Судья

– А я схожу за хлебушком горячим, с корочкой!

– Ну конечно, родные! Идите скорее, кушайте. К вечеру Саша прибежит, а завтра Дима и Максимом приедут.

– Ура!!! – Заверещали девчонки.

– Леночка, во сколько выезжаешь?

– Вечером, мама. Сейчас немного с вами побуду, и нужно ехать…

– Ну, ничего. Сашенька молодец – наконец-то отучился. Сейчас всем полегче будет.

– Ой, не говорите, мам, собирается уходить с оперативной службы.

– И, слава Богу – слава Богу! С другой стороны – суд, прокуратура, адвокатура – тоже рисковая профессия. С преступниками работать.

– Мам, он офицер, и другой жизни для себя не видит.

– Как знать… Ну ладно, дай Бог, чтобы всё было хорошо. Возьми хоть с собой в дорогу что поесть, ему привези.

– Ну что вы, оставьте… Ночь будет – усну в дороге. Да и там только на день. Быстро вернемся. А где папа?

– Миша коров на пастбище увел. Сегодня на лесозавод не идёт – выходной.

Так скоро время пролетело, что не заметили девочки, разбежавшись из-за стола, кто куда. Мать их уехала в Екатеринбург. А Тамара, Алла и Лиля то клубнику с гряды снимали, да с молоком и сахаром её взбивали, то ногти из лепестков цветов себе клеили, устраивая показ мод на строганном деревянном тротуаре, то, завалившись валетом в гамак, песни из любимых детских фильмов горланили: «Крылатые качели», «Прекрасное далёко», «Дикие лебеди»…Да так, что соседские мальчишки по забором начинали лазать, подглядывать и зазывать голосистых в «Казаки разбойники» играть.

А потом и братья один за другим начали приезжать. Вот тут-то началась счастливая жизнь!

Бывало, к вечеру ребятня так выматывалась, что с ног валилась. Но даже в этом было особенное удовольствие. Потому что падали они ни куда-нибудь в кровать, а на перины, которые весь день сушились на заборе во дворе под солнцем палящим, но тут раскинули их, чтоб вся внучатая братия штабелями укладывалась и начинала сладко сопеть. Те перины бабушка шила да набивала пухом, перьями сама – собственными руками. И прослужили они внукам и дому очень много лет. Потому что знала бабушка, как ухаживать за ними безо всякой химчистки. Каждое летнее утро их выбивали от пыли и оставляли на безветренной южной стороне, где солнышко гуляло от рассвета и до заката. Внуки с удовольствием в этом помогали да не по наставлению и «заставлению», а всё делалось как-то играючи или с любовью – от души с доброго сердца. Хлопушки для ковров детям были в помощь. А иногда и поленья, взятые из дедовой сарайки, которые гладко строга для этих нужд, точно дубинки. То «казаки», то «разбойники» колотили ими по подушкам да перинам, так, что и пылинки больше в высь не взмывались. После такой термальной обработки перины те наполнялись невероятным свежим воздухом и ароматом лета. Нырнуть в них? Высшее блаженство! Будто в облако!

Деду помогали коров встречать с пастбища. Вот гонит он их вечером к дому, прихрамывает. От ран и осколка в бедре после войны шибко трудно ходить. Потому и взгляд его кажется суров, но вместе с тем добр, словно вымучен. Как увидит он сорванцов своих, что оравой бегут ему навстречу, так вроде, и боль проходит. Только и горазд подбадривать: «Не тронь за ноги только сзади – то! Лягнёт ещё копытом! На вицу, если видишь, что не туда пошла, по бочку шлёпни легонько, она и повернёт, куда тебе надо. Да не бей со всего маху-то! Коровы ласку любят. Погладь ее меж глазками, она тебя оближет…»

После ведёт дед тех коров, да быков поить, а бабушка – доить, да детей парным молоком перед сном поить.

Чуть свет, встанут оба дед да баба, и всё по новой: на пастбище вывести ораву рогатую нужно, яйца в курятнике собрать, завтрак во втором банном доме сготовить, детей поднять, накормить их, задания дать да гулять пустить. Закружит жизнь деревенская в работе по хозяйству и уюту домашнему. Хорошо!!

Добро в деревне живет, но в тех домах, в ком хозяева свет души не потушили, невзирая на житейские трудности.

Хорошо в деревне! Как-то по-настоящему всё!

Так и минуло пару дней, что счастливый миг пролетел. И не заметил никто этого из дома райского, словно дом тот и есть родовое гнездо, что ласточки в поднебесной вьют. Приехали родители за детьми. Накрыли стол огромный во дворе, чтоб уместиться всем здесь можно было: шесть внуков, шесть родителей и баба с дедом во главе стола – старейшины. Ух и уважали их все здесь. Да было за что. Никто в доме ругань не позволял – не уживалась это грязь здесь. Никто не стыдил никого. Никто зла не помнил. Но стержень семейный такой был, что ничем не сломить – ни войной, ни распрями, ни распутством. Дух русский! Настоящий, сильный, чистый, лишённый порока.

Бывало, за такими семейными посиделками растянут гармонь, а хор семейный так и льётся песней: «Ой ты степь широкая!.... Ой, ты степь раздольная…» и тоже река, да не Волга, но Тура, по которой на покосы на лодках ездят мужчины рода – стар и мал, выискивали самые добротные места.

А пейзажи вокруг, Богом отмеченные! Святым Симеоном Верхотурским облюбованные – величает тайга уральская ягодами, грибами, шишками кедровыми. А водица в реке чистая – чистая! Глубока река та, что до платины. Судоходной в исторические времена была. Так и грезится: плывет навстречу атаман Ермак со своим казачьи войском, врата в Сибирь отворять. Да. Так всё было.

Вот и поют, затягивая песни за семейным столом душевные, раздольные, как сама Россия – Матушка. Начнёт запевать бабушка голосищем своим сильным, добротным, русским – народным, да все подхватывают, а потом в разноголосье разбиваются по нотам, тут же сливаясь в песнь красивую так, что парит она, словно птица, по всей округе – до соседних берегов разносится!

Хорошо здесь. Так и жить бы – не тужить, остаться.

Но выросли давным – давно детки и разлетелись кто куда. Свили свои гнёзда, лишь проведают, помогают и гостят у старших.

Вот и Саню Попова долг офицерский зовёт. Пора собираться с семьёй домой – завтра на дежурство заступать чуть свет – заря.

***

– Здравья желаю, товарищ подполковник! – Щелкнув сапогами и отдав честь, приветствовал Александр. – Попов на службу прибыл! Вызывали?

– Капитан? Здравствуй! – Уставившись на служивого, подполковник Ковязин и начальник трудовой лечебной части как-то неохотно приподнялся со стула. Он начал свои медленные шаги вокруг стола слишком настороженно. Отвернулся, избегая прямого взгляда прибывшего офицера. – Ты уж прости, что по тревоге ночью поднял. Из отпуска выдернул приказом… Всё равно с утра на сутки. Разница – тремя часами раньше – позже. Всё верно?

– Так точно, товарищ подполковник!

– Ситуация такая… Тебя требуют! И с чем это связано?

– Как? Кто требует?

– Отставить разговор не по уставу!

– Есть отставить разговор не по уставу! Не могу знать, товарищ подполковник кто требует!

– К службе приступить, не медля! Подавить бунт! Разобраться!

– Есть приступить к службе! Подавить бунт! Разобраться!

В ту ночь, как Александр вернулся с учёбы и привёз семейство своё из деревни, случился мятеж заключенных. «Попова! Попова!! Попова!!!» – скандировали осужденные, отметая все варианты переговоров. Сначала заключённые просто массово отказались есть, а ночью подняли шум, стуча по стенам и дверям во всех казармах и в изоляторах. «Попова! Попова! Интеллигента!»

Тяжелой поступью, сдерживая внутреннюю тревогу, вышел Александр из стен лечебницы навстречу отряда служащих, выстроившихся для оцепления территории к разъяренным алкоголикам и наркоманам. На сей раз подъём на прогулку был скомандован раньше: «Вымотать! Чтоб с ног валились! К следующей ночи, чтоб ни одна душа не пикнула!» – Вопил подполковник Ковязин. – «Весь состав поднять по тревоге!»

«Это что ж получается, меня месяц здесь нет, я ни сном, ни духом, но орут так, будто сам причастен? Что за чертовщина?! Я ещё четыре часа, как в учебном отпуске. Нет! Вызывает… Держись, Сашка, держись! Служба у тебя такая – начальник оперативного штаба – едрить колотить! Вот и должен разрулить. Кто если не я. Так?!»