Сумерки грядущего

Холодов поначалу, оглядев себя и напарника, обрадовался, что при перемещении они лишились прошлого идиотского наряда и нелепых причёсок. Сейчас на них были надеты кожаные куртки-бомберы, узкие джинсы с подтяжками и тяжёлые армейские ботинки с белыми шнурками. Виктор перевёл взгляд на голову напарника и содрогнулся: на затылке его бритого черепа красовалась вытатуированная свастика. Меморист догадался, что его затылок украшает такая же. Перестарался Юшечкин с арийским обликом! Холодов внимательно посмотрел на свастику Кудрявцева, потом перевёл взгляд на лозунг «Мир, Труд, Май», потом — снова на свастику и понял, что в этом пропосе им придётся несладко. Как бы не хуже даже, чем в предыдущем.

— Куда ты нас на этот раз завёл, Сусанин? — спросил Кудрявцев, обращаясь к невидимому Юшечкину.

— Похоже на коммунистический пропос… — задумчиво проговорил тот; слышно было, как он почесал затылок.

— Не похоже, чтобы коммунисты мечтали о таком, — усомнился Виктор. — Больше на антиутопию похоже какую-то.

— По-моему, как раз похоже, — не согласился оперативник. — Вон тебе заводы, вон работяги, а вон и комсомольцы маршируют. И нам от них, наверное, лучше спрятаться. В нашей-то одежде…

Холодов вслед за Кудрявцевым юркнул в подворотню. С комсомольцами лучше не шутить, они фашистов не любят. Заметят наколотую свастику — в расход пустят моментально, без суда и следствия. Спасибо Юшечкину!

Юные строители коммунизма остановились на противоположной стороне улицы: четверо рослых парней в юнгштурмовках и девушка в кожанке и красной косынке, чем-то похожая на Железную Берту. С ними поравнялась старушка в затрапезной одежде, и к ней обратился самый рослый комсомолец:

— Что тебе, бабка? Через дорогу перевести?

— Через дорогу, милок, я и сама перейду! Крепкая ещё! А вон там в подворотне двое фашистов прячутся. Шпионы, наверное. Взорвать чего хотят…

— Где фашисты?!

Глаза рослого сузились, и он вынул наган.

— Спасибо тебе, кутюрье! — с надрывом в голосе «поблагодарил» Кудрявцев Юшечкина. — Опять побегать придётся!

Путешественники медленно отступили вглубь подворотни и очутились в мрачном дворе, похожем на питерские дворы домов-колодцев. Посередине двора высилась груда металлолома с табличкой «Собрано пионерами пятого класса сто десятой школы для нужд оборонной промышленности». За ржавой кучей Кудрявцев обнаружил помойку и, не брезгуя, внимательно её осмотрел. Через минуту в его руках оказались две драные кепки.

— Держи! — протянул он одну из находок напарнику. — Прикрой свастику на первое время.

— Зря сюда пришли, — вдруг раздался скрипучий пропитой голос. — Тут уж повыбрали всё…

Из-за мусорного бака показалась нечёсаная голова плюгавого мужичонки, которого оперативник по какой-то причине не заметил. А затем показался и сам носитель головы, волоча за собой мешок, из которого в разные стороны торчали щепки.

— От комсы бегаете? — поинтересовался он.

Кудрявцев осторожно кивнул. Мало ли кем мог оказаться этот заморыш. Судя по бабке, тут полным-полно бдительных людей, стукачей и сексотов.

— Они сюда побежали? — услышал Виктор молодые голоса, полные ненависти к шпионам и фашистам.

— Да вроде как!

— Проверь этот двор, Семёнов!

— Есть, товарищ Штольман, проверю!

Бомжеобразный мужчина, заметив побледневшие лица новых знакомых, тихим голосом позвал:

— Молодые люди, за мной!

Не оборачиваясь, он бодро рванул через дворы. Путешественники побежали за ним скорее от безысходности: мало ли кем мог оказаться спаситель. Они бежали через свалки, пустыри, перелезали через кучи спутанных рельсов, проволоки и вывороченных из земли столбов, перепрыгивали через ржавые лужи, летели вдоль длинных бетонных заборов, опутанных любимой коммунистами колючей проволокой, пока, наконец, не уткнулись в стену длинного барака из почерневших брёвен. На бараке красовались вывеска «Четвёртая бригада седьмой трудовой армии» и объявление «Сегодня наша бригада меняется жёнами с третьей бригадой». В этом мире сбылась мечта Стёпки Чеботаря — вожделенное обобществление жён.

— Давайте сюда! — задыхаясь от быстрого бега, крикнул их новый знакомый.

Увидев, что спасённые замешкались, он добавил:

— Никого в казарме нет, все на работе, не бойтесь. Я — дневальный, за щепками для растопки ходил…

Напарники вошли в казарму. В нос шибануло ядрёным запахом несвежих портянок, подгоревшей каши и хозяйственного мыла.

— Дежурный по бригаде спит, — шепнул спаситель. — А вы пока в каптёрке посидите. У меня ключи…

— Почему вы нас спасаете? — шёпотом спросил Виктор.

Мужчина не ответил. Он, проведя путешественников между длинными рядами неструганых нар, подвёл их к обитой железом двери, возле которой стояла раскалённая печка-«буржуйка», застрекотал ключами и впустил напарников в комнату, набитую чистыми портянками и ящиками с мылом.

— Побудьте здесь пока, — шепнул спаситель. — А я разузнаю, что к чему.

Дверь каптёрки захлопнулась за неожиданным спасителем. Путешественники, оставшись вдвоём, перевели дух.

— Тебе не кажется, что мы в западне? — вполголоса спросил Кудрявцев, оглядывая помещение с прочными дверями и решётками на окнах. — Рожа у нашего спасителя больно подозрительная.

— Есть другие варианты спасения?

— Как вариант, пусть наш умник ещё раз социотрон применит.

— Не получится, — вдруг раздался в голове голос соглядатая Юшечкина. — Я за прошлый раз и так получил по башке: социотрон кучу энергии тратит. Мне объяснительную придётся писать.

— Самим прикажешь выпутываться?

— Через некоторое время я вас переброшу в другой пропос…

— Слушай, умник, — начал сердиться Кудрявцев, — мы вообще за Бурлаковым охотимся или ты нам решил экскурсию устроить по злачным местам финитума?

Юшечкин немного помолчал и ответил:

— Вы попали в антифинитум. Так уж получилось случайно… Тут Бурлакова точно нет.

— Антифинитум?

— Это антифинитум, — повторил инструктор и зачастил:

— Финитум — это конечная цель, то, чего хочет любая система. А антифинитум — это то, чего система не хочет, боится. Верующие бы назвали финитум — раем, а антифинитум — адом. У каждой социальной группы, и каждой твари есть свой рай, а всё остальное для неё ад…

— Это антикоммунизм, что ли? — уточнил Кудрявцев.

— Конечно! Думаешь, коммунисты мечтают о кривых домах и марширующих оборванцах?

— Чёрт их знает!.. — почесал в затылке оперативник. — Может, и мечтают.

Виктор хотел добавить к словам Юшечкина, что у каждой сущности есть свой «анти». У потенциариума есть антипотенциариум: хранилище невозможного, которое никогда не реализуется. Антимемориум — это то, что люди не помнят, а, возможно, и хранилище ложной памяти и иллюзорной реальности. А раз континуум — это форма существования бытия, то антиконтинуум — это небытие, ничто. Но меморист решил, что подобные рассуждения сейчас не к месту и вызовут лишь раздражение, и благоразумно промолчал. Кудрявцев обязательно скажет: «Про небытие и я могу рассуждать. Ты бы лучше придумал, что нам дальше делать, умник»