Султан и его враги. Tom 1

— Призрак Черного гнома? — спросил Мансур-эфенди.

— Да, мудрый и могущественный Баба-Мансур, — ответил дервиш и подробно рассказал ему о ночном происшествии как о чем-то сверхъестественном и чудесном, чем вызвал интерес у Шейха-уль-Ислама.

— Ты говоришь, что существо это умерло и было похоронено? — спросил он.

— Точно так, могущественный и мудрый Баба-Мансур: существо это, которое выглядит наполовину человеком, наполовину каким-то странным созданием, воскресло из мертвых! Грек Лаццаро поклялся нам, что Черный гном умерла и что он сам похоронил ее. Ничего подобного никто еще не видел и не слышал. Создание это умерло, было похоронено, а теперь, однако, ходит среди живых!

— Если только грека не обмануло сходство, — заметил Мансур-эфенди задумчиво, — тогда то, о чем ты рассказал, невозможно!

— Это кажется невозможным и немыслимым, мудрейший из мудрецов, и все же это произошло. Я не слишком умен, чтобы дать тебе объяснение; я могу только сказать, что это случилось, больше ничего! — продолжал дервиш. — Грек узнал Черного гнома, которая вскочила ему на спину и хотела задушить его. Он говорит, что это был призрак умершего и похороненного создания! Особенно одна примета убедила его в этом: у Черного гнома в гробу недоставало левой руки, и у призрака ее тоже нет!

— Куда подевалось это создание в ту ночь, когда вместе с греком очутилось среди вас?

— Оно чуть не задушило грека, потом оставило его, как тень проскользнуло мимо нас и исчезло.

— А где ты снова увидел его?

— Здесь, среди старых деревьев, оно лежит в кустарнике и не шевелится!

— Отведи меня туда, — приказал Мансур-эфенди.

— Как, великий и мудрый шейх над шейхами, ты хочешь…

— Я хочу видеть это чудо!

— Останься, исполни мою мольбу, останься здесь, — просил дервиш.

— Не думаешь ли ты, что я боюсь? Я приказываю тебе проводить меня туда, я хочу видеть это загадочное существо!

Дервиш вскочил, ломая руки.

— Я боюсь за тебя, могущественный и мудрый Баба-Мансур, — жалобно воскликнул он.

— Ты боишься скорее за себя, чем за меня. Я это знаю! Но не медли! — приказал Мансур-эфенди.

Дервиш понял, что отговорить шейха было невозможно, а потому, дрожа от страха, — безобразное существо вызывало в нем непреодолимый ужас — медленно пошел вперед. Шейх-уль-Ислам последовал за ним.

Тем временем уже начало смеркаться. Они скоро дошли до того места в чаще, где Сирра, полумертвая от голода и жажды, неподвижно сидела на корточках. Вид ее был так необычен, так страшен и ужасен, что Шейх-уль-Ислам невольно остановился — такого создания он еще никогда не видел. Оно вполне заслуживало прозвища Черный гном. Одетая в черное платье, с лицом, покрытым до самых глаз темным покрывалом, сидела она, сжавшись в комок; фигуру ее едва ли можно было принять за человеческую.

Мансур-эфенди подошел к Сирре и нагнулся к ней. Затем, к невыразимому ужасу своего проводника, он дотронулся до Сирры — она упала.

— Удивительное создание, — пробормотал Мансур, — оно, кажется, мертво, но оно из плоти и крови. Возьми ее на руки и неси вслед за мной в башню Мудрецов, — обратился он к дервишу.

Тот хотел отговориться.

— Делай, что тебе приказано! — повелительно сказал Шейх-уль-Ислам.

Дрожа всем телом от страха и ужаса, дервиш повиновался приказанию своего повелителя.

Он нагнулся к Сирре, упавшей от изнеможения, и поднял ее на руки. Она была так тяжела, что он едва мог нести ее.

Мансур-эфенди пошел к той части развалин, где в каменной стене находились маленькие ворота, которые он и отворил.

Он пропустил вперед дервиша с его пошей и последовал за ним. Из галереи одна дверь вела в зал совета, другая — в смежный покой. Тут Мансур-эфенди велел дервишу положить бесчувственную Сирру на подушку и принести воды, фруктов и хлеба.

Дервиш, обрадовавшись, что наконец освободился от опасной ноши, поспешил уйти и через несколько минут принес, что требовалось. Затем он оставил Шейха-уль-Ислама одного с Черным гномом, и у того было время хорошенько рассмотреть ее. Он спрыснул бесчувственную Сирру водой, и она очнулась.

Она приподнялась и удивленно огляделась по сторонам. В первую минуту она не поняла, где находится, но потом узнала Шейха-уль-Ислама.

Мансур-эфенди дал ей поесть и напиться, что Сирра охотно и сделала.

— Тебя ли зовут Черным гномом? — спросил он ее.

Сирра кивнула головой.

— Да, мудрый эфенди, так зовут меня за мою внешность, но мое имя — Сирра, — отвечала она, и ее звонкий, как серебряный колокольчик, приятный голос, которого никак нельзя было ожидать от нее, поразил Шейха-уль-Ислама.

— Говорят, что ты воскресла из мертвых? — продолжал оп.

— Да, мудрый эфенди, грек Лаццаро похоронил меня, все считали меня умершей, но я не умерла, — сказала Сирра. — Я была жива, только не могла двигаться.

— Ты была похоронена?

— Я была зарыта в землю в гробу. Мне казалось тогда, что я должна была задохнуться и действительно умереть! Что было со мной дальше, я не знаю, мудрый эфенди. Когда я пришла в себя, я чувствовала только боль в остатке руки, которая теперь совсем зажила. Я лежала здесь, в лесу, возле меня стояли вода и пища, и лежала куча останавливающих кровотечение и освежающих листьев!

— А ты не знаешь, Черная Сирра, каким образом очутилась ты снова на земле? — спросил Мансур.

— Нет, мудрый эфенди.

— Чудо! — пробормотал Шейх-уль-Ислам и, по-видимому, в душе его возникло намерение воспользоваться этим воскресшим из мертвых существом для своих целей! С помощью этого чуда он мог достигнуть многого, чего до сих пор не мог достичь другими путями.

— Помоги мне, защити меня, мудрый и великий эфенди, — говорила Сирра, и голос ее звучал так нежно и прекрасно, точно небесная музыка, — я буду служить тебе за это!

— Ты знаешь меня? — спросил Майсур.

— Нет, я вижу только, что ты — знатный и мудрый муж, — ответила Сирра.

— Знаешь ли ты, где находишься?

— Нет, мудрый эфенди, я вижу только, что нахожусь в степах, в здании, которое может дать мне кров.

— Где ты жила раньше?

— У моей матери Кадиджи.

— Кто она такая?

— Толковательница снов в Галате.

— Знает ли она, что ты жива?

— Нет, она, думая, что я умерла, отдала меня греку, чтобы он меня похоронил. Никто не знает, что я жива, кроме тебя и меня! Грек и моя мать Кадиджа, хотя и видели меня потом, но посчитали меня призраком! Они не знают, что я жива!