Сумерки эндемиков

– Только не надо воображать, – заметил я желчно, – что я беспокоюсь о состоянии вашего там здоровья. И потом, – добавил я, с трудом выворачивая руль воспоминаний на старую тропу и понимая, что элементарно застигнут врасплох. – С чего вы взяли, что я что-то обещал. Я вот сейчас мучительно прилагаю усилия и не могу вспомнить, чтобы я когда-либо имел неосторожность в вашем присутствии что-то обещать. Вы никогда не обращали внимания? Всякий раз, как только вы появляетесь у меня на крыльце коттеджа, весь мой внешний периметр автоматически переходит в состояние аварийной готовности.

– Перестаньте, – сказал сосед, махнув рукой. – Вам его ремонтировать давно надо. Чего вы вообще трагедию делаете, вас же самого не пугают Падающие Горы, до сих пор живы и гоняете со мной мусс.

«Так», – мысленно произнес я, мысленно же откидываясь на спинку.

Я осторожно снял со столика стакан.

– С чего вы взяли, что Падающие Горы меня не пугают? – спросил я.

– Ни с чего не взял, – ответил сосед, удивленно приподнимая брови. – По тому, как уверенно вы решили, что там можно разбиться, можно подумать, вы уже там были.

Сосед, развивая тему, принялся рассказывать о пропадающих людях, а я снова вспомнил случай, когда новоприбывший на Конгони ошибся дверью. Мы ни на день не забывали, что все вокруг нас – не наши зеленые полянки перед рабочими коттеджами. Говорили, в том проявляется повальная сейчас инфекция: детское опасение прослыть у своих наставников не достаточно мужественным. Стыд самой стыдной болезни, дефекта риска. Умирать в постели стало постыдным. Когда лопается последняя нить и ты остаешься один на один с огромной, чужой, практически не познанной Вселенной, ты меняешься. Над твоей головой – только пыль звезд. Привычка дышать таким воздухом может вызвать зависимость. Я не знаю, делает ли это тебя лучше, но это делает другим.

Что касалось конкретно нас, то мы безропотно и с благодарностью встречали каждый новый день, как если бы он был последним. Тут все условия для работы и отдыха, как говорит наш гнев богов Иседе Хораки. Все, что нужно, – это приспособить себя к правилам не до конца понятной игры. Делать все в свое время или не делать вовсе, отработать таймер тренированной психики и перенастроить в унисон местных организмов, слишком любящих заставать врасплох. Знать, когда нужно сидеть, не двигаясь, а когда, напротив, сидеть не двигаясь нельзя, нужно непременно сохранять динамику соотношений тела и среды, знать, когда потеть можно, а когда делать этого настоятельно не рекомендуется, беседовать, как беседовал, громко смеясь, – но самым важным было не ошибаться в выборе.

В большинстве случаев выполнение таких и подобных им условий было мало кому по плечу, потому приходилось сохранять готовность уносить ноги, но тоже – не без оглядки и далеко не со всех ног. Передвижение по пересеченной местности могло закончиться очень печально. Этот мир был смертельно опасен, и мы его любили. Его нельзя было не любить. Сосед продолжал давить на меня в своей обычной дипломатичной манере, успев перейти от ультиматумов к откровенному выкручиванию рук, замечая, что я ни в коем случае не должен воспринимать события последних дней как лишенные логики и не должен сомневаться, что лично им презентованное мне на днях блюдце с редким деликатесом – лишь случайный подарок судьбы. Вот скотина, думал я, кисло составляя в уме предстоящий горизонт событий. Текстограмма проклятой иголки помимо остального содержала код фоносвязи моего собственного коттеджа, где я сам фигурировал исключительно как «Сосед». Там еще были ссылки на ареал расселения каких-то уток. Спрашивается, причем тут утки. Какого черта ему надо, непонятно.

Меня не покидало такое чувство, будто сосед настаивал по инерции, чтобы доказать всем, что он не только может взять чью-то вещь, но потом еще и вернуть. Даже не поцарапав. Я не сразу понял, в чем причина такой неясно дремавшей во мне неуютности. Потом понял. Неприятным образом он напоминал мне меня самого. В конце концов меня охватила легкая одурь.

– Ладно, – сказал я сухо. – Я посмотрю, что можно будет сделать. Но не обещаю, что встречные условия обязательно покажутся приемлемыми.

Гукон тебе местный на крышу, подумал я, а не вездеход. Ногами походишь. Меня вдруг неприятно уколола мысль, что доблестный ровер свой сосед сподобился разбомбить как раз когда я был на Угольных Скалах.

Я был недалеко уже от спрятанного в зарослях чесучевых шишек вездехода, когда меня обогнала стая кистеперых лягушек и молча ушла дальше за сухостой полуповаленных растений. Рукокрылые явно куда-то спешили. Мягко похрустывая от сосредоточенности, эндемики шли, по обыкновению не отвлекаясь на незначительные препятствия, встречавшиеся на пути, сшибая вниз плоды и шишки. Я заканчивал еще один рабочий день в не самом лучшем расположении духа, уставший и грязный. Надоевший самострел с пустопорожним кассетником-обоймой за спиной не был приспособлен для транспортировки на дальние расстояния. Испачканный в земле, вечно тяжелый и пахнущий смертью бесполезный инструмент цеплялся за ветки и всё, что висело, но я уже почти дошел. Обстоятельства сегодня словно были настроены показать, что тоже умеют быть настырными. Они были дьявольски предусмотрительными, я отвечал им тем же, в результате я потерял день. Я едва не опоздал. Надвигался сезон локальных неприятностей, цветение местных лопухов. Чепушинки созревали, и ветер их таскал с места на место, как делал это со всеми остальными семенами и пухом. Сам пух не представлял опасности, но на их торчавших во все стороны невесомых цеплялках путешествовали колонии плотоядной бактерии. Она в буквальном смысле поедала мясо всего живого, не имевшего естественной защиты, и достаточно было одного вдоха, чтобы то же самое она сделала с мозгом любого организма. Я торопился. При свете дня пух виден невооруженным глазом, и это было хорошо. Но он ничем не отличался от пуха других растений, и это было плохо. Ко всему прочему я едва не угодил в пределы электромагнитной лакуны.

Где-то над головой, прячась, по ветвям осторожно пробиралась пронырливая особь стегуна-глядунца, небольшой собаки, бестолковый смысл всех жизненных устремлений которой сводился к тому, чтобы в неподходящий момент неожиданно с силой затрясти сучьями, крепко вцепившись в них пальцами, заставляя тебя непроизвольно вскидывать голову. Здесь главным было не дать застать себя врасплох. Стоило один раз встретиться с холодными ждущими глазами – и будет уже не отвязаться. Стегун будет всюду таскаться, ходить по пятам и где только можно с треском встряхивать листьями, жадно ловя взгляд, рывками пригибая морду все ниже и ниже, свесившись и всем своим видом показывая, что вот в эту минуту, вот прямо сейчас он решительно слетит вниз драконом, и все запомнят этот день надолго. Один в самом деле так сорвался, лишь в последний момент умудрившись за что-то зацепиться. Четверорукое создание могло так часами нависать, при этом мы оба хорошо знали, что никуда он прыгать не станет. Временами мне казалось, что из нас двоих хорошо это знал только один я.

Неуловимые светлячки крутились вокруг меня, гонялись за пылинками и друг за другом, пахло чем-то незнакомым. Все живое праздновало перепад давления, готовясь к наступлению грозового фронта, переживая приступ нездорового оживления, либо, как я, угнетенно сносило упадок сил.

Мимо гудящим сгустком энергетического заряда целеустремленно пронеслась пара шелкопрядов. Куда все так сорвались, подумал я. Вопреки расчетам, окрестности выглядели незнакомыми. Я почти физически ощущал неудовольствие пространства, что меня окружало. Время стандартной двигательной реакции растягивалось, на деснах липло само восприятие времени и координация движений забывала нормы приличия. Это было прикольно, пока до меня не дошло, в чем дело. Тени сливались в коридоры мрака, обзор дальше загораживали стволы деревьев, этой пересеченной местности раньше я не видел. По користой поверхности одного из деревьев отвесно вниз шел антофил-палиноморф. Растягивая и обрывая за собой одну за другой загустевшие отрезки клейких нитей, он вяз в водянистых органических образованиях, чтобы достичь грунта раньше, чем сверху рухнут осадки. Организм невозмутимо спускался к подножию дерева своим обычным ходом – под воздействием гравитации. В обрамлении липших ко всему подряд выделений он выглядел неживым.

Каменистая гряда дальше ушла в стороны. На поваленных стволах деревьев неподвижно стояли одинаковые угловатые фигуры, несколько матерых особей парапитека что-то делали, остальные смотрели.

Особи вели себя как-то странно. Те, что занимались раскопками, то и дело нервно склонялись, заглядывая куда-то под себя и тут же отскакивая. Все их конечности работали так, словно боялись обжечься. Они что-то исследовали, что-то, что находилось в каменистом разломе ниже предела их досягаемости. Сетчатые заросли эстакадных деревьев загораживали обзор, потом остались только отдельно стоявшие деревья. Я протиснулся сквозь стволы последних растений, и у меня заломило в висках от одинаковых угловатых пятен черного и серого. Парапитек, оказывается, был тут всюду. Мордатый головастый терапод покрывал собой едва ли не все подступы склона. Трава встряхивалась в самых неожиданных местах, пропуская любопытствующие взгляды, в коридорах темноты совсем близко кто-то стоял, они все чего-то ждали. Пресловутый феномен Геры в ожидании знаменитой местной грозы тоже явно чувствовал себя не в своих носках. Они практиковали один и тот же способ охоты: обездвиживали добычу, забрасывая камнями. Иногда удерживали цепкой паутиной корневищ, давя чем придется. Кто это был, они выясняли только после того, как пойманный больше не двигался.

Темный воздух над лесом начинал двигаться, галдящий рой кистеперых лягушек щелкал перепонками, вис в воздухе и на ветвях, ветви кое-где не выдерживали, пригибались и под тяжестью с треском срывались вниз, летуны снова поднимались вверх, кусаясь и цепляясь за что можно. Я с самого начала решил повернуть назад, обойти занятую территорию стороной и не искать неприятностей. Кассетник обоймы был пуст, и проблемы чужой охоты меня не касались, – что вообще могла значить преждевременная гибель одного зверя, когда в пропасть шагали целые виды? И меньше всего в мои планы входило связываться с питеком. В таком настроении и в таком количестве их лучше было не трогать. Сегодня был не мой день. Не знаю, почему я не свернул, головная боль, наверное, помешала.