Судный день Орбитсвиля

— Бог никогда и не говорил, что будет легко. — В голосе Милли появилась та благотворная убежденность, которой так недоставало сейчас Монтейну. — Ты никогда прежде не удерживал на своих плечах такую тяжелую ношу — судьбу человечества.

— Я… я думаю, ты права, Милли. Права, как всегда. Спасибо.

Монтейн закрыл глаза, и уже через несколько мгновений его подхватила безмятежная река сна.

9

Когда Никлин в четыре часа утра улегся на свою койку, сна у него не было ни в одном глазу. Будь он даже в самом уравновешенном душевном состоянии, и то вряд ли ему бы удалось заснуть — слишком уж в непривычных условиях он очутился. Он отказался от всех благ цивилизации ради одного — возможности спать в обнимку с Дани. Контраст между отложенным на неопределенное время блаженством и реальностью, с которой он вынужден сейчас мириться, был столь разителен, что Джим едва не застонал от отчаяния.

Хенти, человек, который должен был сменить Никлина, собираясь, что-то долго и обиженно бурчал, как будто тот, кто составлял расписание дежурств, из личной неприязни поставил его в самую плохую смену. Сев за руль, он дал выход своему раздражению — машина ежеминутно подпрыгивала и тряслась. Тем не менее, через довольно короткое время Джим погрузился в крепкий сон.

Ему снился залитый ярким солнечным светом зеленый холм с округлой вершиной. На склонах холма раскинулся чудесный сад. Искусственные каменистые насыпи, поддерживающие целые океаны цветов, умудрялись выглядеть творениями природы, и лишь строгая симметричность выдавала руку опытного садового архитектора. Дорожка из тщательно подогнанных камней вилась вокруг холма, ныряя под изящные арки и огибая многочисленные каменные скамьи. Кроме самого Никлина в сне присутствовали еще двое — мать Джима, умершая когда ему было семь лет, и огромный огненно-рыжий лис. Лис передвигался на задних лапах, ростом был с человека, да и вел себя как человек. Он наводила на Джима страх. На лисе был поношенный сюртук с широкими отворотами и засаленный галстук, удерживаемый заколкой в виде подковы. Мать Джима совершенно не замечала особенностей своего собеседника.

Они смеялись и болтали, словно близкие друзья или даже родственники. А маленький Джимми съежился за материнской юбкой, напуганный тем, что мать не замечает острых лисьих клыков, влажно поблескивающего носа и красно-коричневой звериной шерсти.

Лис же весело заигрывал с ней. Он смеялся, подталкивал ее когтистой лапой, отпускал шуточки и то и дело оценивающе поглядывал красными глазами на маленького Джима. «Ну разве не забавно? — казалось, злорадно спрашивали эти глаза. — Твоя мать и ведать не ведает, что я обычный лис. И, что еще смешнее, она и не подозревает, что я собираюсь тебя съесть!»

Страх маленького Джима многократно возрос после того, как лис вкрадчиво-ласковым голосом предложил взять его на прогулку по саду. Страх перешел в ужас, когда Джим услышал, как мать радостно приняла предложение своего собеседника, объявив, что она тем временем пройдется по магазинам.

— Мама! — в отчаянии закричал Джим, цепляясь за ее руку. — Мама, это же лис! Разве ты не видишь?!

— Не будь таким глупышом, Джимми, — ласково сказала мать, подталкивая сына к лису со всей неумолимостью представителя взрослого мира. — С этим чудесным дядей вы прекрасно проведете время.

Мать беззаботно отвернулась от них, а лис, цепко ухватив Джима за локоть, потащил его к холму. Через несколько секунд они оказались в тихом уголке сада, отделенном от остального мира каменными стенами. Лис тут же повернулся к Джиму, наклонился и широко разинул клыкастую пасть и Джим увидел, как в ее глубине забавно подрагивает розовый маленький язычок.

Это и подвело лиса! Один лишь забавный штрих, и все изменилось. Джим вспомнил, что видел этого лиса в десятках полузабытых мультфильмов. И он знал, что мультфильмы — это всего лишь картинки на прозрачном пластике. Лис был нарисован и не мог причинить ему никакого вреда!

Сделав глубокий вдох, он закричал, что было сил:

— Кому ты страшен? Ты всего-навсего картинка из мультфильма!

Звук его голоса словно отбросил лиса на несколько шагов. На морде зверя появилось комически-ошеломленное выражение, шерсть у него съежилась. Весело рассмеявшись, Джим развернулся и помчался по каменной дорожке. Но камни, казавшиеся незыблемыми, вдруг разверзлись под его ногами, обнажив зловещий черный провал. Джим, еще не осознав происшедшего, сорвался вниз.

Никлин открыл глаза и уставился на днище верхней койки. Первой его мыслью было: «Что, черт побери, все это значит?» Джим почти не был знаком с теорией австрийского доктора, но у него возникло неуютное чувство, что этот странный и жутковатый сон имеет какой-то символический смысл.

Внезапно до Никлина дошло, что сквозь круглое окно пробивается тусклый свет. Машина стояла, и снаружи доносился какой-то шум. Джим приподнялся и выглянул в окно. Колонна грузовиков и прицепов остановилась в месте, которое походило на заброшенную спортивную площадку. Спортивных сооружений сохранилось немного — лишь несколько футбольных ворот без сеток, сломанное табло и небольшой павильон. Над довольно хилым забором, окаймлявшим площадку, виднелись крыши каких-то построек. Вдали, сквозь утреннюю дымку проступали контуры высоких зданий. На одном из них мерцал огонек, свидетельствовавший о работе фототелестанции.

Тысячелетний город. Никлин откинулся на подушку, как только понял, где они находятся. Этот город повсеместно служил мишенью для многочисленных шуток из-за несоответствия высокопарного названия и безжизненной пустоты своих улиц и площадей, покрытых красноватой пылью. Здесь находились лишь открытые разработки бокситов, автоматизированные обогатительные заводы и железнодорожные ветки. Не стоило подниматься с постели ради сомнительного удовольствия взглянуть на Тысячелетний город и его немногочисленных обитателей. Спокойное похрапывание, доносившееся с соседних коек, говорило о полной солидарности с ним его новых товарищей.

Джим полагал, что их всех скоро поднимут для сооружения шатра, но сейчас ему нужно было поразмыслить над символами странного и страшного сна. Почему среди его персонажей оказался лис? И как это связано с присутствием матери Джима? Никлин уже очень давно не видел ее во сне. Странен был и тот факт, что подсознание изобразило мать предательницей, готовой отдать своего сына в руки монстра. Монстра… Монс… Монтейн. А мать, предавшая своего сына мать, не символизирует ли она Дани Фартинг? Дани, которую он начал подозревать лишь несколько часов назад…

Внезапно беспорядочный вихрь вопросов и притянутых за уши ассоциаций, бушующий в голове Никлина, стих, оторванный от своего источника сухой прозой жизни. Дани избегает его с того самого момента, как он вступил в общину, — это объективный факт. Вне всякого сомнения, она ведет предельно откровенные разговоры с этой долговязой обладательницей фонарика — как там ее? — Кристин. Почему же Джим не разыскал вчера Дани и не заставил ее прямо ответить на вопросы?! Почему, о, Газообразное Позвоночное, он так надолго отложил объяснение с Дани?!

Ощущая неприятный озноб и слабость, вызванные необходимостью проверить самые худшие предположения, Никлин поднялся. Не заходя в акустическую душевую, он натянул ту же одежду, в которой был вчера, и вышел под лучи утреннего солнца. Первое, что он увидел, был расстеленный на траве шатер. Но, похоже, никто не собирался его устанавливать. Вокруг брезентовых волн несколько человек о чем-то спорили самым оживленным образом.

Когда Никлин вышел из прицепа, от группы отделились двое мужчин и две женщины и решительным шагом направились к выходу со спортивной площадки. В руках они держали чемоданы, какая-то одежда была перекинута у них через плечи. Во главе четверки шагала пухлая Ди Смерхерст, само олицетворение поварской профессии. Она не скрывала своего возмущения.