Сумерки мира

— Ты бросишь меня, если я заболею?— спрашивает он Козуки. Но Козуки спешит заверить, что понесет Оноду на спине. Далекий шум небольшого самолета, приближающегося со стороны деревни Лоок, заставляет мужчин замереть, стать частью кустарника. Онода наблюдает за самолетом в бинокль. Достигнув стены джунглей рядом с ними, самолет внезапно сбрасывает что-то, что выглядит как конфетти, разлетевшиеся по ветру.

Акацу слишком долго не возвращается, и его товарищи недоумевают, что с ним могло произойти. Заблудился? Его испугал самолет? С наступлением вечера в кустах наконец раздается шум. Акацу дает о себе знать, прежде чем его отряд откроет огонь, и извиняется, что пролил немного воды, пока прятался от самолета. Дело было так. Он понял, что самолет, должно быть, сбросил листовки. Он видел, как одна из них зацепилась за дерево. Вскарабкавшись на него, он был атакован огненными муравьями. Его руки в самом деле распухли, а лимфатические узлы под мышками стали плотными и твердыми. Его лихорадит, но он нашел дорогу назад, потому что ориентировался по Лооку на юге и смог определить, где находится север и их позиция. Он пытается достать сложенную листовку из нагрудного кармана, но пальцы так распухли, что Оноде приходится помогать. Бумага дешевая, текст на японском языке.

Мужчины внимательно изучают листовку. Подписано генералом Четырнадцатой армии Ямаситой¹⁰, датировано 15 августа. Война закончилась, уверяет листовка.

— Но сейчас уже октябрь, — трезво замечает Козуки. — А кто победил, здесь не написано.

И есть еще кое-что, то, что вскоре сгустится из отдельных сомнений в целостную истину: в некоторых японских иероглифах допущены ошибки. Первым это замечает Онода. Все японские солдаты должны выйти из джунглей на «открытые полосы» и сдать оружие филиппинской армии — эта формулировка напоминает плохой перевод на японский, сделанный человеком, не знающим языка. И еще ошибка: «Мы переведем вас домой, в Японию». Единственный возможный вывод: эта листовка — подделка, предположительно созданная американской секретной службой. Опечатка исключена, пусть даже японский иероглиф вернуть похож на иероглиф перевести¹¹. Еще вопрос: почему вражеская авиация все еще охотится за ними и почему филиппинские войска совсем недавно устраивали японским солдатам засады, как показывает пример Акацу. Тем не менее в душу Акацу закрадывается сомнение: вдруг война действительно закончилась? Онода убежден, что это просто уловка, чтобы выманить их из джунглей.

— А что, если мы действительно проиграли войну? — снова робко спрашивает Акацу. Но это лишь усиливает уверенность Оноды в том, что японские войска однажды со славой вернут Лубанг. Остров представляет большую военную ценность, отсюда Япония будет неумолимо прокладывать путь через весь Тихий океан. Их приказ не может быть отменен.

Долгая пауза. Симада глодает лиану. Козуки обрабатывает кусок дерева. Онода оглядывает отряд.

— Кто-нибудь хочет сдаться?

Он ловит взгляд Акацу.

— Рядовой Акацу, я отпущу вас, если вы хотите. Я не буду вас принуждать.

Акацу хочет знать, что думают остальные.

— Лейтенант, если вы продолжите сражаться, я останусь с вами.

— А вы, сержант Козуки?

— Я остаюсь.

Онода снова поворачивается к Акацу

— Рядовой?

— Я тоже остаюсь. Куда бы я пошел в одиночку?

Следующая листовка укрепляет почти религиозную веру Оноды в поддельность документов и невежество врага. В ней говорится о префектуре Вакаяма, родине Оноды, как будто кто-то намеренно хочет пробудить в нем ностальгические чувства. Окончательным доказательством для него является упоминание старого названия его батальона. Это название было изменено всего за несколько недель до стратегического отступления японцев. Онода не знает почему, но новое название звучит более смело, более победоносно: «Колыбель штормов».

Мы должны налететь на врага, как тайфун, и смести его.

Словно постоянный неприметный спутник, их донимает сон наяву со всей присущей ему достоверностью: бесформенное время лунатизма, в котором все кажется реальным, непосредственным, осязаемым, жутким и неизбежным — джунгли, трясина, пиявки, комары, крики птиц, жажда, зуд. У сна свое, особое время, он то неистово несется вперед, то замирает, застывает, задерживает дыхание, то вновь делает резкие скачки, словно испуганный олень. Вскрикивает ночная птица — и вот прошел целый год. Капля воды на восковом листе бананового дерева на мгновение ловит луч солнца — прошел еще год. Подвижная дорога из миллионов и миллионов муравьев целую ночь тянется между деревьев, появляясь из ниоткуда, без начала и без конца. Эта процессия шествует много дней и исчезает так же таинственно и внезапно, как появилась.

И проходит еще год. А потом наступает время ночной вахты в окружении всемогущего врага, со всех сторон расставившего засады, — эта ночь никогда не кончится. Лишь прерывистые огни трассирующих пуль, а день все никак не наступает, даже если следить за часовой стрелкой и тем, как ночное небо вращается вокруг Полярной звезды. День не наступает, не наступает, не наступает. Время за пределами нашей жизни состоит из резких рывков, не способных встряхнуть безразличную Вселенную. Война Оноды бессмысленна для Вселенной, для судьбы народов, для хода войны. Война Оноды слеплена из фантазий и снов, но, рожденная из ничто, она является непреходящим событием, событием, вырванным у вечности.

ЛУБАНГ, ДЖУНГЛИ, РЕКА АГКАВАЯН Ноябрь 1945 года

В горах с их густыми джунглями река представляет собой чистый поток, каскадом сбегающий по плоским камням. Только на равнине между небольшой деревней Агкаваян и поселением из десяти домов она становится спокойной, болотистой и широкой. Онода и его солдаты стирают одежду, не снимая ее, всегда готовые к непредвиденной ситуации. Козуки стоит на страже. Форменная куртка Оноды в плохом состоянии. Один из нагрудных карманов почти оторван. Одежда изнашивается не столько из-за колючек, веток и постоянного движения, сколько из-за гниения, сырости джунглей, которая разлагает все.

Неподалеку от поселения болото пересекает пешеходный мост. На его перилах, сделанных из бамбуковых жердей, Козуки находит прилепленный снизу кусочек жевательной резинки. Вопрос: жевал ли ее местный, или это был американский солдат. Онода и его люди знают, что филиппинцы в деревнях не жуют жвачку, это почти исключено. Но они замечали, что такое в высшей степени своеобразное поведение свойственно американцам. Значит, здесь, на Лубанге, все еще дислоцируются американские солдаты? Как долго держится жвачка? Дни? Месяцы? Как она ведет себя при длительном воздействии тропической погоды? Если присмотреться к жвачке и прислушаться к интуиции, можно различить отпечаток коренного зуба, а совсем рядом — другого, слегка деформированного. Судя по всему, это зуб мудрости, но есть ли у американцев зубы мудрости? Похожи ли они на других людей? Разве их голоса не громче, чем у остальных? А может быть, жвачку поместили сюда именно для того, чтобы ее нашли? Может, она должна сбить партизан со следа? Что делать? Акацу хочет пожевать ее, чтобы почувствовать вкус. Что это вообще такое — жевательная резинка? Что чувствуют американцы, когда жуют ее, если они вообще способны чувствовать? Онода приказывает оставить жевательную резинку нетронутой на прежнем месте.

Спустя несколько месяцев Онода находит жвачку на том же месте, но абсолютно уверен, что она переместилась на расстояние вытянутой ладони и выглядит более плоской. У его спутников другое мнение, но Онода точно помнит, на каком расстоянии от опорного столба находилась жвачка. Это может означать только одно: жвачку снова пожевали, а потом снова прилепили. Козуки отводит Оноду в сторону и делится подозрениями. Может ли быть, что Акацу жевал жвачку, пока никто не видел? А может быть, она была отравлена или содержала наркотик, ослабляющий тело и разум? А может, Симада тайком перелепил жвачку чтобы навлечь подозрения на Акацу и избавиться от него? Когда Акацу предъявляют обвинение, он отрицает, что когда-либо прикасался к жвачке. Симада, столкнувшись с тем же вопросом, на несколько дней уходит в себя, его честь оскорблена. Единство отряда надолго расстроено, в том числе потому, что Онода не задает этого вопроса Козуки, как будто Козуки — единственный вне подозрений.

Назад в прошлое — к отряду Оноды, неосторожно приближающемуся к поселению. Хижины на сваях. Вечерняя тишина поглотила все, включая голоса жителей. Куры невозмутимо копошатся в песке прямо перед Онодой. Только появившаяся вдалеке собака вполсилы лает на незваных гостей. Онода подпрыгивает и стреляет в одну из пальмовых крыш, она взмывает над хижиной. Куры под летают. Еще два-три быстрых выстрела. Крики местных жителей.

— Прекратить огонь, — кричит Онода, — пусть бегут.

Когда все скрываются в пыли дороги, ведущей к Тилику, люди Оноды прочесывают хижины. Онода не допускает грабежей. Когда Козуки собирается положить в рюкзак жестяную банку с сахаром, Онода упрекает его. Они не воры, а солдаты. Отряд забирает только отвертку, проволоку, швейную иглу, спички и основные продукты питания, такие как рис. Симада снимает с вешалки несколько лоскутов, полотенце, — ткань, которую можно пустить на заплатки. Акацу подбирает большой нож боло¹². Вдруг он в ужасе слышит звук грузовика. Еще не успев прицелиться, враг открывает огонь. Акацу вслепую отвечает из пистолета, Симада так же, наугад, стреляет в направлении невидимого врага.