Судьбы местного значения

Сержант промолчал. Прав Гордеев. Прав бывший командир, а ныне красноармеец. Но приказ…

Сержант злился, потому что не мог принять решение. Хреновый он сержант. Растерялся, а Гордеев нет. Именно он вывел остатки батальона. Еще лично вынес уцелевший пулемет, и тащил его на себе с напарником, не прося подмену. Кроме того — все бойцы, что прислушивались к разговору, о прошлом Гордеева знали.

— Вот она, родина, — хрипло сказал Гордеев поведя рукой вокруг. — Там родина, — указал на восток, — а там враг топчет родину, — на запад. — А вот он, — показал на мальчишку, — тоже родина…

Крепко взял сержанта за плечо и выдохнул почти в лицо:

— Этак можно до Москвы доотступаться? — и лицо Гордеева болезненно перекосило.

Тут он перехватил взгляд мальчишки.

— Вот что я скажу, сержант, — прохрипел Гордеев натужно, — тут мой личный рубеж. Оставь максимку и веди людей, сержант, выполняй приказ…

Оттолкнул. Отцепил саперку, спустился в воронку, мягко отстранил мальчика.

— Посиди, малец, отдохни, — и принялся копать могилу. — Если враг навяжет нам войну, — хрипел он, работая лопаткой, — Рабоче-крестьянская Красная Армия будет самой нападающей из всех когда-либо нападавших армий… малой кровью, сука… на чужой земле…

Сержант вдруг обнаружил, что бойцы, незаметно сгрудившиеся за спиной, переглянулись. Двое спустились в воронку, с лопатками в руках, и заменили Гордеева. Тот выбрался, вонзил саперку в грунт и посмотрел вокруг. По его пристальным взглядам сержант понял — Гордеев выбирает место под пулемет. Красноармейцы тем временем стаскивали погибших в одно место. А подменная пара копателей вместо отдыха собирала боеприпасы вокруг разбитой полуторки. Сержант вздохнул, вынул гранату из кармана и окликнул бойцов:

— Митяев, Аничкин, взрыватели к эфкам поищите…

Позицию для пулемета подготовили быстро. Выкопали неглубокий окоп, насыпали бруствер, установили «Максим» без щитка и обгорелым мусором замаскировали. Гордеев поводил стволом лево-право, верх-низ, и чуть довернул станок. Положили на ствол запыленную тряпку и подсыпали земли. Отличная позиция для внезапного огня — по полю не обойти, все простреливается. И пулемет хорошо замаскирован среди всякого дымящегося хлама — не обнаружат, пока не откроет огонь. Мудрить с запасными позициями и набиванием запасных лент смысла не было — одинокий станкач обречен, и как выразился Гордеев — одной ленты ему до конца жизни хватит.

Пока возились с пулеметом, красноармейцы бережно уложили тела погибших в выкопанную могилу, укрыли лица и стали засыпать. Мальчишка кем-то перевязанный, с рукой на завязке не проронил ни звука. Когда все пошли к дороге, один из бойцов хотел мальчишку увести, как тот внезапно сиганул в поле. Красноармейцы недоуменно проводили его взглядами. А он вдруг пропал. Один боец сходил к тому месту, посмотрел, вернулся.

— Как сгинул! — пожал плечами. — И чего убегал?

— Жаль, пацана, пропадет…

Но внимание переключилось на дорогу. От леса летела телега. Мужичек нахлестывал лошадку, пытаясь править меж ухабами и воронками. Удавалось плохо. Увидев, стоящих красноармейцев, заорал:

— Немцы! Там немцы!

В этот момент лошадка перемахнула солидную воронку, а телега миновать её не смогла. Передний ход провалился, потом его подбросило, ось выскочила из подушки, одновременно слетели оба передних колеса, насад ткнулся в грунт, и возница выпорхнул, вслед за вожжами, так как необдуманно намотал их на руки. Рухнул на переднюю ось и поволочился вслед за напуганной лошадью. И если бы бойцы её не перехватили, волокла бы она возницу долго, и вряд ли бы он уцелел.

— Немшы! — повторил он, выплюнув пару зубов и утирая кровь. — Едут, не торопятша, шволоши!

Бойцы помогли ему — где распутать упряжь, а где и вовсе срезать ремни. После чего мужик ускакал верхом.

— Все, сержант, — сказал Гордеев, — веди людей. А я тут немцев придержу.

— Ты чего раскомандовался тут?! — возмутился сержант.

— Бывшими не бывают, сержант. Все, выполняй приказ.

Сержант не выдержал взгляда и спорить не решился. И когда по команде все выдвинулись, а красноармеец Васягин направился к пулеметной позиции, тоже ничего не сказал, лишь сплюнул.

— Дисциплинка хромает, да, Матвеич? — подмигнул он Гордееву.

— Хромает, — согласился Гордеев. — А ты чего тут?

— Не ты один, Валентин Матвеевич, устал отступать, — ответил тот. — А как на пацана-то посмотрел, так вспомнил, как на нас бабы, да старики смотрели, когда отступали. И слова твои вспомнил.

— Это какие слова? — прищурился Гордеев. — О родине?

— О родине. И когда ты максима нес, все бубнил. Думал неслышно тебя, да я услышал. Поначалу посчитал — с ума съехал, но так складно говорил, что поверилось. И сам не совсем темный, разумею обстановку.

Гордеев поморщился — было трудно унять неведомое внутри. Душа комом туго свернулась и болела, и боль эту было трудно унять. То, что он узнал — потрясло. Как тут сдержаться? Видимо с руганью лишнее сказал. Что ж, слово не воробей…

— Последний бой, он трудный самый… — проронил Гордеев.

— Это точно, — согласился Васягин, протирая свой карабин.

Чуть в стороне прошли на бреющем два мессершмитта. Заложили разворот, проходя над полем, а затем, чуть подскочив по высоте, скользнули к земле, открыв по кому-то огонь. Заходили на цель два раза, потом по большой дуге ушли в небо.

— Наших, похоже накрыли, — сказал Васягин. — Не успели до лесу добраться.

— Жаль, коли побили, — вздохнул Гордеев. — Дай-ка, Петр Егорович, закурить.

— Ты ж не курил никогда, — поднял брови красноармеец, вынимая кисет, — говорил — курение убивает.

— Говорил, — кивнул Валентин Матвеевич. — А теперь обидно будет, коли не покурю перед смертью.

Васягин помог свернуть самокрутку Гордееву, сделал для себя и зажег спичку. Прикурили.

Смотрели на запад. Выдыхали дым к земле и разгоняли его руками. На поле много где еще тлело и дымилось, но мало ли?

— Идут, — спокойно сказал Гордеев и сунул окурок в землю, а напарник затушил слюной.

Немцы действительно не особо торопились. Первыми пылили три мотоцикла, следом два броневика, за ними две полуторки. Дальше не разглядеть — запылило. Ехали уверенно, без дозора. А чего бояться? Русские драпанули за речку, мессера, что над полем круг сделали — это подтвердили.

Приготовились — Васягин прильнул к карабину, Гордеев к пулемету. В отрытые специально лунки выложены гранаты — три у Гордеева, три у Васягина. Запалов к эфкам нашли мало, и бывший капитан взял всего шесть. Пять для немцев, одну для себя. Теперь по взаимному согласию математика иная — только четыре для немцев…