Сулла (илл.)

– Похвальная скромность, – сказал Сулла, едва касаясь губами холодных сосков Перегрины. Она смотрела на него из-под длиннющих ресниц столь вызывающе, что Сулла на мгновение оробел. Оробев, он мысленно похвалил себя за то, что все еще способен робеть перед девицей.

– А третья красотка пусть представится сама, – сказал актер. – Я устал.

– Галла, – сказала девица. – Я просто Галла. Меня зовут подруги Галла-девственница.

– Ха-ха-ха, – захохотали актеры. – Это правда. Так ее зовут. За одно ее очаровательное качество!

Сулла подошел к ней, почтительно взял ее руку, погладил ладонью. Он не спускал с нее глаз. Эта римская куртизанка могла поспорить красотою с самою Юноной или греческой Афродитой. Все, как говорится, было при ней: и головка, и шея, и груди, и широкие бедра, и высокие ноги.

– Девственница? – сказал Сулла. – Деточка, это не самое худшее прозвище. Не стесняйся его.

– И не думаю! – смело сказала Галла. – Но ты у меня будешь первый… Клянусь богами!

И рассмеялась. И зубы у нее светились, точно стекло на лунном свету.

– Да, – подтвердила Перегрина, – ты будешь первый… Сегодня, разумеется.

Сулла поклонился, давая понять, что и за то премного благодарен.

Ферекид сказал:

– Делай с ними, что хочешь, а на нас не рассчитывай. Мы слишком устали. По три представления на день – римляне совсем с ума посходили: глазеют на тебя и хлеба не просят. Они сыты театром! И нам не до женщин.

Его друзья-актеры подтвердили то же самое: они нынче ни на что не способны. Только могут выпить. Только поесть. Галла прикинулась несчастной:

– Каково нам, Сулла? От такой жизни – когда от тебя отказываются мужчины – с ума сойдешь.

Эпикед уже расставлял чаши и тарелки. Девицы располагались за столом по своему усмотрению. Комната наполнилась запахом благовоний, словно сюда свезли целую кипрскую лавку.

– Девушки! – обратился Сулла. – Вы слышали, надеюсь, что говорили мои друзья? Вас ждет скучная ночь в обществе одного пожилого мужчины.

– Кто он? – вопросили весело девицы.

– Это он! – сказал Сулла и ткнул себя пальцем в грудь.

– А мы согласны! – ответила Перегрина.

– Это в моем вкусе, – подтвердила «девственница».

Толстушка надула губы.

– А она молчит, – заметил Сулла, указывая на нее.

Атицилла подперла руками подбородок и смешно водила глазами, причмокивая губами.

– Я ревнива, – проговорила она. – Я ревнива.

Сулла подошел к ней сзади и поцеловал ее. Она впилась в него. Долго не отпускала.

5

Децим вызвал Коринну для беседы в сад. Он желал поговорить с нею вдали от родительских ушей. Они уселись на громадную прохладную скамью. Время было теплое: только что прошли сентябрьские календы. Зеленое небо нависало огромным шатром. Тяжелая сочная зелень ложилась прямо на плечи. Сумерки витали в саду – тихие, прозрачные сумерки.

– Я тебя люблю, – заявил Децим.

Коринна улыбалась, глядя куда-то вдаль, хотя не было здесь этой дали. Солдат говорил слишком откровенно, и, возможно, именно это и веселило ее.

Децим достал большой, хорошо наточенный меч и положил его рядом с собой. Как видно, он был далек от шуток.

– Вот, —и он указал пальцем на меч.

– Вижу, – игриво бросила Коринна. – Это называется меч? И им убивают?

– Между прочим, да!

Децим вытер ладонью мокрые губы, словно хотел их оторвать от себя.

– Значит, меч. А здесь – любовь.

И он приложил руку к своему сердцу. Она вскинула тонкие, подведенные черной краской брови. Коротко спросила:

– Где любовь, Децим?

Солдат с готовностью указал на левую сторону груди. И это ее еще больше развеселило. И чем больше она смеялась, тем больше он мрачнел. Как небо в осеннюю непогоду, потемнел лицом. Позеленел от злости. И солдат снова указал на сердце:

– Вот здесь! – И для пущей ясности сообщил нижеследующее: – Коринна, ты знаешь моего хозяина, моего вождя. Это великий Сулла. Он благоволит ко мне. А я предан ему. Горе тебе, если не полюбишь меня!

Она крайне удивилась, то есть сделала вид, что удивилась. Коринна все читала на его лице и каждое его движение и каждое слово уже знала наперед. Так что ей незачем было удивляться. Разве что для показа.

– Вот этот меч… – Децим указал на оружие. – Я им убью тебя.

– За что же, Децим?

– Если не полюбишь.

– Это твое объяснение в любви?

Солдат кивнул.

– И многих ты соблазнил таким способом?

Децим не нашелся что ответить. Она явно издевалась над ним – он это чувствовал. Даже при всей своей толстокожести.

Кровь прилила ему в голову. Он и в самом деле любил, а иначе бы ей несдобровать. Люди, которые сумели взять Рим, – необычные люди: море им по колено, все им – трын-трава! Разве победитель не имеет никаких прав? Неужели ему вымаливать любовь? В нем была солдатская гордость. Как-никак он – центурион римской армии!

– Коринна, – проговорил Децим глухим, странноватым голосом, – я, значит, люблю тебя. Ты мне, значит, нужна не как девка… А… Как бы это сказать? – Децим теребил свои волосы, не находя подходящих слов. – Я жениться на тебе хочу. Ты, значит, не смотри, что я простой солдат. Не ошибись, Коринна! Я слишком близок к Сулле. И мое желание – не просто желание простого солдата. Я, значит, хочу, чтобы это прочно втемяшилось тебе в голову… Потому, значит, что люблю тебя… А жениться не обязательно сейчас. Вернусь из похода – тогда и решай. Я жить буду на Палатине. Попомни мои слова!

Упоминание о походе несколько поуспокоило Коринну, Этот приставучий солдат способен на все. Она ухватилась за слово о походе.

– Очень хорошо, Децим! – проворковала Коринна. – Я буду ждать тебя. Возвращайся из похода, тогда и решим окончательно. Только дерись как бешеный. За троих, а то и за десятерых. А сейчас я дарю тебе свой поцелуй.

И она звонко чмокнула его. В щеку.

Бедный центурион вовсе обмяк. Он был наверху блаженства. Это здорово! Это сказочно! Такая молодая и важная дама и так нежно его целует!