Судья

Евреи выглядели здесь самыми бедными, а она была самой бедной из всех евреев. Длиле стало стыдно за свои сапоги. Хоть она и очистила их от грязи и просушила на солнце прежде, чем спуститься, вид у них был хуже не придумаешь. Один сапог порвался сбоку, другой на правом носке. Длила стояла на площади и старалась поставить ноги так, чтобы закрыть сразу обе дыры, но у нее ничего не выходило. Пару раз на нее покосились. Длила остро осознала, как жалко выглядит, как плохо пахнет, как она бесконечно никому не нужна. Сжимаясь от унижения и страха, заворачивая плечи вовнутрь, к груди, словно это были крылья, могущие защитить, она вернулась обратно, за городскую стену. Села на колени возле можжевелового дерева и закрыла глаза. Снаружи шумел город, Длила вдыхала резковатый хвойный запах. Внутри, в темноте, отчаяние и жалость свободно носились в её пустом животе.

Кто-то тронул ее за плечо. Длила подняла глаза и увидела два черных сверкающих глаза. Они глубоко сидели по обеим сторонам длинного носа, который словно взяли и пришили с другого лица. Прямо под обтянутыми загорелой кожей впалыми щеками красной щелью залегал рот.

– Возьми, ешь. Это тебе, – произнес красный рот, и здоровенная мужская рука протянула ей хлеб.

Кое-где хлеб был измазан медом. Длила с осторожностью переложила его из рук незнакомца себе на колени. Она отщипнула кусочек, потом еще один. От сладкого вкуса закружилась голова.

Горе встало комом в горле. Впервые за эти дни напряжение схлынуло с нее, и она разрыдалась. Ненависть и страх заперли её в себе самой. Длилу трясло, как в лихорадке, слезы слепили, она не могла открыть глаз. Но, даже рыдая, Длила ощущала, как рука, принадлежавшая красному рту, боязливо гладит ее по голове, аккуратно перебирая каждую прядь ее волос.

– Откуда ты? Как твое имя? – спросил незнакомец.

– Мое имя Длила. Я пришла с севера, – ответила девушка. Она подумала, что кусок хлеба, кое-где вымазанный в меде, не стоит того, чтобы открывать свои тайны.

– Поняла, – сказал красный рот.

Длила насторожилась. Доев булку, она ощущала даже некоторую радость.

– Понял? – переспросила Длила.

– Поняла… – повторил красный рот и жалко улыбнулся.

– Кто ты? – спросила девушка.

– Я – Яэль, – просто ответил новый знакомый. Длила смущала его, ему хотелось поскорее закончить с приветствиями.

– Яэль имя для женщины, а ты не женщина, – возразила Длила.

– Внутри я женщина. Снаружи почти что тоже.

Длила не нашлась, что на это ответить. Ей было немного боязно и непривычно. Но свежая хрустящая булка так умиротворяюще укладывалась в ее продрогшем теле, согревая его изнутри, что она не решилась спорить.

– Ты тут недавно? Вижу, недавно, – сам себе ответил красный рот, – Где твоя семья?

– Они умерли.

– Умерли здесь?

– Нет, – Длила поморщилась.

– Куда ты идешь? – спросил Яэль.

– Не знаю, – честно сказала Длила, – Куда идешь ты? Может быть, я могу пойти с тобой?

– Я искала работу, пробыла здесь утро, но ничего не нашла. Хочу попробовать подняться в шефелу [13] , может, там получится наняться на работы с ячменем. Самое время делать пиво.

13

Шефела (евр. «низменность») – участок между Прибрежной долиной и Иудейским нагорьем.

– Я не умею делать пиво, – растерялась Длила.

– Там нечего уметь.

Яэль сказал, что ему нужно два часа на то, чтобы закончить дела, и они могут отправляться.

Длиле оставалось только ждать. Подложив плащ под спину, удобно оперевшись на теплые камни городской стены, она ждала Яэль, подставляя лицо солнцу. Взвесив все, что произошло с ней в эти дни, Длила пришла к выводу, что ни трусливому Йонатану, ни жестокому Эхуду не хватит мужества добраться в Ашдод. Значит, жизнь все-таки продолжится.

За этими размышлениями ее застал Яэль. Высокий, еще чуть-чуть, и можно сказать, что он богатырского роста, с роскошными широченными плечами и узкими, словно выточенными из мрамора бедрами, Яэль смотрел на нее, улыбаясь, не показывая верхних зубов.

В руках он держал мешок и сверток с темно-синим одеялом. Им предстоял длинный путь. Чтобы добраться до шефелы, они должны были идти целый день.

В дороге им встречались светло-зеленые поля пшеницы, они миновали ряды виноградников. Яэль поглядывал на Длилу и нервно хихикал. Длила понимала – с ним это от застенчивости и не злилась. Всюду, где была охранная башня – на винограднике или в поле, Яэль бесстрашно приближался нелепой походкой к сторожам и узнавал, нет ли для них работы. Везде ему отвечали примерно одно: «Ничего нет. Идите, куда идете». Кто-то таращился на него, кто-то швырял камнями. Яэль с его копной бесцветных длинных прядей, свисающих с лысеющей головы, обвязанной цветастой тесемкой, повергал людей в шок, вызывал брезгливость. Хотелось, чтобы он скорее ушел.

От отказа к отказу, они продвигались вверх, глубже в шефелу.

Пришлось заночевать в поле. Они поели из мешка Яэль вяленой свинины, оливок со сморщенными боками и хлеба, запили все это водой из родника. Улегшись между камней, закрывавших их от дороги, они устроились на ночлег. Длила прежде не ела свинину, у нее болел живот, неприятно тянуло вниз. Когда во сне Яэль обнял её сзади, она чуть не задохнулась. Горячий, гладкий, жилистый, он сам был как кусок мяса. От него пахло чем-то сладким. Она дышала через рот, полночи убивая себя в себе, пытаясь не замечать.

Путь занял девять часов. Наконец, они вошли в селение, где жили одни израильтяне, где семьи, платя пэлиштим непомерную дань, работали на себя. Яэль уже подумывал, не пойти ли им выше, в Аиалон, как заметил дом, который заинтересовал его. Благодаря высокому росту, за прочной, собранной на совесть каменной изгородью, он смог увидеть мужчину. Мужчина сидел во дворе, в дверях своего дома. Перед ним выстроились редуты пузатых кувшинов. Напевая под нос веселую мелодию, он брал кувшин, внимательно крутил его в руках. Если в кувшине не было трещин, он ставил его слева от себя. Если же кувшин имел повреждения, мужчина, задорно крякнув и зажмурив глаза, без сожаления разбивал его о землю. Кроме песни хозяина и звука бьющихся черепков в доме было тихо, поблизости не было видно ни детей, ни женщин. Яэль решил попытать счастья.

– Мир тебе! – начал Яэль скрипучим голосом.

– Мир… – хозяин удивился, но в лице его, в его голосе не было ни брезгливости, ни отвращения.

Яэль ободрился и продолжал.

– Я и моя подруга идем в поисках работы. Не найдется у тебя работы для нас?

– Подруга? – переспросил хозяин.

– Да, она стоит тут, – ответил Яэль неуверенно.

– Надеюсь, что твоя подруга не похожа на тебя, – сказал хозяин, встал с крыльца и подошел к калитке. Ему было не больше пятидесяти, он был невысоким и коренастым. Круглый живот и круглая голова, отороченная соломенными кудрями, выгоревшими от времени и солнца, придавали его облику добродушие.

Как только он увидел Длилу, выражение его лица сменилось с удивления на искренний восторг. Несмотря на помятый вид, будто она приплыла с Кафтора [14] в трюме для рабов, в ней сияла хрупкая красота. Хозяин не мог разглядеть ее фигуру – Длила снова накинула плащ, но он видел очертания ее силуэта, тонкие запястья и изящные длинные пальцы. Высокий чистый лоб, изогнутые радугой брови, огромные умные агатовые глаза, окаймленные густыми черными ресницами, аккуратный прямой носик. Рот её, бывший чуть больше, чем надо, лежал на лице свежим цветком акации. Её губы были чуть приоткрыты. Это придавало всему лицу очаровательное выражение детской доверчивости.

14

Кафтор – Крит.