Судья Королевского дома

Фредерик с шумом выдохнул воздух, лихорадочно взъерошил волосы:

– Это невозможно. Даже если бы я и был согласен.

Дама Ванда удивленно посмотрела на него.

– По кодексу Судьи: не должно быть никаких близких отношений со Смотрителями.

– Марта уже не Смотритель...

– Она была им, и все это знают. А кто такой Смотритель? Он умер для всего мира. У него нет прошлого, его настоящее и будущее принадлежит Судье, которому он служит... То, что я посвятил ее в дамы – исключение из правил... И еще – у нее был жених, была помолвка. И что потом? Элиас отказался от нее. Ты понимаешь, что это такое – невеста, от которой отказались? И все равно, какой была причина. Пусть даже это – просто дурь юного гвардейца... И ты теперь предлагаешь мне, Королю, ее в жены?

– Как ты можешь...

Фредерик замахал рукой:

– Я испытываю к Марте лишь самые теплые чувства. Я ничуть не умаляю ее достоинств. Я считаю, что она – одна из лучших дам Королевства, которых я знаю. И она достойна самого лучшего, что есть на свете: любви, уважения, почитания. Но со мной – это невозможно. Я не просто человек, не просто мужчина, я – Король, я глава Королевского дома. И ты думаешь, Дом примет безродную девушку, чужестранку, проданную в рабство?

– То, что ты говоришь – ужасно...

– По крайней мере, я не лгу. И не буду лгать тебе, и в ней не буду поддерживать ложных надежд. А они есть – я чувствую, я вижу. – Фредерик покачал головой. – Они всегда были... Бедная девочка...

– Судьба слишком жестока к ней, – уже сквозь слезы проговорила дама Ванда.

– Мы сами себе все устраиваем. – Голос Короля зазвучал жестче. – Была бы она порассудительней – не было бы этой «жестокой судьбы». Перестать думать обо мне как о любовнике или супруге, ей надо было сразу же. Тем более, я никогда не давал ей повода так думать... И с Элиасом у нее ничего не вышло... Глупая, бедная девочка...

– Ее оправдывает то, что она тебя любит... Это же всем видно – не только тебе.

– Для нее – это главная проблема. Было бы лучше, если бы Марта побыстрее с ней справилась...

Ванда качала головой, почти со страхом глядя на так внезапно ожесточившееся лицо Фредерика:

– Не знала я, что ты стал таким...

– Каким?

– Жестоким.

Фредерик на это лишь хмыкнул:

– Я пятнадцать лет в Судьях. И я реально смотрю на то, что есть, и на то, что может быть. А реальность почти всегда жестока. Разве не жестоко судьба с самого начала обошлась с Мартой? И неужели я более жесток, чем те, кто продал ее в рабство в публичный дом? Я, наоборот, пытаюсь вернуть ее к реальности. Я сделал все, что мог. Я нашел ей жениха, я благословил ее помолвку. Элиас был блестящей партией. То, что произошло, в голове не укладывается...

Ванда, все качая головой, встала:

– Не переговорить мне тебя, Фред.

– Разве дело в том, кто кого переговорит?

Она глянула на молодого человека с укоризной:

– Скажи мне лишь одно, Фред.

– Что?

– Ты любишь ее? Хоть немного?

– Люблю, – тряхнул головой Фредерик. – Как верного друга и хорошего человека...

24

Марта уложила Гарета в колыбель, накрыла легким покрывалом, так как ночи теперь были теплыми, поцеловала в лоб и замурлыкала для него колыбельную. Никто никогда не учил ее этому, но она подбирала самые простые и ласковые слова, какие знала, и пела. И малыш засыпал, улыбаясь и слегка чмокая губами.

Задернув шторы на высоком узком окне, она зажгла ночник на столике, позвала из соседней комнаты младшую няню, которой полагалось дежурить ночью у колыбели королевича. Пухлая румяная деревенская женщина-кормилица в просторном домотканом платье, бесшумно вошла, присела в глубокое кресло у ночника и принялась за вязанье.

– Я прогуляюсь, а потом сменю тебя, – кивнула ей Марта.

Она вышла в гулкий коридор, прикрыла за собой дверь и вздохнула. Как трепетало все внутри. Потому что где-то, совсем рядом, был он. И ей хотелось видеть его именно сейчас, чтоб убедиться: не сон то, что он вернулся. Шурша платьем, она легко и быстро заскользила по коридору на галерею, оттуда, по лестнице – в нижние, уже сонные, залы и – в сад...

Марта нашла Фредерика за крепостной стеной, под ивами на берегу озера. Как более года назад – после похорон супруги – он стоял и рассеянно бросал в воду камушки. Она просто подошла сзади, почти не дыша, и обняла его за плечи. Потому что не было больше сил сдерживаться. Столько лет сдерживаться...

– Я боялась, боялась, – шептала она, прижимаясь к нему всем телом.

– Боялась? – спросил Фредерик, тоже боясь – боясь обернуться.

– Боялась, что больше вас не увижу. – И Марта поцеловала его в затылок.

Он промолчал, невольно позволив ей это. Давно женские руки его не обнимали, а губы не касались его тела. Что бы там ему ни думалось, что бы ни говорилось совсем недавно, а это было приятно, очень приятно. И улеглась изматывающая буря, что поднялась в нем после беседы с Вандой.

– Я люблю вас, – вновь тихий нежный голос девушки. – Только ничего не говорите, потому что, что бы вы ни сказали, ничего не изменится.

Фредерик и не говорил. У него кружилась голова, а по телу пробегала так давно не тревожившая его теплая дрожь.

– Никто никогда не займет вашего места в моей душе, – шептала Марта. – Даже я сама ничего не могу сделать.

Он повернулся к ней, посмотрел прямо в глаза. Они мерцали так близко темным омутом.

– Зачем? Зачем ты мне все это говоришь? – почти простонал Фредерик, чувствуя, что погибает, а сил бороться, спасаться – нет.

– Сколько же мне молчать? – сказала Марта, положив руки ему на плечи. – Каждую ночь я вас во сне вижу, и каждый день хочу быть рядом с вами. И еще хочу вот этого. – И она страстно поцеловала его.

– Марта! – воскликнул Фредерик, почти вырвавшись из ее рук. – Я умоляю!

– Нет, и не пытайтесь. – Она бросилась следом, крепко обхватила его, прижалась лицом к груди, и голос ее задрожал от близких слез. – Хоть раз в жизни... один раз... сдайтесь. Это я вас умоляю. Иначе я умру, я не выдержу больше.

Марта дрожала, как лист на ветру. Фредерик чувствовал, как горит ее тело и колотится сердце, и в самом деле ему вдруг подумалось, что если сейчас он оттолкнет девушку еще раз, она погибнет, умрет прямо здесь.

– Спаси, спаси меня, – вдруг прошептала Марта, и сердце Фредерика заныло старой болью.

– Что же ты делаешь со мной? – не нашел больше ничего, кроме этих слов укора.

– Я люблю тебя! Я хочу любить тебя! Я умру без тебя! – последовал ливень страстных ответов, сопровожденный такими же поцелуями, и от этого всего голова пошла бы кругом даже у статуи.

И Фредерик почти сдался. Он поднял руки, чтоб обнять девушку, он ответил на ее поцелуи, он весь запылал, ощутив так близко ее тоже горячее упругое тело. Оно звало его. В голове пронеслись молнии мыслей, одна жарче другой. И этот жар вдруг оборотился в огненные волосы Коры, а его угли – в ее зеленые глаза.