Сулейман. Я выбрал тебя

И вот теперь меня разбудили совершенно странным и неприятным способом.

Не до конца вынырнув из дремы, распахиваю глаза, пытаясь проморгаться и сориентироваться, и рот, чтобы заорать. Матом.

Вадим, стащив с меня одеяло и забравшись сверху, усердно елозить нижней частью тела и, дыша перегаром, пытается засунуть мне в рот свой язык.

– Фу.

Дергаю головой в сторону и кривлюсь.

Совсем что ли охренел?

Мало того, что воскресенье, и я хочу отоспаться, так еще и после вчерашнего хамства ни на какие сексуальные игрища меня не тянет.

Упираюсь ладонями в стальные мышцы груди и, вертясь, чтобы отвоевать свободу, всячески стараюсь скинуть с себя стотонную тушу слона.

– Перестань, – воплю, когда это не помогает.

– Хочу тебя, пи..дец, – сопит Кравцов, предпринимая новую попытку заткнуть мне рот поцелуем и одновременно забраться рукой под резинку брюк. – Машка, ну давай, по-быстренькому, – стонет и тут же злится, когда мои штаны не поддаются. – На хрена ты на себя столько барахла нацепила?

– Чтобы не замерзнуть, – отвечаю правду, пытаясь сбить руку, которая нашла шнурок на начала его развязывать.

– Нечего было окно распахивать, не лето на дворе, – поучает Кравцов и вновь трется об меня стояком. – Бл…, не хочешь трах…ться, хоть в рот возьми.

– Совсем ненормальный?

Сжимаю зубы и вырываюсь всеми силами, потому что озабоченность Вадима уже не просто нервирует, а пугает, когда он стягивает собственные штаны и ползет вверх, явно чтобы помочь мне не сильно наклоняться.

– Я – мужик, мне надо, – пыхтит объяснение, от которого я, по его логике, должна тут же раздвинуть ноги и распахнуть рот.

– Мне не надо, понимаешь? – пытаюсь донести сложную для мозга Кравцова мысль.

Чудом выскальзываю из-под груды мышц и тут же сваливаюсь на пол, отбивая копчик.

Нестрашно, зато не изнасиловали. Точнее, не отлюбили по своему желанию и без моего согласия.

Нахожу причину не расплакаться от резкой боли.

– Тебе, бл…, никогда не надо. То голова болит, то жопа, то хер пойми чего. Задолбала.

Вадим подтягивается на руках и садится между подушек, опираясь на спинку изголовья. Губы поджаты, брови нахмурены, а на еще «жеванном» после сна лице недовольная гримаса обиженного мальчика.

– Может, тогда рукой? – предпринимает новую попытку, сверля во мне дыру красными после пьянки глазами.

– Нет, – качаю головой.

Ни руками, ни ртом, ни другими частями тела я не хочу контактировать со своим молодым человеком.

У меня нестояк после вчерашнего.

Или не только после вчерашнего?

Приходит в голову шальная мысль с кучей разных примеров, когда я старалась замолчать проблему, чтобы не ругаться.

– Ну ты и стерва, Машка, правильно Серёга вчера тебя назвал, – выплевывает Кравцов, желая уколоть.

Вот только меня уже не пробирает, и он это подмечает. Потому демонстративно медленно съезжает по простыне вниз и разваливается посреди кровати, громко мыча от наслаждения.

– Если передумаешь, я тут пока посплю, – выдает с ухмылкой.

Ага, всенепременно. Жди.

Сжимаю челюсти, чтобы не послать его в пешее эротическое, и поднимаюсь с пола.

Раз уж утро началось внепланово рано, пойду пить кофе и заниматься генеральной уборкой после двух хрюшек.

– И диван ты отстойный выбрала. На нем спать вообще неудобно, – летит в спину.

Вот же…

***

– Есть у нас что попить? – сиплым со сна голосом интересуется Вадим, заходя на кухню, где я разложила на весь стол свою картину и сижу, выкладываю алмазную мозаику. – Во рту, как в пустыне.

– Вода, – киваю, под табурет, где стоит покупная пятилитровка из «Пятерочки».

– Может, лучше чая с лимоном? – вслух размышляет Кравцов, почесывая заросший щетиной подбородок. – Сделаешь?

Летит как бы между делом.

– Я занята.

Не спешу подрываться и ставить чайник. А, найдя пакетик с нужной циферкой, пытаюсь с помощью стило подцепить единственную красную стразу, которая требуется на очищенном от пленки участке.

– Ну так оторвись, – флегматично пожимает плечами в конец офигевший Вадим. – И поесть уже бы надо, обед скоро.

Сообщает на развороте и, позевывая, уходит в ванную.

Откладываю инструмент, слегка сдвигаю картину, чтобы ее не задеть, и подпираю щеку кулаком, тупо глядя в стену.

Ну и за каким лешим мне все это надо?

Крутится к голове на повторе один и тот же вопрос.

– Вадь, – кричу, не торопясь поднимать зад и идти исполнять «хотелки».

– Чего? – высовывается из санузла Кравцов.

Замечаю, что половина подбородка уже намазана гелем, но желания подойти, как раньше, и похулиганить, испачкав пеной его нос или лоб, уже нет. Ну да, красивый мужик, высокий, спортивный, и… чужой. Не мой совершенно.

Смотрю на него и отчетливо это понимаю.

Нет к нему притяжения. Нет из-за него волнения или трепета.

Не вижу я нас в будущем вместе. А игра в одни ворота что-то надоела. Я и подающий, и принимающий, и полузащитник, и нападающий, а Вадим, как ленивый вратарь, ловящий мячи на отъ…бись.

– Знаешь, я тут подумала, – говорю и делаю паузу, чтобы привлечь внимание, – а ведь Мельников абсолютно прав.

И даже киваю, подтверждая свои слова.

– Это ты сейчас о чем? – подозрительно приподнимается одна бровь.

– О стерве, – отвечаю с улыбкой.

Нормальной улыбкой человека, принявшего окончательное решение и оттого счастливого.

– Не понял…

– Ну, вспомни, вчера Серега назвал меня стервой, и ты согласился. Так вот… я подумала и тоже с вами согласна.

– Маш, ты чего? – Кравцов что-то начинает подозревать. – Обиделась что ли?

– Не-а, наоборот, благодарна твоему приятелю, что глаза открыл.

– Слушай, Прохорова, заканчивай выносить мозг и лучше сделай чай. Попросил же.

– Так я и заканчиваю, Вадь, – вновь хмыкаю. – Я – стерва. Так? Так! Поэтому… буду соответствовать.

– Говори по-русски, а?

– Все просто, Кравцов, Я УСТАЛА быть НЕСТЕРВОЙ. Поэтому предлагаю нам расстаться.

– Чего?

– Я хочу пожить отдельно, – и прежде чем прифигевший от моей наглости и совсем забывший, что собирался бриться, мужчина спрашивает: «Зачем?», поясняю, – чтобы понять, что в нашей паре было не так. И осталось ли то, что хочу вернуть, и за что стоит бороться.