Сумерки Европы

И вотъ потери, бѣдствія, уничтоженіе людей, цѣнностей, культуры возрастали и возрастали какъ у стороны побѣдившей, такъ и у противной стороны. Съ обѣихъ сторонъ уничтожались цѣнности, люди, культура; такимъ образомъ одновременно столь же непримиримо возрасталъ и счетъ побѣдителей, сколь умалялась способность возмѣщенія у побѣжденныхъ. Дѣло неизбѣжно шло къ тому, что — выражаясь для наглядности упрощенно арифметически — должна была настать минута, когда погубленное превысило бы сохраненное; и тогда сколько ни побѣждай до конца — возмѣщеніе исключалось самой объективностью. И ясно, что задолго до этого момента уже наступалъ — если еще не уничтоженіе, то во всякомъ случаѣ — разгромъ обѣихъ сторонъ.

На болѣе слабой государственности — на Россіи — упадокъ сказался всего ранѣе. Другіе держались; и именно благодаря культурно-государственной мощи и стойкости обреченной стороны — къ упадку общему дѣло шло и должно было прійти.

Максимализмъ все заслонялъ вызванными имъ аффектами, страстями и самообманомъ. Впрочемъ, не слѣдуетъ забывать, что не всѣ государства въ міровой коалиціи (въ отличіе отъ коалиціи европейской) были въ этомъ отношеніи въ одинаковомъ отношеніи, не всѣ государства несли одинаковыя потери, и слѣд. не для всѣхъ дѣйствовала эта непререкаемая арифметика. Внѣевропейскія государства всецѣло были внѣея желѣзной діалектики. Полуевропейское государство — Англія — точно такъ же лишь отчасти было ей подвержено. Естественно, что тѣмъ самымъ они были въ этомъ отношеніи свободны въ преслѣдованіи максимальныхъ военныхъ задачъ. Въ первую голову подлежала ей европейская коалиція (германская) и европейская часть коалиціи міровой (Франція, Италія), — т. е. Европа. На нихъ она и сказалась.

Въ средѣ побѣдителей въ первую голову падала эта уничтожающая діалектика максимализма, войны до конца — на Францію. Въ общей экономіи народныхъ силъ и возможностей война безъ «до-конечной» побѣды, но и безъ безпредѣльныхъ ц потому невознаградимыхъ потерь, — была бы исторически государственно несравненно менѣе зловредна. Можно считать человѣчески естественнымъ, что именно Франція не могла итти на согласительный миръ, — Франція, которая была поприщемъ войны, непосредственнымъ предметомъ нападенія. Естественно, что идея побѣды до конца оказалась здѣсь продуктомъ непреоборимой эмоціональной реакціи (какъ въ Англіи она была продуктомъ спокойнаго расчета наполовину внѣевропейской страны, свою выгоду искавшей главнымъ образомъ внѣ Европы); что непреклонность руководившаго Франціей Клемансо оказалась выраженіемъ всенароднаго порыва; и что люди, глубже и яснѣе понимавшіе положеніе, оказались отстраненными или даже — подъ рискомъ прослыть измѣнниками — самоустранившимися отъ руководства ея судьбой. Франціи, всего больше пострадавшей въ составѣ міровой коалиціи, было предупредительно предоставлено компенсировать себя за счетъ европейской коалиціи — разоренному побѣдителю за счетъ обнищавшаго врага, обезкровленному побѣдителю за счетъ обезкровленнаго побѣжденнаго.

Такъ, вызванный максимализмомъ разгромъ Европы, продолжается въ ея разгромѣ мирномъ. Всѣ тѣ, кто въ разные моменты войны отказывались итти навстрѣчу согласительному миру, будь то Антанта или нѣмцы въ эпоху ихъ торжества, — виновны въ этомъ результатѣ; виновны въ немъ всѣ, кто ставили войнѣ максимальныя цѣли. Но все же не слѣдуетъ забывать, что вредоноснѣйшій (ибо наиболѣе безпочвенный) гуманитарно-идеалистическій максимализмъ, безчеловѣчно-гуманитарный, иллюзорно-идеалистическій и военно-пацифистскій, — былъ Антантою задуманъ, провозглашенъ, освященъ и внѣдренъ въ сознаніе современности во имя своихъ интересовъ и своей побѣды.

3. ГОРДЫНЯ НЕОГРАНИЧЕННЫХЪ ПРЕОДОЛЕНІЙ

Былъ ли военный максимализмъ случайностью или онъ былъ основанъ въ существѣ современнаго міра и слѣд. вытекалъ изъ него, какъ его неотъемлемое послѣдствіе; было ли случайностью то, что не война 70 г. напр., а именно послѣдняя величайшая война вызвала эту идеологію и ея мотивировку?

Есть, дѣйствительно, въ новоевропейской культурѣ, своей высшей точки достигшей въ послѣднія передъ войной десятилѣтія, свойства, вызвавшія, или во всякомъ случаѣ облегчившія максималистическую горячку; это то чувство увѣренности въ себѣ, въ человѣческомъ могуществѣ, во всепреодолѣвающей мощи человѣческаго творчества, которое такъ характерно для повышеннаго общественнаго самочувствія и побѣдоноснаго культурнаго созиданія начала вѣка. Все преодолѣваетъ человѣческое творчество, всего оно способно достичь, всякій свой замыселъ довести до осуществленія, — таково чувство, воспитывавшееся достиженіями этихъ десятилѣтій. Пространство преодолѣвается, — и вотъ уже рѣчь человѣческая передается мгновенно въ далекіе края; материки разсѣкаются, чтобы дать проходъ левіаѳанамъ морского плаванія. Строеніе вещества раскрывается чудесно вооруженному взору и, казалось бы, отрѣшенному отъ всякаго соприкосновенія съ дѣйствительностью мышленію; человѣческій организмъ постепенно выявляетъ свои тайны. Тьма преодолѣвается потоками свѣта; невоспринимаемыя явленія природы претворяются въ сказочныя по мощи послушныя человѣку силы. Не только опираясь на природу, стали превозмогать величайшія ея сопротивленія, — превозмогается и самая безопорностъ въ природѣ; и тамъ, гдѣ еще недавно человѣчество проваливалось въ пустоту, оно живетъ и работаетъ увѣренно и спокойно. Поставивъ подъ вопросъ самыя предпосылки своего мышленія, какъ бы въ рѣшимости обойтись безъ нихъ, — человѣкъ поставилъ себѣ задачей самому построить и опору и основу своего бытія и дѣйствія. Полеты становятся дѣломъ повседневной сутолоки; вознесшись подъ небеса, человѣкъ на землю низвелъ вѣковѣчные миѳы. Приподымаются завѣсы надъ канувшимъ въ вѣчность, — и къ созидаемому настоящимъ днемъ пріобщаются непредвидѣнныя богатства человѣческаго прошлаго на разныхъ материкахъ. Не было въ исторіи эпохи большаго богатства и размаха. Съ восторгомъ и благоговѣніемъ будутъ будущія поколѣнія вчитываться въ лѣтописи совершавшагося въ наши дни, и проникновенныя души будутъ затрачивать драгоцѣнныя жизни на то, чтобы въ себѣ возсоздать и передать другимъ — духовное состояніе поколѣнія, дерзнувшаго въ безопорной средѣ опереться на себя — одинаково и въ духовномъ и въ матеріальномъ смыслѣ. Героическая эпоха новаго самоутвержденія не въ отрицаніи, не въ бунтарствѣ противъ Бога й природы, а въ строительствѣ; когда дерзновенные замыслы творятъ уже не безплотные образы и мысли, а дѣйствія и жизнь; когда все предданное оказывается низведеннымъ до безразличнаго матеріала для творимаго согласно свободно ставимымъ человѣкомъ заданіямъ.

Въ этомъ самоощущеніи, когда все кажется возможнымъ и достижимымъ, когда человѣкъ чувствуетъ себя въ уровень со всякой задачей, когда поставить проблему для него уже значитъ — и разрѣшить ее, — хотя бы и не сейчасъ, не сразу, а только рядомъ послѣдовательныхъ приближеній, въ этомъ ощущеніи уже и заложена тяга къ максимализму передовыхъ по культурѣ народовъ и людей. Эту тягу — по отношенію къ максимализму военному — добавочно питали тѣ попутныя достиженія военнаго времени, въ подводномъ и надводномъ плаваніи, въ артиллеріи и фортификаціи, въ снабженіи и транспортѣ, въ организаціи хозяйственной и военной, благодаря которымъ война только и могла быть ведомой, и которыя были плотью отъ плоти мирной культуры современности.

Я не хочу сказать, чтобы такой переносъ культурнаго самоощущенія эпохи на задачи войны, или, иначе говоря, переносъ самоощущенія, выработаннаго на духовно-предметномъ строительствѣ, на строительство соціальное — былъ неизбѣженъ, неотвратимъ. Я только хочу отмѣтитъ зарождающуюся въ первомъ тягу къ максимализму и въ области второго. Неизбѣжно ли было движеніе въ этомъ направленіи; была ли исключена возможность найти силы и разумъ для самообузданія, нащупать въ своей душѣ и въ своемъ окружающемъ то своеобразіе, которымъ соціальная среда отличается отъ космической, и въ этомъ своеобразіи обрѣсти опору для необходимаго самопознанія и самоограниченія? Отъ культурныхъ народовъ, отъ тѣхъ, именно, кто великія достиженія современности осуществлялъ, — законно было ожидать и этого достиженія — различенія, самопознанія и самоограниченія. Законность такого ожиданія всецѣло вѣдь подтверждается самообузданіемъ европейскихъ народовъ въ области максимализма соціальнаго. Почему же оно не оправдалось въ идеологіи военной?

Не сама по себѣ опасна гордыня неограниченныхъ преодолѣній, и не сама по себѣ ведетъ она къ разрушительному максимализму. Героическое сознаніе своей готовностью осуществить всякую поставленную цѣль подымаетъ духъ, окрыляетъ эту способность у тѣхъ людей, круговъ, — которые ею обладаютъ. Да и въ самомъ умѣніи преодолѣвать заключена уже и поправка на чрезмѣрность притязаній, ибо это умѣніе предполагаетъ прежде всего даръ проникнуть въ суть препятствія, духовно овладѣть имъ, чтобы преодолѣтъ его и на дѣлѣ. Великія преодолѣнія немыслимы безъ глубокаго реализма, — иначе они и не были бы осуществлены; и потому чѣмъ выше успѣшный захватъ, тѣмъ больше гарантій, что онъ, превосходя всѣ видимыя возможности, все же не перейдетъ за черту — или будетъ къ ней возвращенъ — достижимаго объективно. Опасность возникаетъ, когда гордыня неограниченныхъ преодолѣній переходитъ отъ тѣхъ, кто ихъ осуществляетъ, къ тѣмъ, кто ихъ созерцаетъ, отъ творцовъ и героевъ къ дестинатарамъ и спутникамъ. Ибо если у героя сверхмѣрная увѣренность въ своихъ возможностяхъ вырастаетъ благодаря ощущенію мощи, то у толпы она вырастаетъ благодаря неощущенію препятствій. Одинъ увѣренъ — потому что знаетъ задачу, другой — потому что ея не знаетъ. Одинъ — потому что умѣетъ плавать, другой — потому что ему море по колѣна. Отсюда грозная опасность гордыни преодолѣній, — при переходѣ ея отъ героевъ и творцовъ къ спутникамъ, къ публикѣ, къ толпѣ, при переходѣ отъ высококультурныхъ и испытанныхъ круговъ — къ безкультурнымъ и безопытнымъ. Въ области предметнаго и духовнаго творчества такого перехода собственно и не бываетъ, ибо тамъ зритель, спутникъ, человѣкъ безъ компетенціи, непосредственно и не участвуетъ въ дерзновеннѣйшихъ устремленіяхъ. Неспособный на полярное изслѣдованіе, прорытіе материка или построеніе теоріи квантъ за эти дѣла и не возьмется, — только и всего. Но тѣмъ легче происходитъ зараженіе гордыней дерзновенія въ области соціальной, гдѣ всѣ являются участниками дѣяній, гдѣ дерзость незамѣчающихъ препятствій легко перерастаетъ дерзновеніе сознающихъ свою силу ихъ преодолѣть, гдѣ къ тому же интересы и алканія подстегиваютъ и ослѣпляютъ въ бѣгѣ къ желанному. Вотъ почему именно здѣсь вѣра во вседостижимость, приводящая къ максимализму, становится столь заразительной.

Но и здѣсь еще возможны внутреннія противодѣйствія. Тѣ самые люди или слои, которые, располагая способностью къ соціальному творчеству, вмѣстѣ съ тѣмъ видятъ препятствія и понимаютъ свойства подлежащаго претворенію матеріала, тѣмъ самымъ — оказываются способными не только себя удержать на роковой чертѣ, но и оказать противодѣйствіе тому, чтобы ее преступили другіе. Горе, когда нѣтъ внутренняго противодѣйствія. Его можетъ не быть, когда нѣтъ достаточно культурныхъ и творческихъ, а потому сознающихъ реальность, слоевъ, — такой случай мы имѣли въ Россіи, и видѣли, къ чему привелъ почти повальный максимализмъ при отсуствіи сопротивленія со стороны соціальноруководящихъ группъ. Этого сопротивленія можетъ не быть не только въ силу неумѣнія, но и благодаря нежеланію руководящихъ группъ оказывать обуздывающее вліяніе. Такой случай мы имѣли въ странахъ Антанты примѣнительно къ максимализму военному. Руководящіе, духовно-господствующіе круги не только не хотѣли воздѣйствовать въ смыслѣ его обузданія, но, наоборотъ, въ стремленіи разжечь въ массахъ, въ народѣ паѳосъ войны, страсть къ окончательной побѣдѣ, — поддерживали и всячески разъяряли максималистическую духовность. На нихъ и падаетъ главная отвѣтственность за послѣдствія охватившаго массы максимализма. Силу же свою онъ получилъ благодаря тѣмъ массамъ, которыя охватилъ, благодаря ихъ вліянію въ современной государственности, другими словами — благодаря ея демократическому строю.

4. СЛАБОСТИ ДЕМОКРАТІИ

Много недоразумѣній происходитъ съ понятіемъ демократіи; естественно, что въ странахъ, недавно только пріобщившихся къ европейской культурѣ, вниманіе сосредоточивается преимущественно или даже исключительно на наиболѣе наглядной, внѣшней сторонѣ демократической государственности, на политической оболочкѣ народнаго самоуправленія, на системѣ всеобщаго избирательнаго права, парламентаризма, республиканскаго или республикански-подобнаго строя. Впрочемъ, во время войны и со стороны Антанты значительная доля идеологіи, пропаганды самовосхваленія и полемики была построена на томъ же пониманіи демократіи; страны Антанты противопоставляли себя, въ качествѣ государствъ демократическихъ — государствамъ средне-европейской коалиціи, какъ государствамъ недемократическимъ, антидемократическимъ, отсталымъ, реакціоннымъ.

Не трудно вскрыть недоразумѣнія, заложенныя въ подобномъ взглядѣ. Не стоитъ останавливаться на томъ, что и въ Германіи имѣли примѣненіе иныя изъ упомянутыхъ учрежденій (какъ то всеобщее избирательно право въ парламентъ); что другія учрежденія, точно также находящіяся въ глубокомъ соотвѣтствіи съ идеей политическаго демократизма, являются въ Германіи — такъ сказать — туземными въ силу своеобразно сложившейся ея исторіи (какъ то федералистическій строй или исконная культура вольныхъ городовъ). Важнѣе отмѣтить, что и вообще въ томъ демократизмѣ, который характеризуетъ современную культурную государственность, — существенную роль играетъ какъ наличность опредѣленнаго культурнаго уровня и распространенность культурнаго творчества, безъ которыхъ не можетъ быть и народнаго самоуправленія обширныхъ государствъ при сложныхъ условіяхъ современности, такъ и высокая степень культурной свободы, свободы духовной работы, совѣсти, убѣжденій, каковыми Германія обладала никакъ не въ меньшей степени, нежели ея враги. Но даже и этими — формально правовой и духовно-культурной — сторонами не исчерпывается строеніе современной демократіи; быть можетъ, болѣе глубокая ея сторона заключается въ томъ, что можно бы назвать демократизмомъ соціальнымъ, трудовымъ; въ томъ, что совокупная государственная, хозяйственная, культурная жизнь страны опредѣляется самостоятельной работой, иниціативнымъ строительствомъ всевозможныхъ, многоразличныхъ, всяческихъ ея составныхъ частей, лицъ и группъ. Иниціатива и даже руководство отдѣльными составными процессами, совокупно составляющими народную жизнь, исходятъ не только отъ государственно и соціально руководящихъ круговъ, а изъ разныхъ угловъ народнаго цѣлаго: народъ является не подневольнымъ, въ своей цѣльности — пассивнымъ исполнителемъ, а самостоятельнымъ строителемъ; строителемъ отнюдь не въ однихъ только формахъ избирательнаго процесса, создающаго руководителей, а строителемъ самой жизненной ткани, — самихъ учрежденій, самихъ цѣнностей, самого культурнаго, хозяйственнаго, соціальнаго содержанія — разумѣется, является строителемъ не въ полномъ своемъ составѣ, а въ разныхъ областяхъ и въ различныхъ, но не предустановленныхъ своихъ частяхъ. И еще другая черта современнаго демократизма — его индивидуалистическій моментъ: все большая общность для всѣхъ, или во всякомъ случаѣ для все большихъ круговъ, отдѣльныхъ правъ или обязанностей, впечатлѣній или дѣятельностей, возможностей или неизбѣжностей. Это относится отнюдь не къ одному избирательному праву, или ко всеобщей обязанности присяжнаго засѣдателя, или къ равенству передъ закономъ, но относится и ко всеобщему обученію, всеобщей воинской повинности; это относится въ болѣе тонкомъ и менѣе отчетливо-опредѣленномъ смыслѣ — къ всеобщему охвату уличной жизни міровыхъ городовъ, къ трамваю, не различающему классовъ и состояній, къ музею, кинематографу или парку, открытому для всѣхъ, если и не всѣми посѣщаемому и пр., и пр. Въ безчисленныхъ сплетеніяхъ проявляется и созидается демократическій строй — не только политическій, формально правовой, но и культурно-духовный, соціальный, хозяйственный. Онъ и до сихъ поръ далеко не доосуществился даже и въ странахъ полнаго, всеобщаго избирательнаго права; и вмѣстѣ съ тѣмъ давно уже въ различныхъ своихъ разновидностяхъ пробивался къ осуществленію въ разныхъ иныхъ странахъ, въ соотвѣтствіи съ ихъ исторіей, соціальными условіями и традиціями — то болѣе по однимъ, то по другимъ путямъ. Въ сущности этотъ демократизмъ совпадаетъ — или доводитъ до наибольшаго выявленія то, что называется буржуазнымъ строемъ, гражданско-государственнымъ объединеніемъ самоцѣнныхъ, свободно-подвижныхъ въ народномъ организхмѣ лицъ. Безспорно, эта разновидность человѣческаго общежитія имѣетъ имманентную тягу и къ внѣшнему оформленію въ демократію по-литическую въ тѣсномъ смыслѣ слова. Но не въ ней онъ заключается и уже во всякомъ случаѣ не ею ограничивается; и потому глубоко неосновательно измѣрять демократизмъ народа одною лишь его политической оболочкой. И вѣдь именно эта всераспространенность въ современномъ мірѣ большаго или меньшаго демократизма и была однимъ изъ основаній объема и глубины военныхъ бѣдствій и разгрома, захватившихъ болѣе широкіе слои, болѣе глубоко задѣвшихъ народную жизнь, чѣмъ это могло бы имѣть мѣсто въ какую либо иную эпоху; всеобщее участіе въ борьбѣ усилило ее и углубило всеобщую задѣтость страданіями.