников.

— Извините, Иван Георгиевич, но последний месяц школа почти не отапливалась, и нам разрешили сидеть в верхней одежде.

Я подошел к батарее, ощупал ее, она была чуть теплой. И тут, взглянув на сестренку, одетую в кроликовую шубейку, я вспомнил, что утром, когда она собиралась в школу, на ней было старенькое клетчатое платье с заплатами на спине и на локтях. «Убей ее — ни за что не разденется». Пятнадцати- и шестнадцатилетним девушкам предстать в старье перед молодым учителем, щегольски одетым в новый бостоновый костюм, при галстуке, казалось не только неприличным, но даже позорным. Поняв это, я деликатно промолчал и начал свой первый урок.

Объяснил классу, какое огромное значение для человека имеют рычаги первого и второго рода. Как помогали они в тяжелом труде, как с их помощью воздвигались древние пирамиды. Приводил примеры, как на фронте саперы сооружали плоты из тяжелых бревен, как прокладывали через реки и овраги перекидные мосты, по которым на запад проходили наши танки и тяжелые орудия вперед — к Берлину. Рассказал и о своей окопной солдатской жизни. Случалось, что в Пинских болотах Белоруссии наши гвардейские минометы «Катюши», буксуя, так глубоко зарывались в раскисшую землю, что только срубленные деревья спасали нас. К месту пришелся и пример об отце с его плотницкой бригадой.

Проходя между партами, я остановился у предпоследней, за которой сидели рыжеватый веснушчатый юноша и девушка в жилетке, как видно с чужого плеча. На левой откидной крышке парты был вырезан смешной чертик. Я вспомнил, что девять лет назад я сидел именно здесь. Хотя школьные парты, как правило, красят через каждые два-три года, контуры вырезанного мною чертика не поддавались краске. Лицо веснушчатого паренька показалось мне знакомым и почти по-родственному близким. Я попросил его назвать свою фамилию.

— Кудряшов Костя, — ответил юноша.

— Ты местный? Убинский?

— Нет, из Крещенки.

— У тебя есть старший брат?

— Был.

— Его звали Кириллом?

— Да, — сухо ответил Костя.

— На сколько же он был старше тебя?

Что-то прикинув в уме, Костя ответил:

— На восемь лет. Он погиб на Первом Белорусском фронте при переправе через Днепр.

Класс затих в печальной тишине. Об этом факте из жизни семейства Кудряшовых, пожалуй, никто в классе не знал.

— Так знай, Костя, за этой партой мы сидели с твоим братом Кириллом. Он был моим лучшим другом. И когда приезжал с зимних каникул из Крещенки, то всегда привозил мне полупудовых мороженых щук и по полмешка мороженой клюквы. В волейболе ему не было равных, как и ты, он был высокого роста, и когда гасил мяч, редко кто отражал его удары. Кем он был на войне, в каких частях?

— Командиром танка Т-34.

Запоздалая весть о гибели школьного друга сразу погасила во мне мой учительский азарт, и на какое-то время я забыл о рычагах и полиспастах, о которых только что вдохновенно повествовал классу.

Остановившись у стола, я окинул взглядом класс и увидел в глазах учеников свою боль, свои нахлынувшие горькие воспоминания.

— Поднимите руки, у кого из вас погиб на войне кто-нибудь из близких, родных: деды, отцы, братья, дяди.

Только две девушки не подняли рук. В войну двадцать шесть семейств из двадцати восьми потеряли кого-то из родных и близких.

Но тут я вовремя одумался и решил, что заканчивать урок траурной панихидой не педагогично. Внутренне перестроившись, перешел к теме урока.

— Я уже говорил вам, что великий древнегреческий ученый, отец раздела физической науки «Механика», сказал: «Дайте мне точку опоры, и я переверну весь земной шар», а теперь подумайте и скажите, какой рычаг, какого рода, ему потребовался бы для этой работы? Те, кто считает, что ему для этого нужен рычаг первого рода — поднимите одну руку, те же, кто предпочтет рычаг второго — поднимите обе.

Только теперь после моего вопроса с лиц учеников как-то сразу, словно ветром, сдуло облако печали. Руки взлетели дружно, и каждый хотел, чтобы взгляд мой остановился на нем. Я подсчитал, что правильно ответили восемнадцать человек, остальные шестеро, поднявшие одну руку, или поторопились с ответом, или не поняли поставленной мной задачи.