Сухой закон
Шрифт:
— Ну что? Ты же у них главный? Где бабки? Я начну с него, затем грохну этого бродягу. А потом примусь за тебя, если не скажешь.
Сердце колотилось в груди. Если бы я мог, то разорвал бы Барнса голыми руками. Ярость буквально застилала глаза красной пеленой. Мы сейчас стоим на обочине. Под прикрытием длинного «Шеви». Ночь. Свидетелей нет. Нас тут грохнут, машину спалят и всё. Или вообще заберут себе, а трупы сбросят в озеро. Если этот урод творит подобное, то чувствует безнаказанность. А его напарник на побегушках молча всё это наблюдает. Значит, видит уже не в первый раз. Ошибался я насчёт молодого.
Я твёрдо проговорил:
— Отпусти нас, и мы договоримся.
— Я не договариваться сюда приехал, ублюдок ты тупой. Бабки на капот и валите, пока я не перетряхнул всю машину. И больше не появляйтесь здесь, считайте это предупреждением.
Значит, ехали они по нашу душу вполне себе осознанно. Да это и без лишних пояснений было ясно.
Вдалеке показался свет фар автомобиля.
— Сержант! Мне кажется или…
— Что такое, Торнстон, я сказал тебе делать всё как догова…
— По-моему, это «наши», — облизнул губы от волнения молодой, всё равно держа нас на мушке.
Барнс ненавидящим взором посмотрел на меня ещё раз, а затем прищурился в сторону подъезжающего авто. Револьвер изо рта Мишки он вытащил. Я увидел, что Рощупкина явно мутит.
Авто остановилось на обочине рядом с грузовиком. Дверцы неспешно хлопнули, выпуская двух полицейский. Один из них, в высокой фуражке с бляхой, сияющей до блеска в отсветах фар, крупного телосложения, с сединой в волосах, подошёл к нам:
— Что тут происходит, сержант?
— Шеф, поймали бутлегеров, — с готовностью отрапортовал Барнс, — При задержании этот оказал сопротивление, — он указал дубинкой на стонущего в грязи Гарри, — А у этого был при себе ствол, — а это уже про меня.
— Это неправда, сэр! — тут же возразил я.
— У него нет документов, шериф Тагерт! — с готовностью затараторил младший коп, тыча в Гарри.
— Молчать, Торнстон. Я не давал Вам слова.
Шериф округа говорил тихо и спокойно, но оба наших истязателя замолчали мгновенно. Будто пластинку из них вытащили. В голосе местного главы полиции чувствовалась сила и превосходство. Он медленно обвёл нашу троицу глазами и задал новый вопрос:
— Разрешение на оружие есть?
— Да, — я с готовностью кивнул, изображая самого что ни на есть законопослушного гражданина, — Шериф, тут какое-то недоразумение. Мы везли сок. Нас с кем-то спутали. Он, — я указал на Гарри, — подрабатывает у нас и восстанавливает свои утерянные документы. Это законопослушный гражданин, который воевал в Европе и проливал кровь за страну.
Шериф прищурился и с удивлением осмотрел лежащего в грязи нищего. Затем протянул руку:
— Разрешение на оружие.
Торнстон услужливо подал бумаги, а шериф, бегло просматривая их, обратился уже к Гарри.
— Документов нет, говоришь?
— Нет, — медленно покачал головой ветеран.
— Где воевал?
— Кампания на Марне… Был под Сен-Миелем… Потом комиссовали… — с трудом проговорил Гарри, начиная медленно выгребаться из грязи и поднимаясь на четвереньки.
— Кто был заместителем начальника по тылу под Сен-Миелем?
— Крейгсон…
— В какой госпиталь попал?
— Третий восточный в Мэзё.
— Хм… главврача помнишь?
— Вудс, храни его Господь, благодаря ему я и жив!
Мне показалось,
или шериф слегка кивнул и его выражение лица на долю секунды смягчилось. Властным жестом шеф полиции протянул руку к Торнстону:— Где их остальные документы? Живо сюда. А Вы, сэр, встаньте… — это он Гарри.
Младший коп пулей метнулся к капоту нашего грузовичка и принёс всё необходимое. Барнс тоже нехотя вытащил из нагрудного кармана документы Рощупкина, за что был награждён подозрительным взглядом шерифа. Тот начал изучать бумагу ветерана и снова обратился ко мне:
— Что везёте и куда?
— Виноградный сок. В Вашингтон, — с готовностью ответил я.
— Виноградный сок… хах… — лишь усмехнулся шериф Тагерт и кивнул своему молчаливому спутнику:
— Джон, проверь грузовик.
— Есть, сэр.
Спутник местного начальника полиции заслуживал особого внимания. Если бы мне дали выбор — против кого выступать — я бы выбрал Барнса, а не этого молчаливого громилу. Абсолютно отсутствующее выражение лица и холодный взгляд. Ноль лишних слов. И ощущение опасности от человека.
— Вы проверяли груз, Барнс? — спокойно проговорил Тагерт, попутно шелестя нашими документами.
— Сэр, мы получили наводку… — неуверенно заговорил наш истязатель.
— От кого, Барнс? — глаза шерифа поднялись и пригвоздили помощника.
— Сэр, я… — запнулся Барнс.
— Шеф, здесь виноградный сок с фермы Глена Уолберга! — раздался голос помощника шерифа, который уже откинул наш тент и залез внутрь.
— Глен Уолберг, значит, — кивнул сам себе шериф, — Понятно.
Знать бы и нам — что означает это «понятно». Мужик явно что-то задумал.
— Открой бочку, Джон.
Жаба внутри меня шевельнулась, но тут же затихла. Не до этого сейчас. Тут бы выпутаться.
Джон спрыгнул снова на дорогу. Обошёл кузов «Шеви» и забрался на подножку кабины, затем взгромоздился почти на крышу и завозился с бочками, которые стояли в самом конце. Подлез куда-то. Послышался звук, будто в «забиве» дубовой тары зачищают ножом край. Он что, тесак с собой носит? Потом глухой удар. Пауза.
— Сок, сэр. Я выбрал бочку из середины, ближе к концу.
Шериф кивнул и скомандовал:
— Барнс, Торнстон. Вы оба можете быть свободны.
— Но сэр!
— Барнс, Вы меня раздражаете, — как от мухи отмахнулся шериф, — Если Вы не исчезнете сейчас, я дам знать… Вы поняли кому. И тогда меня уже ничего не остановит от того, чтобы подписать Ваш рапорт об увольнении. Никакие родственные связи меня не остановят. Надо знать своё место. Вы должны были сообщить о подозрительном грузовике мне, а не отправляться самим без предупреждений, подвергая опасности патрульного Торнстона. Торнстон!
— Да, сэр!
— Я объявляю Вам выговор с вычетом из жалования. С завтрашнего дня Вы будете нести службу с другим напарником. Вы оба свободны. Чтобы через секунду Вас двоих тут не было.
Оба полицейских моментально ретировались, напоследок бросив на нас откровенно враждебные взгляды. Дай им волю, пальцами бы по горлу провели, чтобы подкрепить жестом свои угрозы. А вот я немного успокоился, хотя нервы всё ещё были натянуты как струна. Но теперь, по крайней мере, никто не тыкал нам стволами в лицо, и не метелил с садистским упоением.