Сумерки Европы

Въ отличіе отъ Англіи, Россія не почковалась, а главнымъ образомъ сама ширилась, разливалась на два материка. Латинскія державы, Испанія и Франція, потерпѣли уже давно крахъ въ міровой политикѣ — подъ ударами Англіи; современная же африканская имперія Франціи пока носитъ преимущественно милитаристическій характеръ и лежитъ вся еще въ неопредѣленномъ будущемъ.

Мощь Англіи лежала въ ея совершенно своеобразномъ міровомъ положеніи. Она черпала богатство и силы изъ своихъ заокеанскихъ владѣній, а между тѣмъ могла владѣть ими и оберегать путемъ сравнительно незначительныхъ затратъ. Ибо не было внѣ Европы силы, съ которой приходилось бы считаться; и потому, эксплуатируя міровую территорію, она защищала ее одною европейскою политикой. Разбросанное по всѣмъ материкамъ и морямъ тѣло своей державы она могла оставлять почти беззащитнымъ — слабо вооруженнымъ лишь въ мѣру борьбы съ малокультурными туземцами, — лишь бы сильна была бронированная голова этого колоссальнаго тѣла, небольшой британскій островъ на сѣверо-западѣ Европы. Въ этомъ заключалась необычайная выгода ея положенія; этимъ диктовалась ея европейская политика.

Въ своей европейской политикѣ Англія была совершенно не заинтересована самой Европой, лишь бы только Европа не мѣшала ей за океаномъ. Отсюда два вѣковыхъ ея принципа: уничтожать колоніальную мощь и заинтересованность европейскихъ государствъ (Испаніи, Голландіи, Франціи, теперь — Германіи), чтобы такимъ образомъ держать свое неизмѣримое колоніальное тѣло внѣ кругозора и внѣ ударовъ европейскихъ — т.-е. единственно сильныхъ — державъ. Въ предѣлахъ же самой Европы она могла ограничиться недопущеніемъ исключительнаго возрастанія какой-либо одной европейской державы, недопущеніемъ ея неоспоримой гегемоніи на материкѣ; ибо только такая гегемонія угрожала Англіи, въ общемъ хорошо защищенной своимъ островнымъ положеніемъ. Отсюда совпаденіе съ эгоистическими интересами страны ея политики, въ общемъ свободолюбивой и внутри и во внѣ. Отсюда — возможность для нея малыми военными силами держать въ подчиненіи и использовать грандіозныя владѣнія; отсюда необходимость для нея поддерживать свободу и самостоятельность менѣе сильныхъ европейскихъ народовъ; отсюда задача быть сильной только на морѣ; отсюда неизбѣжность грандіозныхъ, но рѣдкихъ потрясеній только для сокрушенія назрѣвавшихъ гегемоній (Испаніи, Франціи, теперь — Германіи). Беззащитное, громадное; на весь міръ расположившееся тѣло и крѣпко вооруженная голова, оберегающая его отъ поползновеній европейской силы, когда таковая становилась угрожающей. Законъ ея европейскихъ ударовъ показываетъ направленіе съ Запада на Востокъ, отъ моря вглубь материка. Въ послѣднемъ ея теперешнемъ конфликтѣ съ Германіей всецѣло отражается эта вѣковая политика. А между тѣмъ исходъ сегодняшней борьбы, даже и вполнѣ для Англіи побѣдоносный, поставитъ ее въ совершенно новое положеніе, ибо измѣнился къ настоящему времени міръ. Отчасти море перестало быть столь непреодолимой преградой, какъ когда-то. Но главное — внѣ Европы создались могучія державы, Японія и Сѣверная Америка; затѣмъ — сильная Россія, не нуждающаяся въ заморскихъ владѣніяхъ, а уже однимъ своимъ продолженіемъ создающая грандіозныя колоніи; въ Европѣ же — обезсиленная Германія; и Франція, ослабленная и къ тому же занятая своимъ усиливающимся мѣстнымъ соперникомъ, Италіей. Ослабленная Западная Европа и расцвѣтающія молодыя державы, стремящіяся къ росту, расположенныя около завидныхъ міровыхъ ульевъ, частью уже бывшія въ столкновеніи (Японія — Россія), частью грозящія новымъ столкновеніемъ (Японія — Америка). Сдвинулась ось міровой политики, протянулись силовыя линіи — уже не по европейскому, а по міровому полю, перемѣстились центры силъ. И цѣликомъ опрокинутымъ окажется положеніе Англіи: въ Европѣ она наткнется на гегемона, который въ себѣ уже неразрывно включаетъ свои колоніи; а въ мірѣ ея мощная бронированная голова безполезно будетъ продолжать сторожить уже неопасную Европу; незащищенное же тѣло, раскиданное по всѣмъ угламъ міра, окажется по сосѣдству со всѣми могучими міровыми силами. Такимъ образомъ — потеря Европой рѣшающаго въ мірѣ значенія ставитъ немедленно подъ вопросъ и непререкаемое могущество Англіи.

Вчера эти отношенія еще только назрѣвали; завтра они завершатся. Вторая половина XIX в. ознаменовалась не только расцвѣтомъ мощи и культуры Германіи, но и сформированіемъ въ тиши — Японіи и Сѣверной Америки; къ концу XIX в. Россія завоеваніями, построеніемъ желѣзныхъ дорогъ, ростомъ культуры стала и азіатской державой. Смѣна вѣка увидѣла небывалое въ исторіи послѣднихъ вѣковъ: побѣды внѣевропейскихъ державъ надъ державами европейскими. Побѣда Сѣв. Америки надъ Испаніей была связана съ выступленіемъ заатлантической республики на поле международной политики, на путь соревнованія въ Китаѣ; столкновеніе Японіи съ Россіей, закрѣпило появленіе нозой міровой силы [2] Внутренне-европейская война, приводящая къ пораженію Германіи и Австріи, идетъ, съ другой стороны, навстрѣчу этому процессу. Незачѣмъ, разумѣется, утверждать, чтобы континентальная Западная Европа этою войной и вовсе была скинута со счетовъ міровыхъ соревнованій: ей старые споры еще будутъ сложно сплетаться съ тѣми, усложняя, затрудняя и путая общую картину. Но это, вѣроятнѣе всего, будутъ счеты мѣстные, или движенія подсобныя, вторичныя, лишь сопровождающія основныя міровыя напряженія.

2

Пораженіе Италіи Абиссиніей не знаменуетъ, подобно отмѣ-ченнымъ явленіямъ, наступленія заокеанскаго міра на Европу, a неудачу наступленія Европы на міръ внѣевропейскій.

До сихъ поръ въ Европѣ рѣшались міровыя проблемы; еще и въ настоящей войнѣ такъ разсуждала германская дипломатія, отвѣчая на выступленіе Японіи пренебреженіемъ (вѣроятно, дѣланнымъ), — завѣреніемъ, что на поляхъ европейскихъ сраженій, а не на Дальнемъ Востокѣ рѣшатся судьбы мірового господства. Сейчасъ — въ послѣдній разъ — это еще было вѣрно; но уже и сейчасъ германская дипломатія, вообще оказавшаяся до крайности слабой, видимо не разсчитала, что и на поляхъ Европы рѣшаются судьбы не однѣми европейскими силами. Африканскія, индійскія, канадскія войска сражаются съ нѣмцами у бельгійскихъ границъ; турки — за Кавказомъ; японскія войска еще только призываются французскими газетами. А американскіе штаты являются главнымъ нейтральнымъ адресомъ, по которому направляются протесты, и главнымъ нейтральнымъ защитникомъ европейцевъ во взаимно враждебныхъ государствахъ Европы.

Міровыя судьбы еще рѣшаются на поляхъ Европы, но онѣ рѣшаются уже при участіи внѣ-европейскихъ силъ. И результатомъ рѣшенія будетъ то, что поля Европы сохранятъ лишь мѣстное значеніе.

* * *

Не только въ государственномъ отношеніи подготовлялся переносъ мірового центра тяжести, но и въ духовномъ — хотя и несравненно медленнѣе и меньше — сказывались внѣ-европейскія вліянія. Правда, внѣ-европейская духовная работа, посколько получала міровое значеніе, вкладывалась, умѣщалась въ духовной работѣ Европы; или же если, отличаясь отъ нея, на нее воздѣйствовала, то все же — проходя сквозь ея фильтръ, претворяясь въ ея руслѣ. Россія, столѣтіями отъ Европы оторванная, все же множествомъ историческихъ нитей и связей дѣйствительности неразрывно съ Западомъ связанная, полу-Западъ, полу-Востокъ, все слышнѣе давала себя знать въ европейскомъ хорѣ ко второй половинѣ (или, что ли, къ третьей трети) XIX вѣка. Первородное дѣтище Запада — Сѣверная Америка, не имѣвшая особыхъ отъ Европы традицій, но переработавшая ихъ въ особой, и именно въ лишенной традицій средѣ, — уже вѣкъ тому назадъ вліяла нз Европу своими политическими идеями. Въ техникѣ Америка открывала новые пути, не только фактическими изобрѣтеніями, но самой смѣлостью захвата, рѣшительностью постановокъ проблемъ, натискомъ въ разрѣшеніи ихъ. Дѣло здѣсь не только въ распредѣленіи между материками осуществленной работы, дѣло въ самомъ духѣ этой работы, въ духѣ отношенія къ природѣ и жизни, если и не принесеннаго съ той стороны Атлантическаго океана, то получившаго оттуда могучій толчокъ и опору. Дѣло не въ томъ, что броненосныя суда и пушки тяжелыхъ калибровъ, телефоны и отчасти аэропланы имѣли Америку своею колыбелью или пробною мастерской; что она имѣетъ лучшія обсерваторіи и лабораторіи, что — въ противоположной плоскости — въ ней своеобразно развернулась религіозная жизнь. Дѣло въ томъ, что служитъ опредѣляющей характеристикой эпохи, — дѣло въ ритмѣ и темпѣ жизненной работы, которые ковались подъ встрѣчными воздѣйствіями Новаго Свѣта; дѣло въ интенсификаціи жизни, — и характерно, что именно орудія межчеловѣческаго общенія и сообщенія получали въ Америкѣ такое чрезвычайное развитіе. Въ глубинѣ общественныхъ трудовыхъ пластовъ — эти процессы были претвореніемъ, цвѣтеніемъ нѣкоторыхъ западно-европейскихъ же тенденцій, плотью отъ ихъ плоти; и потому воспринимались и частично впитывались, какъ родное и близкое. Въ чисто духовныхъ отраженіяхъ они получали уже специфическій характеръ, и въ этой специфичности воздѣйствовали своимъ заражающимъ своеобразіемъ. Иные американцы, Пое и Уистлеръ, Туэнъ и Джемсъ, завоевателями вторглись въ Европу со своимъ столь различнымъ и столь единымъ Американизмомъ.

Съ противоположнаго конца и Дальній Востокъ посылалъ свои могучія волны воздѣйствій. Собственно говоря, по массѣ воскрешенныхъ къ жизни восточныхъ цѣнностей девятнадцатый вѣкъ могъ бы быть названъ, между прочимъ, и вѣкомъ восточнаго возрожденія. И если это воскрешеніе не положило столь же явной грани въ культурѣ міра, какъ нѣсколько вѣковъ тому назадъ рецепція эллиноримскихъ и іудейскихъ цѣнностей, — то отчасти, конечно, въ силу различія тѣхъ и другихъ по творческой дѣйственности ихъ содержаній, но отчасти и потому, что собственная творческая жизнь Европы настолько пышно н мощно разрослась за эти вѣка, что самый сильный притокъ не могъ уже опрокинуть или уменьшить инерціи ея напора. Но характерно для интересующаго насъ здѣсь вопроса то, что не только древній Востокъ, но и современный зазвучалъ въ нашихъ исконныхъ западныхъ аудиторіяхъ. Отчасти это только голоса людей Востока, работающихъ у себя или у насъ въ созданныхъ европейцами лабораторіяхъ. Но отчасти это и взращенныя на Востокѣ силы, религіозныя или художественныя, буддійскія настроенія и японское созерцаніе, совершающія свое вступленіе въ нашъ міръ. И, конечно, незначителенъ самъ по себѣ, но все же симптоматиченъ тотъ фактъ, что чуть-ли не наканунѣ войны увѣнчанъ былъ все-европейской преміей — Тагоръ, индійскій поэтъ, сдѣлавшійся міру извѣстнымъ въ англійскомъ переводѣ.

Бездна перекрещивающихся творческихъ потоковъ и вліяній сплетается въ современности. Но доселѣ они сплетались и синтезировались въ міровую культуру — въ европейской кузницѣ, на наковальнѣ европейской традиціи, подъ согласованно-ритмическими ударами молотовъ европейскаго творчества. Сейчасъ эта наковальня будетъ раздроблена, самый ритмъ нарушенъ. Обручъ, скрѣплявшій міровую культуру, ослабѣетъ, — и разсѣются, разсыплются отдѣльные ея двигатели. Кончается великая эпоха единой ново-европейской культуры. Изъ средоточія міра станетъ Западная Европа одной изъ его провинцій, поучительнымъ памятникомъ и кладбищемъ, — увеличенной Венеціей, цѣлью для поучительныхъ экскурсій, расплывшимся на нѣсколько странъ Акрополемъ.

Ибо сумерки опускаются надъ Европой.

* * *

Я не собирался на предыдущихъ страницахъ описывать то будущее, которое будетъ; я только говорилъ о томъ будущемъ, которымъ чреваты бури настоящаго. Его черты кажутся мнѣ сходящимися въ одной точкѣ: въ грандіозномъ ударѣ, наносимомъ современными событіями Западной Европѣ, ея стремившейся къ единству культурѣ, ея міровой гегемоніи, политической и духовной. И косвенно подъ ударомъ оказывается неисчислимыми массовыми усиліями выработанный, потомъ и кровью оплаченный типъ человѣчества, человѣческой души, общежитія; подъ ударомъ оказывается налаживавшееся единство міровой культуры, ея общій языкъ и согласный строй.

Нѣтъ основаній для того, чтобы этотъ выводъ самъ по себѣ былъ признаваемъ пессимистическимъ или оптимистическимъ. Культура есть категорія историческая, и не впервой происходитъ ея крушеніе или смѣна. Созданное прошлымъ не исчезаетъ, и войдетъ неотъемлемой составной частью во всякое будущее человѣческое созиданіе. Творчество запада и не изсякнетъ, а будетъ и впредь отстаивать себя, свои драгоцѣнныя традиціи и свойства, въ грядущихъ бореніяхъ и соревнованіяхъ. Можетъ быть, міръ станетъ богаче, красочнѣе, разнообразнѣе и значительнѣе; можетъ бытъ, также разрастутся и умножатся его цѣнности и святыни, какъ разрастается его мощь за предѣлами «стараго міра», какъ разрослась культура географически, разлившись или оживши по всѣмъ материкамъ. Можетъ быть, человѣкъ подымается въ новыя чудесныя сферы, и сверженіе западной культуры окажется не уничтоженіемъ, а освобожденіемъ другихъ; провинціализація Западной Европы окажется не низведеніемъ ея, а возведеніемъ другихъ; раздробленіе ея дастъ не смерть, а рожденіе другимъ. И вотъ — мы получаемъ оптимистическій выводъ изъ намѣченнаго выше.

Но это выводъ для далекихъ, для наиболѣе далекихъ перспективъ, это выводъ для предѣла тѣхъ тенденцій, которая получили сейчасъ усиленный и искажающій толчокъ. Процессъ же не включаетъ предѣла, а заключается въ постепенномъ медленномъ, еще далекомъ отъ него становленіи. При всемъ неизмѣримо быстромъ темпѣ современныхъ движеній, созиданіе культуръ есть дѣло отдаленнаго "будущаго; и низверженіе гегемоніи совершится не сразу и дастся не безъ отчаянныхъ противодѣйствій и частичныхъ рецидивовъ. Будемъ думать, что когда нибудь это приведетъ къ новымъ расцвѣтахмъ; пока мы будемъ имѣть оскудѣвшую, даже — что еще хуже — только оскудѣвающую — Европу, Престижъ запада подорванъ; когда нибудь это приведетъ къ новымъ возрожденіямъ, но пока мы будемъ имѣть только еще ославленную современность. Гегемонія сметена; когда нибудь установятся новыя равновѣсія, но пока мы будемъ имѣть отчаянную борьбу за гегемонію, за то чтобы установить ее или возстановить, — будемъ имѣть усиленіе безразсудныхъ напряженій, безплодныхъ нажимовъ. Европа станетъ провинціей новыхъ творческихъ центровъ; когда нибудь выяснятся эти центры, но пока мы будемъ имѣть лишь провинціализмъ. Европа раздробляется; когда нибудь ея части пойдутъ въ составъ новаго синтеза, но пока мы будемъ жить среди осколковъ.

И вотъ, если не стоять на плоскости міровыхъ эпохъ, а ощущать кратковременность жизни человѣческаго поколѣнія, — точка зрѣнія общественно-законная и лично неизбѣжная, — то иное зарождается чувство. Наше поколѣніе вступило въ жизнь и прожило часть ея въ исключительно содержательной, необычайной, богатѣйшей въ исторіи эпохѣ, въ «Перикловъ вѣкъ» Новой Европы. Настали «Пелопонесскія войны», и мы сойдемъ въ могилу на длинномъ пути per aspera, звѣзды котораго, можетъ быть, мыслимо будетъ угадывать, но невозможно будетъ созерцать сквозь поднятыя разрушительными вихрями густыя облака мусора и пыли.