Судьбы не придумать
Шрифт:
Он нервно перемешивает люд,
Как полуфабрикаты разных блюд.
А после всех выплёвывает вне,
Уставших и изжёванных вполне.
Снаружи на свободе – просто Рай!..
Так для чего же создали трамвай?
* * *
На Петроградской – необычный дом.
Живёт себе, вбирая звук проспекта.
И хоть кому-то верится с трудом,
Мне кажется, на нём играет некто…
Дом вознося как будто в небеса,
Звучат
И я смотрю на дом во все глаза,
Как в детстве удавалось мне когда-то
С немым восторгом вслушиваться в звук,
Внимая необъятному органу.
Мне станет страшно, если в жизни вдруг
Я сердцем видеть звуки перестану.
Тридцатое ноября
День до вторжения зимы.
Пустые ветки.
Дома в осаде полутьмы.
Дворы в подсветке.
Десантом сброшены с небес
Пылинки снега.
Покров белеет, не исчез –
Итог набега.
Ужасный с виду снеговик
Стоит, оскален.
Какой чудак его воздвиг,
В каком запале?
Пугает всех внутри двора.
А мне не страшно:
Не доживёт он до утра –
Тепло и влажно.
Новые районы
Я в новых районах
себя ощущаю приезжей.
Здесь город как будто чужой
и не станет родным.
Стараюсь бывать здесь недолго
и видеться реже
Со всем, что мне чуждо,
и станет навек таковым.
Здесь нет Петербурга.
Здесь то, что отстроили позже.
Здесь кружат дома,
устремляя стекло в облака.
Да, может, они и удобны,
и видом пригожи,
Но нет в них души,
что собой оживляет века.
Я в новых районах
страшусь высоты неоглядной.
Теряюсь среди перекрестков
шоссейных дорог.
Мне хочется с городом слиться
в беседе отрадной…
А здесь вдохновения нет.
Ни желаний, ни строк.
* * *
Доходный дом – типичный вариант
Архитектурных питерских сюжетов.
Любой фасад, как старый фолиант,
И не раскроет нам своих секретов.
Здесь этажи – подобия страниц,
Где всякий год вносил свои поправки:
Менял число и расстановку лиц,
Считал урон, учитывал прибавки.
Не каждый был любой погоде рад,
Встречал рассвет, а кто-то ждал заката.
Но всё скрывал изысканный фасад.
Да и теперь скрывает, как когда-то.
Сосульки
То клыками, то кинжалами,
То колючей бахромой,
Сталактитами и скалами
Виснут с крыш над головой.
Украшения
сомнительны:Видно, происки зимы?
Или промахи строителей,
Что расхлёбываем мы?
От закона до случайности
У судьбы свои мосты,
И сосульки в смертной крайности
Вдруг сорвутся с высоты…
Задираю кверху голову…
Выше крыши – бирюза!..
Всё ж бывает даже здорово
От земли поднять глаза.
Зима
По Неве гуляют люди.
С вертолёта – что горохи
На искристом белом блюде.
Развлечение эпохи?
Нет, конечно. Было дело:
Конки шли, потом трамваи,
Беспрепятственно и смело
Невский лёд одолевая.
Каждый раз зимою новой
От причала до причала
Клали рельсы от Дворцовой –
Ради прихоти сначала.
Позже стали переправой,
Не одна, – четыре ветки!
И удобством, и забавой…
Не боялись ездить предки!
* * *
Они из камня. Дышат в унисон.
Бороздки трещин, сколы – как морщины.
На мордах грусть и вечный полусон.
Толпа зевак, как будто на смотрины,
Войдёт во двор.
А там – два старых льва
Лежат привычно в замкнутом покое.
И первый приподнимется, едва
Услышит шорох, вызванный толпою.
Другой вдруг приоткроет щёлки глаз,
Потянется лениво, свесит лапы…
Не зарычит: ему не в первый раз
Смотреть на эти платья, кудри, шляпы…
Когда ж пришельцы всё-таки уйдут,
То в тишине вдруг вылезают львята,
Чтоб поиграть со львами.
Впрочем, тут
Ошиблась я, – дворовые котята.
* * *
Водица в Мойке, как бездонный сон:
Темна, мутна, волнительно сакральна.
Коричневой поверхности мутон
Колышется беззвучно и печально.
Щекочет ноздри влажный аромат
Её волнистой гущи. Вместо чайки
Слетает голубь шумно, невпопад.
Воркует громко с видом попрошайки.
Под номером двенадцать слева дом.
Напротив – живописец Мойку пишет:
И Пушкин там, и дама под зонтом,
И голубь, что взлетел давно на крышу.
* * *
Я живу здесь безумное множество лет.
Ощущаю порой, что их сотни и сотни.
Я пишу этот город, как может поэт:
От известных садов до слепой подворотни.
Гулкий отзвук пунктира моих каблуков
Разорвёт тишины палантин акварельный…
Я пишу этот город под звуки шагов,
Под сирены, под грохот, под скрежет петельный
<